Муза и чудовище

Когда я наконец пошла учиться в художественное училище, в моей жизни наступило счастливое время – я была занята своим делом! Первые четыре года я не была обременена ничем, кроме учебы и случайных заказов, чтобы быстро продвигаться в интересующих меня делах, было достаточно регулярно работать. Разумеется, это получалось не всегда: молодые художники тратили много времени на пьянки, гулянки. И посиделки. Зато хватало здоровья на приступы активности перед сессиями и бессонные ночи. Мы беспечно жили семестр, неделями просыпая первую пару, но собирались с силами перед выставкой и за десять дней наверстывали упущенное. После сдачи экзаменов можно было несколько недель ничего не делать, восстанавливая силы и здоровье, потом все начиналось сначала. Однокурсники состязались в пересказывании друг другу чудесных историй о том, что в нашей жизни произошло безумного. На пике богемной жизни с балконов сбрасывалась вся посуда, имевшаяся в хозяйстве, а иногда и ее хозяева, и все весело обсуждали, как потом очнулись этажом ниже и месяцами жили без единой чашки. Это казалось романтичным. Люди, переживавшие подобные истории, чувствовали себя свободными и смелыми.

Отказаться от навязанного обществом порядка, наплевать на мнение окружающих и жить как хочется – база, необходимая настоящему поэту, художнику или композитору для настоящего творческого полета! Моя мама полжизни рисовала картинки маленького формата, потому что очень хотелось заниматься любимым делом, но большую часть суток было некуда деться от десятков гостей, непрерывно сидевших у нас за круглым столом. Она так хотела работать, что приспособилась рисовать прямо в компании, не обращая внимания на зрителей и болтовню вокруг. Иногда случалось несчастье: кто–то из гостей нечаянно ставил чашку на рисунок. Художники шутили, что пятно, поставленное на шедевр, или разводы от пролитого на рисунок вина облагораживают его. Только позже, оставшись наедине с мамой, мы иногда вздыхали «Без кляксы он был лучше, жаль, что хорошую картинку испортили».

И только годы спустя осознали удобство рабочего стола, на котором можно оставить до завтра разложенные инструменты и за которым не пьет чай дюжина гостей. перемешивая карандаши и кисточки с конфетами и печеньем.

Через некоторое время я начала уставать от бесконечного праздника и испытала желание поработать спокойно. Оказалось, что для более серьезных проектов мало кратковременного творческого приступа. Нужно подумать над работой, организовать себе удобное рабочее место.

Друзья были недовольны, но, пожав плечами, отправлялись праздновать в другое место. Однажды, устав от вида моей комнаты, в которой все горизонтальные плоскости были покрыты полуметровым культурным слоем, моя бабушка заставила меня навести порядок. Она сама приняла активное участие в проекте, вынесла вместе со мной на помойку несколько мешков с использованными палитрами и тряпками для вытирания кистей, разобрала все драгоценные бумажки  рисунки и разложила все по трем коробкам из–под телевизоров и близлежащим стеллажам. В моей комнате неожиданно прибавилось несколько квадратных метров. Однокурсники, увидев результат, посмеялись: «Что случилось? Родители совершили нападение на твои владения и убили всю творческую обстановку?» Но позже перебрались работать ко мне – удобно, когда много свободного места. После окончания «художки» я вышла замуж и переехала в свою квартиру. Оказавшись счастливой обладательницей собственной территории, в первое время я крайне редко приглашала в дом гостей, наслаждаясь возможностью спокойно заниматься своими делами. Моя продуктивность росла по мере того, как я организовывала свой быт и работу, но через пару лет все начало стремительно выходить из–под контроля. Родился ребенок, изменив все мое расписание. Дом заполнился игрушками и кастрюльками, в моей жизни появился миллион новых обязанностей и мелких забот. Едва разобравшись с пеленками и горшками, я решила, что пора получать образование. Через год перешла на заочное отделение, но пошла работать.

После окончания учебы вроде все должно было стать лучше и легче – одной большой заботой меньше! Но легче не стало. Я переходила из одной фирмы в другую. занимала все более ответственные позиции. Хотела делать карьеру и брала на себя все больше обязанностей. Уходить с работы удавалось все позже, на меня сваливали горы заданий, и, наконец, в возрасте 23 лет я впервые пережила то, что называется словом burnout. Полное выгорание. Несколько месяцев я пролежала в постели больная. Болезни переходили одна в другую, все более тяжелые диагнозы сменяли друг друга. Врачи говорили, что подорвана иммунная система и я израсходовала все запасы сил. Мне стало ясно, что так продолжаться не может. За время отсутствия в фирме меня уволили, после выздоровления нужно  было искать новую работу и начинать все сначала. И я поняла, что нужно что–то менять.

Примерно в это время в моей жизни мелькнула книга Гранина «Эта странная жизнь». В ней рассказывалось об Александре Любищеве, ученом, записывавшем все, что он делал, с точностью до 15 минут на протяжении 56 лет. Книгу принесли гости и унесли в тот же вечер. Я пообщалась с ней всего пару часов, прочла несколько отрывков. Среди прочего на меня произвел неизгладимое впечатление вывод самого Любищева. В преклонном возрасте он сказал, что прожил всю жизнь с ощущением, будто у него достаточно времени. При этом он сделал во много раз больше, чем многие коллеги, достиг больших высот в науке, но также чаще других отдыхал, общался с друзьями и семьей, ходил в театр и путешествовал. Записывание всех своих действий к тому моменту казалось мне безумием, но слова Любищева не давали покоя. Кто из моих коллег мог похвастаться таким? Bceгдa достаточно времени!

Времени, как и денег, ресурсов, сна и отдыха, всегда было мало! Всегда и всем! «У каждой вещи должно быть свое место!» – говорили нам мамы, пытаясь приучить к порядку. «Да, но где это место взять?!» – отвечали мы. Стоит завести новый шкаф, как место в нем кончается. Стоит освободиться лишнему часу, как он уже потрачен неизвестно на что. И мы страдаем всю жизнь, потому что нам все время всего не хватает. Книгу Гранина я нашла и прочла много раз, но только десять лет спустя. К моменту моего отъезда в Германию она давно была библиографической редкостью, и только после появления интернета стало возможным найти ее переиздание.

За это время я перечитала множество книг по организации труда и времени, изучила несколько трудов известных менеджеров, спрашивала совета у супервизоров и психологов. Я изучала системы, призванные решать проблемы домохозяек, не справляющихся с ежедневными бытовыми обязанностями (я тоже относилась к ним!), и пособия для начинающих руководителей (я впервые оказалась на должности арт–директора).

Все это не удавалось применить к работе творческих людей. с которыми я ежедневно имела дело. С одной стороны, их работа действительно в большой степени привязана к эмоциям, душевным состояниям и вдохновениям. Всем известно, что лучший способ угробить творческий проект – объявить его регулярным, пообещать публике продолжение. Каким бы ни был назначенный ритм – раз в неделю, день или месяц, – аккурат к последнему моменту, когда надо садиться и производить на свет очередной шедевр, у настоящего Художника наступит творческий кризис.

Системы, предлагавшие отводить ровно полчаса на занятия определенным делом, оказались бесполезными- усевшись поудобнее в назначенное время перед белым листом, большинство гениев не смогли придумать, что на этом листе нарисовать или написать. Как только время истекло и настал момент переходить к следующему делу, голова заполняется потрясающими идеями.

С другой стороны, оказалось, что большинство представителей творческих профессий ощущает себя «противной» стороной менеджеров и прочих «организаторов процесса». Они гордились тем, что работают с музой, что их труд невозможно расписать по табличкам, раз делить на рабочие часы и четко оценить, как на какой–нибудь «скучный товар». Я очень часто слышала фразы: «Это менеджеры могут работать четко по часам, записывать каждый шаг в тетрадку и отчитываться о каждом телодвижении. Творческий процесс – это полет и свобода, а не ограничения и рамки». По мере прибавления забот полетов становилось все меньше, но дизайнеры и иллюстраторы отказывались пользоваться вспомогательными инструментами менеджеров. Они уже признавались, что не справляются ни с чем, устали не спать месяцами и просыпаться по утрам разбитыми и усталыми, но так же настаивали на том, что не родилась еще на свет система, способная как–то ограничить хаос без серьезных потерь для творчества.