Вам, рыболовы. Выпуск 1

За сутки амур поедает столько травы, сколько весит сам. Удильщики много раз видели, как стебель молодого камыша, будто подрезанный у дна, медленно тонул. Это завтракал или обедал амур. Бывало и так: из воды выскакивала рыбина, хватала ртом нижние ветки ольхи и утаскивала ко дну. В первую очередь, конечно, амур поедает мягкие и нежные стебли и листья.

Нельзя сказать, что амур часто попадается на удочку. Видимо, это объясняется тем, что обычно корма в водоеме достаточно. Возможно, сказывается и еще одна причина: там, где дно чистое — растительности нет — и насадку легко заметить, он появляется редко, а в зарослях ему найти ее трудно.

Там, где глубоко, годится поплавочная удочка, а если дно пологое, сподручнее ловить донкой. В качестве насадки кроме перечисленного выше применяют молодые побеги гороха, вики, клевера и т. д. Они должны быть нежными и яркими. Для надежности пучок можно обвязать зеленой ниткой. Крючок лучше с коротким цевьем. Клюет амур и на зеленого червя, но реже, хорошо берет на камышового кузнечика, саранчу. Жаднее клев в сумерках.

Амур — сильная рыба, обязателен подсачек.

С УДОЧКОЙ И РЮКЗАКОМ

Если взглянуть сверху на пространство между реками Клязьмой и Окой, в глаза бросится обилие голубых пятен и полосок, обрамленных ярко-зелеными кружевами лесов. Это водоемы. Внушительные, с зеркалом в сотни гектаров, и совсем крохотные озера, тинистые, полузаросшие торфяные карьеры и узкие глубокие протоки, неторопливые реки и говорливые ручьи… Местами они расположены так кучно, что сливаются в затейливо раскинутое море. И тогда может показаться, будто это вовсе и не водоемы, а опрокинутое лазоревое небо, густо усыпанное изумрудными островками…

А спустившись на землю Мещеры, можно попасть в царство непроходимых болот, буйной растительности, птиц и зверей, в места, где, бывает, не встретишь и следов человека, словом, в настоящие «джунгли». Раздолье здесь рыболову!

…Лодчонка резко скользит по маслянисто-черной воде. Еще темно, но рассвет уже угадывается. На фоне далекого, искрапленного угольками-звездочками неба все зримей зубчатая стена деревьев, окружающих озеро. Сергеич, мой кормчий и знаток здешних рыболовных угодий, уверенно направляет суденышко прямо на склонившиеся к воде кусты, в неровном лунном свете похожие на пучки серебряной пряжи. Короткое замешательство, недовольный шелест листвы, царапанье веток о борта — и мы на новом плесе. И так — несколько раз…

Неприметно набегает вишнево-алая заря. Вокруг быстро светлеет, лишь в чаще черной паутиной продолжает висеть непрочная тьма. Звонче и разноголосое становится птичий переклик. Зыбкие кроны берез беззвучно полощатся в неподвижной воде…

Мы на приземистом торфяном островке, словно оброненном кем-то на выходе из заливчика. С него очень удобно подбрасывать рыбе коварное угощение. Слева и справа — рукой подать — густая щетина тростника. А впереди такой желанный любителю ловить карасей затянутый водорослями тихий уголок с широкими окнами открытой воды.

— Э, да здесь воробью но колено! — сделав несколько забросов, поворачиваюсь к Сергеичу, — Неужели в этой луже есть крупная рыба?

— Это мы скоро узнаем, — хитро прищурившись, ответил он. — Не забудь положить под руку подсачек…

Сергеич оказался прав. Едва только солнце, просочившись сквозь низкорослый осинник, блестками рассыпалось по заводи, как мы уже опустили в садок но пятку крупных, с тарелку, карасей.

Поплавок Сергеича снова «повело». И вдруг за спиной раздался шумный всплеск. В заросли метнулась охристо-рыжая ондатра. Сергеич вздрогнул и нерасчетливо резко вскинул руку. Оборванный конец лески взвился над головой.

— Экая досада! — простонал он и в сердцах взмахнул удилищем вслед уплывавшему зверьку.

А в следующую секунду и я бросился к своей удочке: поплавок приподнялся и задергался.

— Погоди с подсечкой, — остановил меня Сергеич. — Линь это. Он долго смакует, прежде чем заглотит…

Поплавок и впрямь не торопился уйти под воду, вправо, влево кивал красной головкой, приподнимался, дрожал, порой совсем замирал. И когда я уже поверял всякое терпение, неожиданно скрылся с глаз. Бамбуковое удилище согнулось дугой.

— Так… так, — командовал Сергеич. — Главное, не давай слабины: утянет в траву — поминай как звали…

Линь отчаянно сопротивлялся, никак не хотел оторваться от дна. Упругие толчки его били меня, как электрическим током.

Через минуту, показавшуюся вечностью, линь, окончательно сломленный, всплыл на поверхность, слабо шевеля плавниками.

Сергеич изогнулся и ловко подвел под него подсачек. Тяжелая рыбина оказалась на берегу. Мы торжествовали: поймать такого линя удается нечасто…

— А ты говорил: мелко, — добродушно проворчал Сергеич. — Здоровый чертяка! — и похлопал ладонью крутобокую рыбину.

Я был слишком возбужден, чтобы отвечать.

А потом мы пили душистый, терпкий от диких лесных запахов чай и вновь переживали, теперь уже спокойно, все перипетии борьбы.

С высвеченных солнцем луговин тек густой, медвяный аромат цветов, а в поднебесье — там, где в голубом безбрежном мареве млели белые и легкие, как пух, облака, — хрустально-звонко заливался жаворонок.

Коротки для рыболова летние ночи. Кажется, только-только закрыл глаза, погрузился в сладкую дрему — глядь, а восток уже посветлел, гаснут звезды, дружно горланят петухи. Пора вставать. До утренней зорьки остаются считанные минуты.

Оставив позади еще безлюдную деревенскую улицу, но скользкой от росы тропинке выходим к Волге. Над сонной рекой неторопливо плывет клочковатый, молочно-сизый туман. Живительный предутренний воздух, настоянный на терпком аромате трав, удивительно свеж, щекочет ноздри. Откуда-то издалека доносится хрипловатый гудок парохода.

А вот и залив, еще вчера облюбованный для ловли. Резиновая с залатанными бортами лодчонка выносит к широкой стенке камышей, неслышно скользит дальше. Сквозь мозглую, редеющую дымку тумана все четче проступают окаймленные лесом берега, бескрайняя гладь Угличского водохранилища.

— Тут где-то… Во-он, вижу, — шепчет Костя Соловьев, мой спутник в многочисленных рыболовных походах.

На волнах мерно покачивается буек — продолговатая консервная банка с якорем. Здесь вечером была разбросана приманка.

Два поплавка с тихим плеском ложатся на воду.

Незаметно народился день.

Необычно длинные тени бесшумно упали на матовую поверхность залива.

Ожили наши поплавки. Мой, остроконечный, вздрогнув, нехотя скрылся под водой. Костин же, чуть-чуть приподнявшись, лег, затем быстро скользнул в сторону. Две поклевки сразу!

Непродолжительная борьба, и вот уже в лодке нервно бьет хвостом золотистый язь весом около килограмма. У Кости добыча несколько скромнее — подлещик граммов на пятьсот. Но и он доволен: почин есть, и неплохой.

Окрыленные успехом, снова закидываем удочки. Поклевки следуют одна за другой. Правда, идет более мелкая рыба. В садок ложатся лещата и язята, густера.

Часа через два клев заметно слабеет. Поплавки все дольше лежат на воде без движения, красными точками маячат перед глазами.

Первым не выдержал Костя:

— Мы что, приросли к этому месту? Под лежачий камень вода не течет. Надо найти рыбные стоянки и тропы.

— Легко сказать, найти… Плес-то большой: ни конца, ни края — море и только… Ну да ладно, попробуем сначала вон там…

«Там» в течение 40 минут не было даже и поклевки. Не повезло нам и еще в трех местах. Однако мы упрямо бороздили залив — и не напрасно.

При очередном забросе, едва коснувшись воды, поплавок тотчас же скрылся в глубине. Оцепенение, перед этим охватившее нас, как рукой сняло. Напряглось, напружинилось тело. Миг — и на крючке затрепетала увесистая плотвица, затем еще…

Не прошло и 15 минут, а Костя уже выудил шесть крупных плотвиц, я — четырех.