Дьюи. Кот из библиотеки, который потряс весь мир

— Посиди тут, Дьюи, — сказала я ему, откладывая стопку бумаг. — Я хочу сфотографировать тебя.

Но когда вернулась с камерой, кот и его резиновое колечко исчезли.

— Убедитесь, что все кабинеты и ящики плотно закрыты, — напоминала я сотрудникам.

Дьюи отличался незаурядной хитростью. У него была привычка подбираться к закрытым дверям кабинетов или ящиков, а когда кто-то стремительно открывал их, влетать внутрь. Мы не были уверены, игра это или случайность, но Дьюи неподдельно веселился.

Прошло несколько дней, и как-то утром я нашла на столе странную пачку карточек — они не были стянуты резинкой. Раньше Дьюи никогда не покушался на туго натянутое резиновое колечко, а теперь стал каждый вечер перекусывать их. Как всегда, он был деликатен даже в своих проказах: карточки оставлял в полном порядке, все были на месте. Теперь карточки приходилось засовывать в ящики, а те плотно закрывать.

Осенью 1988 года вы могли весь день провести в Публичной библиотеке Спенсера, и вам ни разу не попалось бы на глаза резиновое колечко. О, они по-прежнему были здесь, но надежно упрятанные от создания, которое могло добраться до них с помощью лишь одного коготка. Последняя операция по очистке была закончена. Библиотека выглядела безукоризненно, и мы гордились своими достижениями. Если не считать одной проблемы: Дьюи все так же жевал резиновые колечки.

Я собрала команду опытных расследователей. Нам потребовалось два дня, чтобы найти последний надежный источник Дьюи: кофейная чашка на столе Мэри Уолк.

— Мэри, — сказала я, помахивая блокнотом, как полицейский детектив в плохом телевизионном боевике, — у нас есть основания считать, что источник резиновых колечек — твоя чашка.

— Этого не может быть. Я никогда не видела Дьюи рядом с моим столом.

— Доказательства свидетельствуют, что подозреваемый сознательно избегал приближаться к твоему столу, чтобы сбить нас со следа. Мы считаем, что он занимается твоей чашкой только по ночам.

— Какие доказательства?

Я показала на несколько кусочков жеваной резины, валявшихся на полу.

— Он жует их и выплевывает. Ест на завтрак. Я думаю, ты знаешь все его привычки.

Мэри содрогнулась от мысли о мусоре на полу, который попадает в желудок нашего котенка. Тем не менее это казалось практически невозможным…

— Это кружка глубиной шесть дюймов. Она полна скрепок, скобок, карандашей, ручек. Как он мог вытащить резиновое колечко, не вывернув все наружу?

— Когда есть желание, есть и способ. А за восемь месяцев в библиотеке подозреваемый доказал, что желание у него есть.

— Но там вряд ли имеется хоть одно резиновое колечко! Конечно же это не единственный источник!

— Как насчет эксперимента? Ты оставляешь кружку в кабинете, а мы посмотрим, будет ли его рвать обрывками резины около твоего стола.

— Но эту кружку разрисовывали мои дети!

— Вот и отлично. Как насчет того, чтобы просто вынуть колечки из кружки?

Мэри решила прикрыть ее крышкой. На следующее утро крышка лежала на столе с подозрительными следами зубов на краю. Не оставалось никаких сомнений — источник резиновых колечек именно она, кружка. Теперь все резинки отправлялись в ящики. Ради пользы дела пришлось пожертвовать удобствами.

Полностью нам так никогда не удалось справиться с умением Дьюи находить себе лакомства. Несколько месяцев спустя он просто потерял интерес к этим поискам. В конце концов это стало больше игрой, чем сражением, демонстрацией ума и хитрости. Если мы обладали умом, Дьюи был не обделен хитростью. И желанием. Он куда больше хотел жевать резиновые колечки, чем мы пытались остановить его. И, кроме того, у него был хитрый нос, который безошибочно улавливал запах резины.

Но давайте не станем придавать этому слишком большого значения. Эти резиновые колечки были для него всего лишь хобби. Мята и ящики были для него не более чем развлечением. Подлинной любовью Дьюи были люди, и он стремился сделать все для своих обожаемых друзей. Помню, как-то утром я стояла у круглого стола, разговаривая с Дорис, когда заметила девчушку, которая еле стояла на ножках. Должно быть, она лишь недавно научилась ходить, потому что с трудом сохраняла равновесие, и ножки у нее заплетались. Ручки она прижимала к груди, сжимая Дьюи в объятиях. Его задние ноги и хвост упирались ей в лицо, а голова едва не касалась пола. Мы с Дорис замолчали и в изумлении наблюдали, как малышка медленно ковыляет по библиотеке. На личике у нее сияла широкая улыбка, а котенок у нее в руках обреченно висел вниз головой.

— Потрясающе, — сказала Дорис.

— Я должна что-то сделать, — спохватилась я. Но ничего не сделала. Я знала: несмотря ни на что, Дьюи полностью контролирует ситуацию. Он понимал, что ему делать в любой ситуации, мог сам позаботиться о себе.

Здание библиотеки было небольшим. Как можно было день за днем проводить весь день в помещении площадью тринадцать тысяч квадратных футов и не чувствовать усталости? Но для Дьюи Публичная библиотека Спенсера была огромным миром, полным выдвижных ящиков, шкафов, книжных полок, картинок, резиновых колечек, пишущих машинок, столов, стульев, сумок, кошельков — и рук, которые так и тянулись погладить его, ног, о которые можно потереться, ртов, которые напевали ему песенки. И коленей. Библиотека всегда милостиво и щедро предоставляла ему колени.

К осени 1988 года Дьюи уже все это понимал.

Глава 6

Монета

Размер зависит от перспективы. Для насекомого, например, кукурузный стебель или даже одно зерно может быть целым миром. Для Дьюи наша библиотека была лабиринтом, который бесконечно восхищал его, — по крайней мере, пока он, наконец, не стал интересоваться, что же кроется по ту сторону входной двери. Для большинства жителей северо-западной Айовы Спенсер — большой город. Люди из девяти округов стремятся в Спенсер за развлечениями и покупками. У нас есть магазины, различные мастерские, живая музыка, местный театр и, конечно, ярмарка. Чего еще вам надо? Если на Гранд-авеню была бы дверь, ведущая в остальной мир, большинство наших земляков не проявили бы к ней никакого интереса.

Помню, в младших классах школы я побаивалась девочек из Спенсера — не потому, что сталкивалась с кем-то из них, а потому, что они были из большого города. Как и многие из моего окружения, я выросла на ферме. Моя тетя Луна была первой школьной учительницей в округе Клей. Она учила детей в одной комнатке торфяного домика. Тут, в прериях, никогда не было деревьев, и поэтому обитатели этих мест строили из того, что могли найти: из травы, корней, земли и тому подобного. Мой прапрадедушка Норман Джипсон смог накопить достаточно земли, чтобы наделить участком каждого из своих шестерых детей. Ребенком, где бы я ни оказывалась, я всегда была в окружении членов семьи моего отца. Большинство Джипсонов были убежденными баптистами, и женщины никогда не надевали брюк. Штаны носили только мужчины. Этого требовала религия. Женщины облачались в платья. Я никогда не видела слаксов ни на одной родственнице со стороны отца.

В свое время отец унаследовал землю и стал тяжело трудиться, поднимая семейную ферму, но первым делом он научился танцевать. Для большинства баптистов танцы были запретным занятием, но Вернон Джиппи Джипсон был на пятнадцать лет младше своих братьев, и родители лояльно отнеслись к его увлечению. Совсем молодым Джиппи мог удрать и больше часа гнать грузовик до Руф-Гардена, который в эру блестящих 1920-х годов был курортом на берегу озера Окободжи и где по пятницам всю ночь танцевали. Окободжи считается в Айове мистическим местом. Западное Окободжи, центральное в цепочке пяти озер, отличается чистой голубой водой, которая к весне наполняет его, и люди приезжают из Небраски и даже Миннесоты, где хватает и своих озер, и поселяются в отелях на его берегу. В конце 1940-х годов Руф-Гарден был самым забористым местом во всей округе, а может, и во всей Айове. Здесь друг за другом свинговали самые знаменитые группы, и порой танцзал был так забит, что и не пошевелиться. Кончилась Вторая мировая война, и казалось, что такие вечеринки будут длиться вечно. Снаружи, у дощатой набережной, стояли «русские горки», колесо обозрения, было много света, шума и красивых девушек, и это заставляло вас забыть, что озеро Окободжи всего лишь блестящая синяя точка на бесконечных просторах Великих американских равнин.