Воспоминания охотничьей собаки

Пока хозяин вытаскивал из машины длинную винтовку, бинокль, толстые пуховые куртки бледно-голубого цвета, я немного осмотрелась. Сквозь слоистые мутно-белые облака робко просачивался мягкий солнечный свет, и его пятна, похожие на размытые желтые кляксы, то медленно ползали по склонам и верхушкам скал, то пропадали, то появлялись в других местах; а места эти были совсем не такие, в каких мне случалось охотиться. Во-первых, я не видела леса. По обрывистым берегам ручья рос только редкий кустарник, совсем не похожий на заросли, где могут обитать кабаны, косули или другие известные мне звери. Прямо от кустарника поднимались крутые горные склоны, покрытые снегом. Во-вторых, запах здесь оказался каким-то особенным: ласкал мои ноздри прохладный аромат не известных мне трав, аромат, растворенный в таком чистейшем воздухе, каким, казалось, никогда не надышишься. И еще я чувствовала своим внутренним собачьим чутьем, что диких зверей поблизости нет. Правда, я угадывала присутствие в этой округе домашних животных — овец, коз, лошадей… и кого-то еще… Нет, это не олень… Может, особая разновидность козы? Я вспомнила шкурку в доме прежнего хозяина. Огромные рога в сарае. Изредка возникавший во дворе запах незнакомого мяса. Кости… А этот разговор Михаила с Мухтаром? Ага! Значит, я встречусь сегодня с живыми турами! Вот чьи невидимые призраки витают в морозном воздухе высокогорья!

Мои охотники облачились в пуховые куртки и надели на головы белые вязаные шапочки: Миша взял винтовку и бинокль, а Иосиф прицепил к поясу нож и навьючил на себя вместительный, но почти пустой рюкзак, в который положил только крепкую веревку да фляжку с айраном.

— Мухтар! Часа через два начинай жечь костер, — сказал хозяин. — Шашлычок мы все-таки поедим здесь. Как раз и за дровами далеко не ходить… — Он обернулся к другому краю поляны, где стоял дощатый сарайчик, поставленный еще летом косарями. Рядом с сарайчиком лежала груда поленьев.

— Хорошо! — мотнул головой Мухтар. — Идите, да скорей возвращайтесь.

Не успели мы пройти и четырех шагов, как я услышала окрик хозяина:

— Эй, Картечь! А ты куда? Назад!

От удивления я так и села. Что значит «куда»? Охота — и без меня?!

— Как ей объяснить, что на туров не охотятся с собакой? — спросил Миша.

Дядя Мухтар расхохотался:

— Скажи ей, что не всякого зверя стреляют картечью.

Я не хотела верить своим ушам и даже заскулила от досады.

— А может, возьмем собачку? — спросил Миша.

— Не дури, парень! Вернешься без добычи, — серьезно возразил Мухтар. — Привяжи ее лучше к машине.

— Нет, надо попробовать, — теперь уже заупрямился хозяин. — Иосиф, давай попробуем?!

— Никто еще не пробовал… — пожал плечами Иосиф.

— Тогда мы будем первыми! — решительно заявил Миша. — Пошли, Картечь!

Мухтар выразительно покрутил отверткой около правого виска и покачал головой.

А мы уже двинулись в путь по узенькой тропке, змеившейся вдоль быстрого ручья. Михаил впереди, я — следом. Иосиф — позади.

Тропинка ползла выше и выше, постепенно все глубже зарываясь в снег, пока совсем не исчезла. И тогда хозяин остановился, приставил к глазам эту странную штуку, которая называется биноклем, и задрал голову кверху. Подумав немного, он сказал:

— Будем подниматься здесь.

Наклонившись вперед и высоко поднимая колени, он медленным размеренным шагом пошел по крутому склону. Я удивилась, но не подала виду. Мне казалось, что мы должны прийти к какому-нибудь лесу, а получалось наоборот: лезли вверх, к далеким скалам, по гребням которых гуляли молочно-белые облака. Ни деревьев, ни кустарников там не было. Взорам открывались только обширные безжизненные пространства. Мои лапы скользили по тугим пучкам длинной альпийской травы, припорошенной снегом и схваченной первым хрустким морозцем. Сейчас я уже явственно чувствовала запах, напоминающий запах той самой шкурки, изредка наступала под мягким пушистым снегом на россыпи твердых горошин, почти таких же, какие сыпятся из-под куцых хвостов домашних коз. Однако многое было мне пока непонятно.

А поднялись мы уже высоко. Совсем маленькой, не больше соседской кошки, казалась машина, еле различимая далеко внизу, а ручей стал похож на оборвавшуюся и упавшую на землю бельевую веревку. Почему-то я успела устать и теперь — уже в буквальном смысле — никак не могла надышаться чистейшим и уж очень каким-то легковесным горным воздухом. Я далее забыла про голод. Больше всего мне хотелось лечь и полежать хоть немного.

А мои охотники шли, шли и шли, как заведенные, не останавливаясь и не сбавляя шага. В жизни не встречала таких одержимых и неутомимых людей! Неужели их выносливость не уступает собачьей? Не может быть. Небось, скоро высунут языки и начнут лизать снег!

Наконец Михаил остановился. Но не потому, что устал. Ему опять надо было осмотреться. Однако Иосиф его опередил:

— Вижу. И бинокль не надо.

— Ах, черт! А я не туда смотрел, — Михаил, кажется, был уязвлен тем, что не он первый обнаружил туров.

Они прилегли за большим валуном и стали наблюдать. Я же ничего живого не видела. И, наверное, эти треклятые туры были еще так далеко, что при боковом ветерке я не могла их учуять. Охотники посовещались и наметили себе маршрут: так как туры находились выше и левее нас, надо было отойти немного вправо, где пролегла гряда крупных камней, и, прячась за этой грядой, подняться выше. Хребет широкой дугой изгибался влево и в своей верхней части довольно близко выходил к стаду, о котором толковали мои охотники.

Через несколько минут мы уже бесшумно пробирались вдоль хребта, оскалившего острые гранитные клыки. Михаил и Иосиф долго шли согнувшись, и вскоре вся наша компания стала на четвереньки: последний, наиболее крутой участок пути давался с большим трудом.

Огромные каменные стены, в которые упирался травянистый склон, были совсем рядом, когда хозяин остановился, подполз к краю узкого гребня и осторожно высунул голову, будто заглядывал через забор. Иосиф лег рядом с Мишей, а я втиснулась между ними и тоже посмотрела в ту сторону. И вот — о грезы собачьи, восторги щенячьи! — я вижу четыре, и еще четыре, и еще много раз по четыре крупных и ужасно рогатых, диких и ужасно серо-бурых зверей! Совсем близко (Михаил, неторопливо заряжая винтовку, пробормотал: «Метров сто пятьдесят, ближе и не надо»), в неглубокой, защищенной от ветра котловине, где копытами туров был вытоптан почти весь снег, спокойно паслось стадо, пощипывая белесо-рыжую траву.

И тут я не выдержала. Будто неведомая сила подбросила и толкнула меня вперед: забыв про усталость и бешено колотящееся после подъема сердце, я с громким отрывистым лаем кинулась на стадо. Дура, я совсем забыла, что это не кабаны, которых ждут в засаде охотники, что гоню зверей я не от загонщиков, а от самих стрелков!

— Картечь, назад! — услышала я за своим хвостом запоздалый возглас, но куда там!

Правильно говорил наш поэт Щабух:

Кстати, и туры показали неплохую прыть: не успела я добежать до этого вытоптанного пятачка травянистого склона, как последние из стада переваливали через бугорок и, под пронзительный свист вожака, скрывались из глаз. Я помчалась вдогонку. Выскочив на гребень бугра, увидела, как стадо, которое уже растянулось в цепочку, на огромной скорости несется вверх по склону к едва заметному проходу между скальными стенами на самой вершине горы. Я продолжала преследование, хотя и понимала, что по головокружительным каменистым склонам, да еще почти по брюхо в снегу, мне за этими сильными и резвыми животными никак не угнаться. Стадо уходило все дальше и выше, и мой захлебывающийся от одышки лай, который уже вероятно туры и не слышали, мне самой казался в этот момент жалким и смешным.