Меня зовут Бригантина

5.

Какой красивый у тебя хвост!

Июль пролетел так быстро, что я почти и не заметила. В основном, он состоял из подготовки к путешествию, просмотров фотографий Греции и выбора маршрутов. Жадно разглядывая интернетно-ослепительную голубизну Адриатики, мы находили в себе силы переносить удушливую парижскую духоту.

Наконец, долгожданный день наступил, и мы сменили офисные костюмы на беспечные шорты, а компьютеры и телефоны — на маски и ласты для подводного плавания. Путешествие было долгим, но оно того стоило: через три дня мотогонки я валялась на самом нежном в мире песке греческого пляжа и перелистывала книгу по воспитанию собак. Когда же мне надоедал песок, я брела в местное интернет-кафе и застывала перед компьютером, как геккон в ожидании мухи. Марина регулярно высылала мне Брысины фотографии, и, даже если в ящике не оказывалось ничего нового, я все равно любовалась старыми снимками.

А на дне моей сумки лежал билет в Москву. По утрам, едва проснувшись, я вытаскивала его и подолгу всматривалась в даты и прочие, непонятные мне, обозначения. На прилагающемся документе было написано: «13 сентября, Париж-Москва; 16 сентября, Москва-Париж, с собакой, десять килограммов сверх нормы». Сверх нормы…

Наконец, каникулы закончились, и перед нами в обратном порядке промелькнули греческие выжженные холмы, немыслимой красоты итальянские пейзажи и цветущие французские деревни.

Дом встретил нас привычной сыростью: август во Франции выдался дождливый, подвал был затоплен, его стены отсырели и стали похожи на шкуру леопарда, где черные пятна были плесенью.

Чтобы легче переносить ожидание, я купила новый ошейник, поводок, миски и огромный пакет корма. Этот маленький склад жил посреди кухни своей собственной, пока бессмысленной, жизнью, но мой взгляд хотя бы не натыкался на пустоту.

Маленький йорк Робин ужасно обрадовался, узнав, что я скоро привезу собаку. Он задавал мне самые неожиданные вопросы: например, быстро ли она бегает, и сможет ли он, по моему мнению, ее догнать. Вскоре я так привыкла болтать с ним и находила это настолько естественным, что, в конце концов, перестала задавать себе вопросы о моей психической полноценности. А когда со мной вдруг поздоровался пес, живущий в доме напротив, я поняла, что смерть моей собаки что-то бесповоротно изменила во мне. На всякий случай, я решила никому об этом не рассказывать, чтобы не прослыть сумасшедшей.

И вот настал день вылета. Москва встретила меня хлестким осенним дождем, отчаянно колотившим в иллюминатор самолета. Примерно так же стучало и мое сердце. В памяти мелькали тысячи картинок — черная земля, шприц в руках ветеринара, пустая подстилка, ошейник в сумке, плюшевая мордочка Грея, Калинка-Шоколадка, молодая вдова в парке, говорящий йорк… Затейливый калейдоскоп судьбы, приведший меня из Франции в Россию, сегодня, тринадцатого сентября.

Марина встретила меня в аэропорту. Пока мы укладывали вещи в багажник ее машины, Брыся мрачно наблюдала за нами с заднего сиденья.

Она была именно такая, как на фотографии: полный немого укора меланхоличный взгляд, белый хохол на голове и зажатый между задними лапами длинный пушистый хвост с белой бахромой на самом кончике. Она принадлежала к новому, счастливому поколению собак, которым ничего не купируют при рождении.

— Какой он у тебя красивый! — сказала я вместо приветствия. — Можно потрогать?

Глухо проворчав что-то невнятное, Брыся быстро спряталась за кресло водителя.

— Боится, — объяснила Марина и мягко тронула машину. — Ты не расстраивайся, она сначала со всеми так себя ведет.

Я повернулась и посмотрела назад. За сиденьем дрожал белый хохол.

— Брыся! Вылезай! — тихонько позвала я.

— Вот еще! — фыркнула в ответ собака. — Не вылезу, и не надейся.

— А у меня есть печенье. Я специально для тебя купила.

— Правда? Покажи!

Хохол переместился в проем между передними сиденьями. Я протянула печенье.

— Я таких никогда не видела, — задумчиво сказала собака, беря из моих рук угощение.

— Ты многого еще не видела. — ответила я. — Вот, например, ежей ты видела?

— Это еще что такое? — недоверчиво спросила она, переползая поближе ко мне. — Это едят?

— Ну, как тебе сказать, — задумалась я, — некоторые — едят…

Мы подъехали к моему бывшему дому. Там нас ждали. Собака моих родителей — английский бульдог по кличке Тори, ласково именуемая «Скотиной» за упрямство и склочный характер, — ритмично качалась в дверном проеме, переваливаясь с лапы на лапу. Она весело ухмылялась, видимо, предвкушая насыщенный событиями вечер. Брыся тихо ойкнула и нырнула под кухонный стол.

Я крепко сжала пальцами Скотинино ухо и шепнула прямо в его шелковистую глубину: «Тронешь мою собаку — убью», напомнив ей давно забытое ощущение твердой хозяйской руки. И, чтобы она яснее понимала, о чем я говорю, тут же напомнила, как она своей широкой грудью загоняла Юджи в угол и всячески над нею издевалась.

— Ладно, ладно, — засуетилась Скотина, как только я выпустила ее ухо, — чего ты, чего ты? Я же просто так — посмотреть, понюхать…

— Я тебе сейчас понюхаю, — прошипела я, — сейчас посмотрю…

Сообразив, что незаметно подобраться к новенькой жертве у нее не получится, Скотина ушла в коридор и монументально, по-бульдожьи, села в углу. Ее лоб пересекли три глубокие морщины, обозначающие глубокие раздумья. Расслабляться было нельзя.

Дав необходимые инструкции, Марина пожелала Брысе доброго пути и быстро ушла: назавтра ей предстояла выставка в Ростове. Мы с мамой прошли на кухню, налили себе чаю и стали обсуждать насущное, делая вид, что совсем не замечаем сидящей под столом собаки. Тогда, для пущей уверенности, Брыся села мне на ногу.

— Ну что, поедешь ко мне? — спросила я, заглянув под стол.

— А зачем? — ответила Брыся, глядя на меня исподлобья и устраиваясь поудобнее на моей ноге.

— Ну как, зачем? — спросила я и протянула ей кусок печенья. — У меня есть дом, лес, белки, птицы и другие развлечения…

— А кто такие эти «ежи»? — задумчиво спросила она, обращаясь как бы ко всем.

— Это такие маленькие колючие собачки, — объяснила я. — Они рвут в клочья мусорные мешки и воруют отбросы.

— А-а-а, — заинтересованно протянула Брыся, — и что я с ними могу делать? Играть?

— Не думаю. Но ты можешь, например, охранять от них мусорные мешки. А еще у нас есть кроты.

— А они быстро бегают?

— Не очень.

— А есть у вас кто-нибудь, кто быстро бегает? — разочарованно спросила она. — Например, ящерицы?

— Нет, — честно ответила я, хотя мне ужасно не хотелось ее расстраивать. — Ящериц нет. Но есть ЖЛ. Он очень быстро бегает.

Она задумчиво почесала за ухом и спряталась обратно под стол.

— Я сейчас подумаю и решу! — сказала она оттуда как-то неуверенно.

Мы с мамой продолжали разговор. Прошла примерно минута, и Брыся вылезла обратно. На ее морде было написано смущение.

— Ну как, решила? — спросила я, на всякий случай почесав ее за ухом.

— Нет… Я пойду в коридор подумаю, можно? А то под столом почему-то не думается.

— Ну иди, только не увлекайся там тапочками.

Она ушла в коридор, но вскоре вернулась.

— Ну как, решила? — опять с надеждой спросила я.

— Не-а. Там эта сидит, как ее…

— Скотина?

— Она. Думать мешает. Я боюсь.

— Ну, думай здесь.

Брыся залезла обратно под стол и начала жевать мой тапок.

— Эй, — возмутилась я, — ты думать обещала, а не жевать!