Про волков, собак и кошек

Не простил

Байкал попал в питомник Ботанического сада совершенно случайно. В основном мы занимались борзыми: разводили, наблюдали за социальным поведением. Были, разумеется, и другие собаки, поскольку основное назначение питомника — охрана Ботанического сада от любителей цветочков нарвать да набить кошелку-другую яблоками на халяву. Но Байкал-то был чистопородной западносибирской лайкой, так что и на охрану не поставишь, да и на псовой охоте ему делать нечего. Тем не менее, когда хозяин Байкала сказал, что хочет его отдать, Тарик сразу загорелся. Такой уж у него был характер: какого зверя или птицу ему ни предложи, обязательно возьмет, будь это хоть тигр-людоед. Последнего, слава богу, никто не притащил, а вот злобных собак-отказников брал. Ну хоть Байкал, спасибо, злобным не был.

Нормальный кобель, добронравный, жизнерадостный, да и внешность не подкачала. Красивая голова, взгляд живой и внимательный, уши домиком, хвост бубликом, шерсть густая цвета топленого молока — все как полагается. В прошлые свои появления хозяин все рассказывал, какой у него кобель сообразительный да деловой, как он с ним на белку ходил, и как куницу стрелял, и еще чего-то добывал. Я, честно говоря, не очень-то слушала. Дел по питомнику и так полно, охотничьи байки мы все травить умеем — только слушай, да и мужик мне чем-то не нравился. А тут на тебе: заберите у меня кобеля, некогда мне с ним возиться, вон он у калитки привязан. Положил неловко на стол сверток с соленой горбушей, быстренько распрощался и был таков. Байкалу даже полслова не сказал.

Ну что же делать, не повезло тебе, псин, с хозяином, живи здесь. Завели кобеля во двор питомника, другие собаки ревут, на сетки кидаются, дескать, чужак, чужак пришел, гони его! Загрустил Байкал, хвост развил, свесил поленом, принюхивается — явно не понимает, куда он попал, за что ему такое наказание? Выпустили к нему старуху Лайку, она на охране работала, но к собакам добрая, а внешне так и очень на лайку похожа.

Обнюхалась она с новичком, хвостом виляет, приглашает поиграть. Какое там, до игрушек ли псу, у него в глазах только что не слезы стоят, понял Байкал, что бросили его.

В первый же вечер махнул Байкал через забор питомника. Ну, думаю, все, ушел! Где его искать впотьмах, да и территория сада немаленькая, а уж под воротами не то что собака — корова пролезет. Но все-таки для очистки совести выпустила Лайку, иду, покрикиваю: «Байкал, Байкал, давай домой, ужин ждет!» С час где-то так бродила, Лайке надоело, она в питомник ушла, вернулась и я. Ну надо же! Перед калиткой питомника переминается Лайка — ужин же обещали, а рядом с ней стоит Байкал. Увидел меня, подошел, ткнулся носом в руку и хвостом так смущенно виляет, дескать, извини, сглупил я, что в бега ударился, — некуда мне бежать…

Прижился Байкал на питомнике, была у них с Лайкой любовь, щенки, все как полагается. И больше уж он не сбегал куда глаза глядят, а носился по всему саду, всюду совал любопытный нос: тут белку облает, там кошку шуганет или ежа отыщет. Словом, обрел пес новый дом и, похоже, был вполне доволен жизнью.

Года через два или три вдруг объявился прежний хозяин, опять с какими-то гостинцами и пустопорожними разговорами. Посидели, чайку попили. Тут он и говорит, мол, я бы с Байкалом на охоту сходил. «Вот те на! Ты ж его отдал, так и забудь…» — «Ну хоть повидаться-то дайте».

Зашли в питомник, подходим к вольеру. Байкал спит на будке, спиной к нам, хвостом нос прикрыл. А надо сказать, что от дальней стенки, где стояла будка, до передней сетки расстояние четыре метра. Пока хозяин поодаль от сетки стоял и Байкала звал, тот и ухом не повел. А вот когда мужик вплотную подошел и лицом к сетке прижался, тут-то Байкала и подбросило. Хорошо, мужик успел отшатнуться, а то быть бы ему без носа, а может, и без глаз — с такой яростью вцепился пес в сетку. Ошеломленный человек отскочил назад, повторяя: «Ты что, Байкал, это же я, ты что, не узнал, забыл?»

Забыл, как же! Байкал с рычанием рвал сетку зубами, разбрасывая хлопья кровавой пены, а глаза его горели гневом: нет, я тебя помню, я все помню, предатель!

ПРО ПУТЕШЕСТВИЯ

«Богатые тоже плачут»

Шел в годы перестройки такой сериал; понятия не имею, в чем там дело было, но весь еще не развалившийся окончательно Союз нерушимый каждый вечер прилипал к экрану. Смотрели его и в Туркмении. В городских квартирах, в богатых домах, в глинобитных развалюхах; где в полном цвете, а где и в немыслимых химических разводах, сквозь которые едва угадывались силуэты актеров, — везде каждый вечер рыдали богатые над своей беспросветной судьбой. И вот в силу каких-то таинственных законов идея овладела массами и пошла в народ…

В ту пору мы с мужем колесили по Туркмении в поисках племенных сук. Конечно же, по закону всемирного свинства породные животные как сквозь землю провалились. Нам предлагали щенков, едва открывших глаза, а горький опыт показал, что в этом возрасте собак из Азии перевозить бессмысленно. Все равно они заболеют и погибнут, лишь только попав в иной климат. Показывали кобелей, для которых эпитет «страшней атомной войны» был явным комплиментом. Приводили животных, чье отношение к породе среднеазиатская овчарка исчерпывалось местом рождения.

В один из дней я впервые услышала роковую фразу, тогда еще не понимая, что под ее знаком пройдет вся поездка. После непременного долгого чаепития и разговоров обо всем, кроме того, что нас действительно интересовало, дошло дело и до собак. Привели показать суку на продажу, она была не из первых красавиц, но вполне добротная: иссиня-черная с крохотным белым пятном на груди и, главное, с породной головой. Проводник сказал, что хозяин готов ее продать. Опять же изнурительно долго подбираемся к вопросу цены, нас она устраивает. Но, видимо, мы слишком легко согласились или торговались не по азиатским канонам, только хозяин спохватывается. Оказывается, он должен узнать согласие своей семьи. Надо же, я-то считала, что на Востоке слово хозяина не обсуждается. Но что делать — ждем.

Где-то через час хозяин вновь возникает на пороге. «Нэт, нэ продам, малчык плакат будэт!» — «Какой мальчик, господи помилуй, почему плакать?!» В глазах хозяина явное смущение: «Ну, этот, сын, нэт, плэмянык!»

Ничего себе, с каких это пор слезы то ли сына, то ли племянника влияют на решение мужчины?! Поминаем привычно, что Восток — дело тонкое, и едем дальше.

В другом селении видим еще одну приличную суку, правда, старовата, судя по сильно стертым зубам, но зато явно рожавшая. Опять чай, опять разговоры о том и о сем и лишь спустя несколько часов — о собаках. Продается — продается, какие деньги? Опять торгуемся, уф, сговорились… Лезу за деньгами. «Падажды, жина спрошу…» Исчезает, а у меня закрадываются в душу нехорошие подозрения — дежа вю, знаете ли…

Кажется, накаркала — стоит в дверях, в землю смотрит: «Нэ, жины плакат будэт…» Интересно, теперь жена плачет. Взгляд мой падает на подслеповатый экран телевизора, где сквозь помехи проступает «Богатые тоже плачут».

Едем дальше. Теперь сцена повторяется с унылым однообразием: чай, разговоры, торговля, сговор и… Плачут по очереди зять, брат, дядя, сноха, несколько сыновей подряд, снова брат и дядя, трехлетняя дочь (пятая или шестая в семье).

Наконец, на одной из погранзастав уже, слава богу, без чаепития и болтовни, сторговываем у шустрого старшины-туркмена суку. Он явно собирается ее «приватизировать», поскольку просит прийти вечером, как стемнеет. Пришли, ждем. Появляется, но один. «Почему не привел, что случилось?» Мнется: «Панымаэш, сукам пропадэт — майор плакат будэт!»