Твой друг. Сборник. Выпуск 2

И он выразительно покрутил пальцем у виска. Ваня не обиделся, а только усмехнулся:

— Спасибо, дружище, за политбеседу.

В это время где-то впереди послышался отдаленный гул моторов. Мы сразу замолкли и насторожились. Овчарки тоже навострили уши и поднялись. Я выглянул из окопа и посмотрел в бинокль. По спине пробежал холодок.

Шло более десяти танков. Куда они направят удар? А если в стык двух полков, где мы находимся? Могут смять. Немного нас осталось, и противотанковых средств почти никаких. Единственное, чем мы располагали — бутылки с горючей смесью и связки гранат. Собаки — это на крайний случай.

— Приготовиться, — распорядился я.

У нас было припасено четыре бутылки с горючей смесью и пять связок гранат.

Разошлись по ячейкам. Я остался около пулеметчика. Солдат деловито привязывал к спинам собак смертоносный груз. Пока он делал это, овчарки стояли смирно, но как только сказал «порядок», они ощетинились и попытались выпрыгнуть из окопа. Солдат с трудом удержал их.

— Не спешите, шалавы, — ворчал он, натягивая поводки.

Танки подошли ближе и открыли огонь по окопам. Несколько снарядов разорвалось совсем близко от нас. Я выглянул из окопа. Три танка, петляя и ведя на ходу огонь, шли к нам, на стык полков. «Скоро начнут утюжить», — подумал я и скинул шинель. Так удобнее бросать гранаты.

Солдат тоже выглянул и сказал:

— Пора, — и почему-то вздохнул. — Орлик, подойди ближе.

Он вставил запал-антенну во взрывчатку на спине Орлика, отвязал поводок и крикнул:

— Вперед, Орлик!

Овчарка взметнулась на бруствер и исчезла. Я приподнялся и стал смотреть вперед.

Орлик, словно распластавшись над землей, летел к ближайшему танку. Кругом рвались снаряды. Но он не замечал, не шарахался в стороны. Вот он подбежал к танку и нырнул под его брюхо. И в тот же миг раздался сильный взрыв. Танк завертелся и остановился.

— Порядок, — вздохнул солдат.

Я посмотрел на него. Он стоял, весь подавшись вперед, брови сдвинуты, глаза злые-презлые, лоб собран в гармошку, а по гармошке тянутся капли пота, словно он, а не собака бежал к танку.

Он достал второй взрыватель и стал приделывать к Рексу. Теперь я смотрел вслед Рексу. А тут загрохотала наша артиллерия. Снаряды ложились впереди танков. «Не добежит Рекс», — подумал я. Но Рекс оказался хитрее, чем я думал. Он нырнул в воронку и там замер. И как только танк подошел почти вплотную к нему, сделал прыжок и очутился под ним. Опять взрыв — и стальное чудовище замерло.

Третий танк развернулся и стал поспешно удирать. Стоявший рядом со мной пулеметчик сказал:

— Теперь мой черед.

Он выкатил из укрытия свой пулемет и стал стрелять по танкистам, которые вылезали из подбитых танков.

Вражеская пехота, сопровождавшая танки, покатилась назад. Справа, где наступали остальные танки, атака тоже не увенчалась успехом. На поле боя остались четыре танка. Кто их подбил — артиллерия или собаки, — не знаю.

Вдруг пулеметчик крикнул:

— Смотрите, смотрите!

Я поднес к глазам бинокль. От подбитого танка в нашу сторону бежала собака. Это же Рекс! Я опустил бинокль и протер глаза. Может, мне чудилось. Ведь Рекс подорвался.

Хозяин овчарки радостно завопил:

— Рекс, ко мне!

Овчарке спрыгнула в окоп и лизнула солдата в лицо. Солдат обнял ее за шею и прижал к себе.

— Родной мой, — ласково заговорил он. — Как же ты уцелел? Чудо какое-то.

Из ячейки вышел Ваня Куценко и сказал:

— А может, снаряд подорвал танк, а с Рекса взрывчатка соскочила.

— Может быть, — согласился солдат.

Удивительно, конечно, что Рекс уцелел после взрыва. Но факт остается фактом.

Солдат, проводник собак, радостно улыбаясь, потрепал Рекса по шее.

— Пойдем домой, Рекс. Делать нам тут больше нечего.

Но сразу он не ушел, а присел и закурил.

— Вчера, — сказал он словно про себя, не обращаясь ни к кому, — моего земляка Якова Крылова танк раздавил. А дома у него двое детишек…

И, уже обращаясь к Ване Куценко, сказал:

— Так-то вот… Собачий душегуб, говоришь? Горько слушать такие слова, парень, горько. Я и до войны с собаками занимался. Для пограничной службы готовил овчарок. Знал бы ты, какие они умные. Все понимают, только говорить не могут. Но по их глазам можно понять, что они хотят высказать. Из животных лучшего друга, чем собака, нет у человека. Точно говорю. А я посылаю их на смерть… Вот ты, когда шел на фронт, какой наказ получил от матери? Чтобы в кустах хорониться?

— Ты мою мать не цепляй, — сказал Ваня.

— А ты все же скажи, какой наказ дала.

— Ясно какой — храбро защищать Родину, не жалея ни сил, ни жизни.

— А я даю наказ собакам ценой жизни спасти таких, как ты. Чтобы ваши матери не плакали.

— Да я же тебя не осуждаю, — смущенно проговорил Ваня. — Насчет душегуба забудь. Сказанул, не подумавши.

Солдат встал и сутулясь пошел, Рекс двинулся за ним.

А через несколько минут гитлеровцы возобновили атаку. Опять на нас двинулись танки. Весь день шел ожесточенный бой. В полдень был убит пулеметчик. За пулемет встал Ваня. В конце дня один танк промчался над нашим окопом. Я бросил ему вслед связку гранат, но после взрыва танк продолжал двигаться. Тогда Ваня выпрыгнул из окопа и побежал вдогонку за ним, держа в правой руке бутылку с горючей смесью. Танк запылал. Ваня побежал назад, но не успел спрыгнуть в окоп. Вражеская пуля скосила его, и он упал на бруствер. Я втянул его в окоп. Ваня был мертв.

Больше гитлеровцы атак не предпринимали. Ни сегодня, ни завтра.

Боевой рубеж мы отстояли.

Валерий Мусаханов

БЕШЕНАЯ СОБАКА

Третьи сутки ярилась пурга. Она швыряла в замерзшие окна пригоршни сухого снега, подолгу выла в извилинах дымохода.

Аргусу в этом чудилось издевательство и вызов, мышцы напрягались, торчком становились острые уши, стягивало кожу спины, отчего дыбилась черная хребтовая шерсть. Он вскидывал голову, смотрел в сторону печи мрачными темными глазами, обведенными кольцами ярко-рыжей шерсти; бахромчатые губы его приподымались, обнажая влажные изогнутые клыки, в горле начинало клокотать от нарождающегося рычания.

Но в горнице все было обычно: шипела карбидная лампа, синее маленькое пламя освещало кровать — гору подушек, кружевной белый подзор, свисающий до самых половиц.

Хозяин по обыкновению лежал на кровати. Ноги в тускло блестящих сапогах — на постели, в свесившейся руке — сигарета. Рядом с рукой — табуретка. На ней пузатая темная бутылка и стакан.

Тошный запах карбида, табака, винного перегара.

И Аргус снова опускал голову на передние лапы. Здесь, внизу, запахи были слабее и не так досаждали ему. Он медленно закрывал глаза, начинал дремать.

Аргусу было пять лет. Он не мог похвастать чистотой крови, хотя имел безупречные линии черепа, темный правильный чепрак, ярко-рыжие подпалины и в меру пушистый хвост, который никогда не изгибался выше спины. Но огромный рост и грубоватый костяк сразу выдавали его «полуарийское» происхождение.

Мать Аргуса — чистокровная немецкая овчарка — по мимолетному капризу оказала благосклонность безродному странствующему рыцарю, которого скитальческая судьба привела на тучные поля Северо-Германской низменности.

От отца Аргус унаследовал силу и рост, от матери — масть и красоту. Его младенчество прошло в солидном поместье, потом он вместе с хозяином отправился в восточный поход. Он бегал по чистым зеленым улицам городов славянской Европы и по-хозяйски метил столбики, тумбы и деревья на улицах Братиславы и Брно, Кракова и Варшавы, Минска и Риги.

Перемена мест, походная жизнь расширяли понятия Аргуса о мире, и он матерел незаметно для себя.

Он понял, что ему не нужно заботиться о еде, потому что денщик хозяина трижды в день в положенное время принесет ему большую миску солдатской еды. Понял, что в кузове грузовика спокойнее ехать возле кабины, и рычал на солдат, пока они не уступали ему это место. Узнал, что внушает людям страх, и научился распознавать этот страх по резкому внезапному запаху пота и напряженным, опасливым движениям. Узнал, что молчаливость и редкое рычание внушительнее шумливой брехни, и никогда не лаял. Понял, как нужно настичь убегающего человека в полосатой одежде, прыгнуть ему на плечи, свалить и рвать его тело.