Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году

В тот день, когда мы уничтожим большевизм, мы докажем верность нашим революциям. Затем наступит очередь западных демократий, которые не спасутся от пожирающей их раковой опухоли, пустившей свои метастазы и среди населения, и в политике, и в морали»^{384}.

Такого рода поучения на примере личности, которая захватила власть в собственной стране еще в 1922 г., в то время как бывший ефрейтор еще только держал речи перед кучкой приспешников в баварских пивных, должны были сильно разгневать фюрера. Вопрос с Польшей к этому времени был уже для него решен, а в его антибольшевистских настроениях не могло быть никаких сомнений. Поэтому Гитлер остался глух к настоятельному предложению Муссолини начать с экспансии на Восток. Фюрер был одержим идеей разбить Англию одним сокрушительным ударом. Это послужило бы местью его презренному «другу». С ответом Гитлер задержался на два месяца. Он был еще длиннее, чем письмо Муссолини, и полон оправданий и пояснений, написан дипломатично и без личных упреков. В конце концов, он все еще продолжал надеяться, что сможет убедить Италию вступить в войну против западных держав.

В своем ответном письме в адрес дуче Гитлер, вероятнее всего, был полон притворства и, скорее всего, сам не верил в изложенные там собственные утверждения и прогнозы. Но предстоящее выступление на Западе заставляло его не допускать никаких сомнений в решении бороться против Англии и Франции, что одновременно означало необходимость преподносить его отношение к России исключительно в ярких красках. Он еще раз попытался представить нападение на Польшу как необходимость самообороны перед лицом происков и интриг Британии. Его главная цель заключалась якобы в том, чтобы «окончательно устранить Польское государство как источник опасности и обезопасить тем самым Германию с тыла». Для него главное заключалось только в «безусловном обеспечении восточных границ рейха». Необходимо было принять на себя «балласт» управления этой территорией, иначе ее охватил бы хаос. При этом Гитлер выразил заверения, что после окончания войны он снимет с себя эту ответственность. Относительно России он подчеркнул, что там после устранения «еврейского интернационала в руководстве государством» непременно наступят перемены. «Но если большевизм в России примет характер русской национальной государственной идеологии и экономической идеи, то он считает вполне реальным, что у нас не будет никакой заинтересованности и повода бороться против этого». В настоящее же время Россия — неоценимый помощник в борьбе против западных демократий. Это дополняется ее широкими экономическими возможностями, а Германия четко очертила зоны своих интересов, «в которых больше никогда и ничего не изменится»^{385}.

24 января 1940 г. Гитлер, как и годом ранее, выступал с речью перед семью тысячами курсантов и выпускников военных училищ. В этот раз в качестве отправной точки он избрал день рождения Фридриха Великого и вслед за общими рассуждениями вскоре перешел к теме жизненного пространства и необходимости борьбы, для ведения которой немецкий народ, благодаря национал-социализму, располагает наилучшим оружием. При этом Гитлер не преминул отметить преимущества ведения войны на одном фронте. «Наши враги — это два государства: Англия и Франция. […] Эта Европа, которой милостиво дирижируют Франция и Англия, не позволяет нашему народу существовать в нормальных условиях, потому что она не терпит великое государственное образование немцев и не потерпит его в будущем. Как бы мы себя ни ограничивали, мы никогда не сможем умилостивить Францию и Англию. […] Сегодня впервые в истории германскому колоссу, готовому к битве как никогда ранее, противостоит только один фронт! Они полагали, что и в этот раз втянут нас в сражения во всех сторонах неба [имелись в виду стороны света, т. е. направления], но в этот раз благодаря нашим союзам и договорам им это не удалось»^{386}.

Гитлер, естественно, не мог открыто снять завесу секретности со своих планов. Тем не менее из его высказываний вполне понятно, что он рассматривал борьбу с западными державами как навязанную ему войну, которой можно было избежать, если бы ему развязали руки на Востоке. Он рассматривал войну на Западе как недолгий кружной путь, чтобы позднее, после установления господства на континенте совершить нападение на настоящего врага и сделать возможным «обеспечение жизненного пространства» на Востоке. Именно такая позиция была сформулирована позднее в его записке Геббельсу. На следующий день после выступления Гитлера во дворце спорта «Шпортпаласт» перед будущими офицерами состоялся его разговор с министром пропаганды, в котором оба сразу же приступили к обсуждению «русского вопроса». «Русские ведут себя по отношению к нам все более лояльно. На это у них есть все основания. От финнов они теперь отступиться не могут, даже если и наделали грубых тактических ошибок. Фюрер полагает, что они все-таки справятся с финнами в течение нескольких месяцев. Англия не может и не хочет помогать Финляндии. У Лондона и без того хватает своих забот»^{387}.

Если предположить, что эти слова достоверно передают мнение Гитлера, то по ним, по крайней мере, можно судить о том, что даже в узком кругу он избегал делать заявления о планируемой войне. Это не было следствием изменений в его убеждениях и настроениях, но уберегало от расспросов, которые могли бы поставить под угрозу наступательные планы на Западе. Истинные же намерения Гитлера можно было понять только по его некоторым предательски вылетевшим фразам. На одном из секретных совещаний с участием руководящей верхушки НСДАП, проходившем 29 февраля 1940 г., Гитлер с полным убеждением заверял присутствовавших, что победа на Западе будет одержана еще до окончания года. Ему совершенно не обязательно было говорить о необходимости прикрытия тыла, потому что «русские и через сто лет не будут помышлять о нападении на нас». Показательным было и его замечание, что «если в Европе и встанет вопрос об изменении границ, то только в плане их расширения на Восток, но это дело далекого будущего»^{388}.

Таким образом, весной 1940 г. Гитлер был полностью сосредоточен на предстоящем наступлении на Западе, планирование которого принимало все более широкие масштабы. При этом в командовании сухопутных сил все еще продолжалась борьба за выработку наиболее верного плана операции против Франции, а планирование нападения на Данию и Норвегию Гитлер взял на себя. В этих целях в мае 1939 г. в соответствии с его распоряжением и «по его желанию» при ОКВ был создан специальный рабочий штаб. Он должен был «при его непосредственном участии и в тесной взаимосвязи с общим планом военной стратегии» начать планирование операции, которая позднее получит кодовое название «Везерюбунг». Этот рабочий штаб должен был одновременно стать «ядром будущего штаба оперативного планирования»^{389}. Такое организационное вмешательство в оперативное планирование сухопутных войск негативным образом сказалось позднее, при подготовке войны против СССР.

А что же за это время стало с распропагандированным «непреодолимым Восточным валом» на Висле? Было ли это абсурдное заявление выражением оборонительной позиции в отношении СССР? В этих вопросах вполне можно исходить из того, что Гитлер при помощи этого лозунга хотел снять все внутренние сомнения относительно продвижения Красной армии в западном направлении. За истекший период планирование военных операций действительно стало выглядеть совершенно по-иному. Приказ Гитлера от 17 октября 1939 г. об использовании территории Польши в качестве «выдвинутого на переднюю линию гласиса» и проведении стратегического развертывания и сосредоточении войск несправедливо интерпретируется как рутинное мероприятие по обороне страны, а не как действия, направленные против СССР^{390}. Гальдер, получив доклад Вагнера о результатах совещания у фюрера, записал в своем дневнике: «стратегический плацдарм на перспективу»^{391}. То, как Гитлер понимал «гласис», очень напоминает приведенную выше записку Розенберга от июня 1939 г., в которой тот определяет Польшу как «гласис для подготовки полного разгрома России».