Долгая прогулка

Я думал, что мне это удалось. Удалось вернуться к прежней жизни. Я ошибся.

Начиненный взрывчаткой легковой автомобиль взлетел на воздух неподалеку от нашей базы, в центре Киркука, на шоссе, уходящем на север — в Эрбиль и дальше, к мирным курдским землям, не тронутым войной. Взрыв мы услышали в нашем укрепленном укрытии — он прогремел, как гром среди ясного неба жарким летним днем. Мы тут же облачились в боевое снаряжение и стали ждать группу сопровождения, так что, когда нам позвонили, уже были готовы выехать и начать расследование.

К тому времени, как мы прибыли, машина уже сгорела. Искореженный черный кузов, рама и двигатель еще дымились и не успели остыть. Иракские полицейские оцепили место происшествия и криками отгоняли прохожих. Меня всегда поражала обратная дихотомия — слияние двух, казалось бы, несовместимых вещей. Улица, где только что толпился народ и произошло ужасное злодеяние, вмиг опустела и затихла. А соседние кварталы, жившие до этого теракта мирной жизнью, превратились в бурлящий котел отчаянья и гнева.

Мы с Кастельманом начали расследование возле образовавшейся от взрыва воронки. Продырявленный во многих местах асфальт был мокрым от разных жидкостей — как технических, так и физиологических. Отброшенная взрывной волной рама автомобиля валялась в нескольких метрах от воронки. Все, что могло бы дать хоть какую-то зацепку для расследования — провода, переключатели, батареи аккумулятора, отпечатки пальцев, — все сгорело в пламени взрыва. Будь у нас побольше времени, мы могли бы отыскать остатки взрывчатых веществ и взять их на анализ. Но времени было в обрез.

Я начал осматривать стены близлежащих домов. В бетонной стене одного из них застряли осколки фрагмента стальной конструкции. В заборе метрах в тридцати от воронки торчала неразорвавшаяся минометная мина. Судя по форме и размеру, она, вероятнее всего, была выпущена из миномета калибра 130 или 155 мм. Мину просто выбросило взрывной волной. Перед уходом мы должны были извлечь ее и взорвать.

— Здесь воняет дерьмом, — заметил я. И в самом деле воняло.

— В этой стране, сэр, всюду воняет дерьмом, — откликнулся Кастельман.

Он прав. Но это не был обычный запах дерьма: пахло выхлопными газами дизельного двигателя, горелым мусором, потом, сажей и немытыми телами жителей немытого города. Такую смесь запахов мы ощущали ежедневно. Нет, все же это был настоящий запах дерьма. Человеческого.

— Взгляни-ка, — окликнул меня Кастельман. Он обнаружил останки людей, выбранных террористами в качестве мишени. Окровавленные рубашки и ботинки иракских полицейских. Из переднего кармана разорванных брюк одного торчит пачка потрепанных полуобгоревших купюр достоинством 250 динаров — его зарплата. Оторванные кисти рук и ступни. Несколько лужиц засыхающей крови. Запах не проходил, наоборот, ощущался все явственнее.

Быстро подсчитав оторванные руки, мы поняли, что убитых было, по меньшей мере, двое. И бог знает сколько еще раненых, подобранных товарищами, умирало или уже умерло в переполненной больнице. Иракские полицейские уже унесли основные фрагменты тел, так что никакие наши подсчеты не дали бы точных цифр. Да и вообще не стоило тратить на это время. Я продолжил осмотр.

В послеполуденном зное запах дерьма становился нестерпимым.

— Гляди, я нашел! — крикнул я Кастельману, который фотографировал место происшествия.

Прямо у моих ног лежал чей-то совершенно целый нижний отдел кишечника. Верхний отдел и прямая кишка были оторваны и разметаны вокруг, но толстый кишечник лежал передо мной целехонький, как будто я только что извлек его из полиэтиленового мешка с потрохами индейки, купленной для праздничного ужина в День благодарения. Аккуратный такой кишечник, начиненный переваренными остатками неизвестной пищи, которая стала последней.

Кастельман посмотрел, куда я показывал. Кишки воняли так, будто их поджаривали на сковороде.

Он покачал головой. Я покачал головой в ответ.

Мы пошли прочь, оставив эту набитую дерьмом толстую кишку печься на черном асфальте под палящим иракским летним солнцем.

Сигара, наверное, была кубинской. И даже если не кубинская, все равно она была хороша.

Кубинцев в Ираке было полно, и полковник — старый летчик-истребитель, — видимо, знал толк в сигарах. Я не знаю, где он раздобыл эти сигары, и не спрашивал его об этом. Просто был признателен ему за то, что он угостил меня сигарой, и наслаждался ею, пока мы сидели и разговаривали в знойной ночи пустыни.

Ба-бах!

155-миллиметровые гаубичные орудия в последний час ни на минуту не переставали стрелять. Я видел только вспышки орудийных залпов и облака пыли там, где приземлялись снаряды, — самих снарядов в густой пыли не было видно.

Мы с полковником сидели у входа в палатку, служившую нам в ту ночь временным пристанищем, и наблюдали за «представлением».

Бамбуковые факелы гавайского народа тики, миниатюрные огоньки гирлянд и лампочки внутри ярко раскрашенных голов с острова Пасхи со всех сторон окружили наш задымленный «партер». Неплохо было бы пропустить стаканчик виски, но и без того сигара, теплая ночь, удобный складной стул и неторопливая беседа вызвали в памяти частые посещения баров на террасах в закрытых двориках родного города.

Ба-бах! Бдум-бдум-бдум-бдум!

Гаубицы не смолкали всю ночь, пока вертолеты сновали туда-сюда по одному и тому же маршруту. Убитых и раненых привозили на базу, а им на смену отправлялись свежие силы морских пехотинцев. На краю базы ВВС Аль-Такаддум, этой жуткой дыры в верховьях Евфрата на западе страны, где мы с полковником застряли на ночь, замигали посадочные огни вернувшихся на базу железных птиц. Липкие и мокрые вертолеты оставались на посадочной площадке недолго: выгрузив груз, с которого что-то все время капало, они снова поднимались в воздух, чтобы взять на борт пехотинцев на другом краю базы, и продолжали сновать взад-вперед, как медведь гризли, обходящий свою территорию.

Ба-бах! Бах-бах-бах!

За мощными взрывами, прогремевшими в городе Хаббания, расположенном в пользующемся дурной славой районе в пойме реки ниже по течению, последовали три серии вспышек. Иллюминацию обеспечили спускаемые на парашютах свечи: их огни буквально повисли в воздухе, окутав город жутким, нестерпимо белым светом, — на короткое время они должны были как прожекторы осветить дорогу морским пехотинцам, перебегающим от дома к дому. Мы находились на высоком плато, а откуда-то снизу, издалека, до нас доносились одиночные пистолетные и винтовочные выстрелы и стрекотня пулеметов.

Мы сидели и разговаривали, потому что это был не наш бой. Мы просто застряли на базе в ожидании вертолета, который отвезет нас в Багдад.

Полковник, когда-то изучавший в университете историю, всю ночь рассказывал мне о событиях прошлого, связанных со старой базой британских королевских военно-воздушных сил в Хаббании. База представляла собой бетонированную полоску земли посреди города — как раз эту полоску сейчас обстреливали на наших глазах. Полковник поведал мне, как в 1941 году иракская армия, симпатизировавшая странам «оси», окружила базу, установив артиллерийские расчеты на возвышенности, где мы сейчас сидели. Королевские ВВС решили тогда атаковать первыми, используя бипланы времен Первой мировой, поскольку сил наземного базирования у них было недостаточно, чтобы защитить аэродром. Немедленно поднятые в воздух британские самолеты атаковали растерявшихся от неожиданности иракцев, разворачиваясь у них под самым носом и сбрасывая бомбы им на головы всего в нескольких десятках метров от ограждения базы. Затем они возвращались на базу, под градом ударов иракской артиллерии пополняли боезапасы и запасы топлива и снова взлетали и атаковали, поливая огнем иракскую пехоту, подошедшую к самому порогу базы. Каждый поднявшийся в воздух самолет на протяжении всего полета находился в пределах досягаемости иракских зенитных орудий. Но англичане не обращали на это внимания.