Дело при Ляхово

Тем временем 2-й батальон Штевена сосредоточился на довольно большой площадке на берегу реки. «Три роты наши, — пишет Казин, — немедля выстроившись и перекрестясь, с криком “ура", бросились в лес; я же, как батальонный адъютант, для поддержания мужества, шел с своими барабанщиками на правом фланге и бил из всех сил в барабаны. Тревогу эту услышали финляндцы и 1-й батальон бросился в штыки с другой стороны, а 3-й, едва вышедши из лесу, подоспел уже к концу этой кровавой драмы. В этом виде сражение продолжалось недолго». Тем не менее, бой был весьма ожесточенным. «Штыковой бой полка производил сильное впечатление и представлял собою страшную картину. Здесь офицеры и солдаты, сражаясь рядом, соперничали в воинских доблестях и храбрости». Из множества ужасных сцен Казину особенно запомнилась одна, когда он со 2-й гренадерской ротой капитана М. Я. Палицына бросился в штыки на неприятеля: «пройдя несколько сажен вперед, очутились лицом к лицу с целым полувзводом французов, бодро шедших к нам на встречу. Палицын, выдвинувшись вперед, первым закричал "ура”, за ним бросилась его рота и оттеснила его». Пока, как он пишет, «солдаты наши разведывались с французами, один из них, отделясь, бросился с ружьём наперевес на Палицына, занес уже руку, чтоб нанести удар, но поскользнувшись упал навзничь» и был немедленно заколот.

«Стиснутые со всех сторон, — вспоминал Вьейо, — изрешеченные беспрерывным огнем, который неприятель вёл по нам, подавленные числом, значительно превосходящим наше, мы были лишены всех способов продолжить отступление. В четыре часа вечера русские нас одолели; некоторое время мы были перемешаны с ними, невозможно было различить русских и французов. Произошла страшная резня с обеих сторон: удары штыками, саблями, прикладами в упор. Это была настоящая бойня». В другом месте он пишет: «Внезапно русские смешались с нами. Теперь это был не бой, а побоище, жестокая резня. Наши несчастные солдаты, обессиленные, изнурённые тяготами и предпринимаемыми последними усилиями, падали на снег, умоляя победителей о великодушии или оказывая им незначительное сопротивление. Озлобленные русские набрасывались на них и беспощадно избивали ударами прикладов или пронзали штыками». Вьейо попытался вырваться из этого побоища и скрыться в лесу, но услышал позади себя знакомый голос: «Родольф, Родольф, сдавайтесь, или Вы погибнете»; это был уже схваченный лейтенант Виолен. Вьейо едва успел саблей отвести в сторону ружьё нападавшего солдата, выстрел прошел мимо; он отразил и удар штыком, но, в конце концов, был взят в плен русским унтер-офицером.

«Неприятель был истреблен в полчаса, — доносил Крыжановский, — остальная же часть добровольно здалась в плен коих взято штаб офицер 1 обер-офицеров 18 и доктор, нижних чинов 370 человек»; свои потери полковник определил в 22 убитых и 74 раненых, в числе последних прапорщик Нечаев. По словам Казина, штыковой бой длился недолго: «чрез час времени, начальник отряда подполковник Обержу, 21 офицер и из 1200 нижних чинов, бывших в строю, 380 человек живых, со всем своим багажем достались нам в плен; из остальных же большая половина была убитых и раненых». Генерал Н. М. Бороздин доносил: «Отряд французских войск под командою майора Абержу, состоящий из семисот человек, после сильнаго сопротивления частию побит и взято в плен, так что ни одного не ушло…. в числе пленных взят сам командующий и семнадцать обер офицеров и штаб лекарь… потеря наша убитыми и ранеными простирается более полутораста человек, так как егери не шли а бежали к сему делу». Из указанных здесь 150 человек значительная часть была просто отставшими, так как, по словам Казина, «полк прошел с ранцами 8 и без ранцев беглым шагом более 7 верст, а всего сделал 15 верст» (примерно столько вёрст по карте от Лобково до с. Княжое, заметил Ростковский).

Учитывая численность Финляндского полка перед началом боя — 39 офицеров и 1370 нижних чинов, Гулевич подсчитал, что его потери составили убитыми — 1,6 %, ранеными — 5,2 %, всего — 6,8 %. Беря за основу сообщение Казина о численности французского отряда (22 офицера и 1200 нижних чинов) и сравнивая ее с численностью этого полка, Гулевич пришел к выводу, что силы их были почти равны. Это не совсем точно, так как полубригада Абержу насчитывала 700–900 человек, но, с другой стороны, в последнем решающем штыковом бою участвовали всего два батальона Финляндского полка. Казин пишет, что 3-й батальон поспел лишь к концу кровавой расправы, а Крыжановский представил к наградам только офицеров 1-го и 2-го батальонов, а также 2-й кирасирской дивизии. При всём том, французский отряд находился, бесспорно, в гораздо худшем положении. Русские войска имели незначительное численное, но огромное моральное превосходство. В отличие от противника, они хорошо знали свое местоположение и примерную численность неприятеля, в любой момент могли рассчитывать на поддержку. Французы же много дней находились в полнейшей изоляции, двигались наугад, и надежды их на спасение таяли с каждым часом. Вьейо не раз подчеркивал это обстоятельство: «Выдерживая в течение более трех часов вражеский огонь, заставлявший нас оставаться посреди широкой равнины, преследования неприятеля со всех сторон, хорошо знающего, что нам невозможно от него ускользнуть, мы всё ещё двигались, хотя и потеряли надежду избежать гибельного исхода боя против войск, значительно превосходивших нас по численности».

И. И. Саргер

По словам Вьейо все это дело длилось 8 часов без перерыва, из них 3 часа шел упорный бой. Он явно ошибочно сообщает, что из 6000 человек его дивизии к концу сражения осталось только 2800. В деле лейтенанта из этого отряда П. Виолена указано, что он был пленен 12 ноября в селении Jejolalovo. Другой участник боя, лейтенант 24-го полка А. Бэйё (Bailleul) в 1815 г. писал:

«Мы были взяты в плен в последней крайности и после сопротивления огромным массам неприятеля; наконец, после того, как израсходовали патроны». {60}

Оказавшись в плену, французы узнали, что их захватила русская императорская гвардия. Пленных офицеров окружили русские офицеры, которые все очень хорошо говорили по-французски. Известно, что неприятельских офицеров взяли в плен капитан Офросимов 4-й, штабс-капитан Д. Д. Ахлестышев, подпоручик барон И. И. Саргер, прапорщики князь Дулов и граф Н. Е. Цукато. «Время от времени, — пишет Вьейо, — еще слышались выстрелы и удары прикладов, которые раздавались вдалеке над нашими несчастными товарищами… Мы взывали к русским офицерам заставить своим авторитетом прекратить эту резню, так как сражение закончилось и все сдались. Они хладнокровно отвечали: “То, что вы слышите, нисколько не должно вас беспокоить; это егеря стреляют зайцев…" Этими зайцами были наши бедные солдаты!.. Но мы вынуждены хранить молчание и скрывать в себе своё возмущение. “Ожидаем нашего генерала, — сказали они нам, — который сейчас находится на квартире князя Кутузова, в главной квартире, недалеко". Так они охраняли нас на снегу при морозе в тридцать градусов в течение многих часов, занимаясь тем, что считали и пересчитывали, требуя называть имя и звание. Приказали принести из соседнего поместья стол и бумагу». Через некоторое время колонна пленных двинулась во главе с майором Абержу, душу которого, по мнению Вьейо, терзало раскаяние, что не сумел предотвратить такого несчастья и не сдался несколькими часами ранее на почетных условиях с сохранением оружия и багажа. Он угрюмо молчал, и слезы наворачивались на глаза; впереди на его лошади ехал русский офицер и, издеваясь над ним, хвалил красоту животного.