Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания

И еще один вид борьбы ложится на плечи офицера — борьба против принципиального внутреннего разложения воинства. Поветрие пацифизма рождает в душах людей отвращение к военным обязанностям и даже стремление вредить воинству.

<…> Независимо от этого болезненно-идейного поветрия в воинствах существует и безыдейное. «Нынешняя молодежь, — пишет Рильке, — не признает удивления и почтения, не хочет, чтобы ей импонировали, и она лишена дара коленопреклоненно восторгаться». Такая молодежь, заполняя ряды воинства, не осознает своего воинского долга, не признает авторитета офицера и противится наложению на нее уз дисциплины. <…>

Если все эти явления сейчас только в западной Германии весьма интенсивны, то можно быть уверенным, что в случае войны они станут повсеместными. А потому на офицере лежат обязанности: 1) чрезвычайно внимательным наблюдением за подчиненными предупреждать шпионаж, вредительство и дезертирство и 2) моральному разложению солдатской души противиться ее моральным вооружением: офицер должен уметь дать солдату исчерпывающее и крепкое национально-политическое воспитание… Воинство во главе с офицерами защищает государство, а офицер защищает воинство от аморального воздействия как со стороны вражеского иррегулярства, так и со стороны вредоносного антинационализма.

Регулярное воевание. По сравнению с первым десятилетием века, сейчас во всех регулярных воинствах снизился градус регулярства. Власть офицера и его авторитет урезаны. Если в прежние времена рекрут естественным образом становился под дисциплинарную власть и под авторитетность офицера, то теперь этому последнему приходится своим духовным воздействием, профессиональным знанием, достойным поведением приобретать и потом непрестанно поддерживать свою авторитетность в глазах солдат и свое моральное (а не только формальное) право на власть. Войско было: красотой духовной и внешней; щеголеватостью на параде и в бою; благородством в собственной среде и вовне и в отношении врага; порядком в боевом построении, в поле (поход, бивак), в казарме; дисциплиной (дисциплиной залпа, конной атаки, артиллерийского огня, дисциплиной часового у амбразуры и у батарейного сенника, дисциплиной в строю, на учении, на обеде, на улице, в театре, в гостях). Ныне же общественная атмосфера, окружающая воинство, психическое состояние солдатской массы, сокращение сроков военной службы и, с другой стороны, увеличение учебной программы во всех родах войск побудили офицера от прежнего высокого идеала воинства обратиться к значительно упрощенному, реально достижимому. Но офицер должен помнить: если нет возможности приобрести «Роллс-Ройс» и надо довольствоваться «Фордом», то и этот «Форд» надо держать в полнейшем порядке, не беря примера с политики, общественности, обывательщины, ездящих на небрежно отрегулированных, расхлябанных автомобилях.

Войско изменением тактики приноравливается к совершенствуемой технике. Воевание регулярного воинства требует ныне от офицерского интеллекта способности своевременно приспособляться к новым тактическим требованиям, предъявляемым частыми и подчас весьма значительными новшествами вооружения. Со времен Корейской войны Краснокитай отвечает на военно-технические новшества возможного противника тактической системой, называемой «наступление океаном». Это значит — наступать ночью несчетными массами солдат, приобретая успех ценой огромных потерь, но для шестисотмиллионного народа неприметных. Такие методы годны лишь для коммунистических армий с их «заградительными отрядами», «СМЕРШами» и ленинским хладнокровием в приношении в жертву десятков миллионов человек. Воинства Свободного Мира умно приноравливают свою тактику к требованиям, предъявленным появлением новых военно-технических средств: «базука», артиллерийский и пехотный «радар», ракетный самолет, управляемая ракета, ядерное оружие. Изменяются тактические приемы, производится ломка организационных форм; «Наш полк, наш полк — заветное, чарующее слово» (из стихотворения К.Р.). — становится анахронизмом. Прежде войсковая организация не терпела импровизации. Теперь организация войсковых соединений приспособлена для импровизации боевых построений. Вследствие этого офицер должен быть точным, как хронометр, чтобы к моменту нанесения удара командование могло на широком пространстве дислоцированные войсковые соединения и подразделения почти мгновенно собрать в кулак. И в то же время офицер должен быть тактически творческим, чтобы после полученного атомного удара уцелевшие клочки войскового соединения или подразделения продолжали борьбу и инициативностью возмещали гибель организационных связей.

Однако недостаточно приспособления к новой военно-технической форме войны — надо приноровиться офицеру к характерной для эпохи военно-политической сущности войны. Атомная бомба перевернула многое в военном деле. Но политика перевернула все: политика поднимает против воинства миллионные массы иррегулярно воюющих врагов, поднимает в тылу воинства часть собственного народа, иррегулярно борющуюся против власти и воинства, поднимает в самом воинстве идеологическое дезертирство, измену, неповиновение. Оперативные «котлы» и «ежи» ничто по сравнению с тем состоянием окружения физического, в котором могут теперь оказываться регулярные войска на территории, кишащей иррегулярством, и окружения морального, в собственном народе бушующем политическими страстями. И воинство, борясь против «комаров» иррегулярства, должно в то же время беречься от «паразитов» политики, проникающих в его организм. Беречься от пропаганды врага и от духовного расслоения в своей стране. Некоторая часть офицеров-непрофессионалов может не иметь в себе надлежащей «антибиотики», а поэтому на профессиональном офицере лежит тяжелая обязанность, руководя военной силой воинства, беречь и его политическое здоровье.

Психологическое воевание. Испанец Antonio A. Perez считает, что так называемая «холодная война» требует употребления всех духовных, хозяйственных и военных средств. Редкостью является сейчас постановка духовного перед материальным (хозяйственным). Офицер всегда понимал, что на войне, то есть в борьбе двух народных, государственных воль, надо признавать первенствующее значение духовных факторов. И тем не менее в Русско-японскую войну, по мнению полковника П. Н. Краснова (впоследствии генерала), «все было сделано для тела солдата и ничего для души». То же можно сказать и о Первой Всемирной войне. Вторая Всемирная была идеологической, то есть такой, в которой воля воюющего народа могла стать либо молотом, либо наковальней (выражение Шиллера). И тем не менее стратег Гитлер совершенно пренебрег своим восточным врагом как психологической силой. В идеологическую войну в Корее американская армия пошла без духовного, политического багажа. Война требует не только от стратегов, но и от каждого офицера в каждый момент его деятельности психологического подхода к решению каждой проблемы, перед ним возникающей. Офицер должен непрестанно следить за психикой вверенного ему соединения или подразделения. Российские офицеры действующей армии были 28 февраля уверены в преданности и послушании им их солдат, а 1 марта вышел приказ № 1, и оказалось, что под внешним благополучием крылось буйство и кое-где ненависть. Война является перманентным плебисцитом, выявляющим солдатскую и народную готовность бороться и жертвовать собой: это выявляется в числе легкораненых и в строю не остающихся, в числе дезертиров, перебежчиков, в числе сдающихся в плен. Слова Andre Gide'a «я ставлю на дезертиров, на дезертиров долга» говорят о том, каково в идеологических войнах значение опасности отпадания от долга. Устрашения и кары удерживают от такого отпадения, но в нынешнюю эпоху к этим мерам прибегать или воспрещено или не рекомендуется. И офицер должен, держа в резерве устрашения и кары, пользоваться психологическими мерами для обращения худых подчиненных в исполнительных, а исполнительных в отличных. Школа военная и школа военной жизни делает офицеров психологами-практиками, психоаналитиками и психоцелителями. <…>