Юдаизм. Сахарна

И я хорош.

Хотя бы только «воробей».

(22 мая 1913; думая о «Сумерках просвещения») 

* * * 

Теперешний социализм точно пьяный рвется к успеху.

Признак неуспеха и безуспешности.

Рубакин печатает под отвлеченным именем «Среди книг» социал- демократическое руководство по устройству библиотек, библиотечек, по преимуществу маленьких, фабричных, сельских и т. Д. «Попадется в руки учителю народной школы, и он по мне устроит при школе маленькую и невинную социал-демократическую читальню для крестьянских детей». И замечательно: в предисловии и вообще во вводных статьях он пишет о «беспристрастии»

и «объективности» при выборе книг, при составлении библиотечек и при своем «написании сей книги».

Что сказали бы о патере-иезуите, который проводил бы римскую папистическую тенденцию под обложкою книги с позитивистским заглавием? Написал бы «Карл Фохт и его физиология», а в книжке написал бы: «Нужно у Рамполлы целовать ручку».

К такому обману прибегают социалисты. Конечно, это — пьянство пьяного, который рвется «отомстить».

Рубакин мне противен по следующему. Это социал-демократ, «за рабочих». Но мне носил корректуры от Вайсберга (типография) молодой человек, лет 19—18, — удивительно благородного идеального лица. Без бороды и чуть— чуть. усики. Юноша, что-то вечно юношественное. Такие лица попадаются в простонародьи, — изредка. Точно «господское» лицо, ничего мужичьего (т.е. грубого и плутоватого, типа «питерщика»). Раз спешу к Вайсбергу (на изво— щике) и вижу: идет он по тротуару и читает. Потом спросил. Он ответил:

 Далеко, и я всегда читаю корректуры.

Вот искание света. Он задыхался. У него, ясно, была чахотка.

Я всегда давал и всегда считал неприличным не дать за принос корректуры — 25—30—40 копеек. Обыкновенно два по 15 коп. (30 к.). Всегда улыбнется и кивнет головою. Такой милый. И говорю раз ему:

 Трудно ходить. Но если весь день, то вы порядочно получите (т.е. можете существовать на это, — холостой).

 Нет, — ответил он тихо, — ведь дают очень редко.

 Как???!!!

«Писатели, — подумал, — профессора, ученые». Он помолчал и добавил:

 Я постоянно ношу корректуры к господину Рубакину. Но он никогда ничего не дает.

Я был уверен, что хоть «гривенник» уже безусловно все: ведь дают же швейцару за подавку пальто и в кухмистерской подававшему обед. А тут — ходит 3—4 улицы, час времени. И спросил о гривеннике.

 Нет, — ответил он. — Ничего.

Вот этот-то рассказ и поразил меня, и с того времени я так возненавидел этого гнилого демократа. Что же это такое за ужас. «Как распределить книги по социал-демократии», и посвятил книгу «своей мамочке». Приходит рабочий, для него (Рубакина) трудился: и хоть бы он гривенник ему вынес.

Что же это за ужас и где граница между добром и злом?«Бог отделил свет от тьмы»: а тут его вновь смешали, и всякий Плюшкин, спрятав в карман свой чепчик, одел на голову красный фригийский колпак. Мое выступление против социал-демократов на этом единственно, собственно, и основывается, что ни единая теперь партия, ни один класс не имеет столько поддельных физиономий, накладных волос, фальшивых бород и «плаща с плеча Гарибальди», как именно социал-демократия. Если бы социалисты были почутче, они бы ручки у меня расцеловали за вытаскивание за волосы из их тела этих гнилых червей: но в том и дело, что в журналах, газетах, на митингах давно шумят, пишут, говорят, клянутся и взывают эти социал-демократические черви, живущие в гробу

ПОКОЙНИКА.

* * *

Евгения Ивановна, подойдя к столу и вся улыбаясь своей бесконечной улыбкой, сказала мне:

 Нужен купол над всем, — над ровной местностью, над храмом. Скучно ехать деревнями и селами и все время не видеть этого подымающегося где-то на пробегаемом горизонте купола.

— И купол небес над страною.

В самом деле... Я ахнул. И договорил в себе:

«Так, люди, не бегите власти, не бегите авторитета, не бегите значительности над собою. Лишь бы это не было «хмурое, дождливое, отвратительное» небо. Но и спорьте против дождя, а не то чтобы отрицать самое небо.

* * *

В лени — почти метафизический корень Православия. Корея называлась до прихода проклятых японцев «Страною утренней тишины и спокойствия» (туземное самоназвание). Вот Православие и есть вера такого «утреннего спокойствия и чистоты». Так что, пожалуй, Корея была «православнее самих русских». Только у нас скорее «вечерний покой».

Оттого и Никон, и Петр, бурные и страстные, «вперед» и упорные, — показались «такими Антихристами». — «Что-то небывалое». И Православная Русь начала «креститься» и «испужалась».

* * *

Как Столпнер (при понимании ценности идей Страхова) равнодушен был, что он «не идет» (не читается). А когда я жаловался ему, что новенькие еврейские писатели печатают свои знаменитые «шаржи» и «вещи» разом (одновременно) в 2, иногда в 3 газетах, конечно, сразу с двух газет получая гонорары, и дивился этой новинке, он защитил:

 Ну, что́ же, отчего же не печататься? Я не понимаю.

И вот я с тех пор то́же «не понимаю», зачем эти господа и в таком разом количестве пришли в русскую литературу.

* * *

Да, великие сокровища Греции попали в бездарные русские руки.

Этих скверных болотных людей, без воображения, без сердца, без живости. Вот в чем дело. И, может быть, только в этом дело.

Греция определила: «Когда женщина родила, то пусть сейчас придет священник и наречет имя новорожденному. И женщине говорит молитву и два слова поддержки и утешения».

Хорошо. Благо. Что́ же русские? Разинули рот и повторили. Но это Греция повторенная, а вы, русские? сами?

 Что́ «сами»? — спрашивает идиот.

 Да сами-то бы что-нибудь сказали? от себя? Ведь 1000 лет живете? Эй, Щукин, эй, еп. Михаил (старообрядческий), эй, Дроздов, Альбов?

Разинули рот, молчат.

 Сами? Для чё?

 Да «для того», что те имели сердце и принесли свое, и вы имеете же сердце и принесли бы свое. Ведь принесли «мирру», «ладан» и «золото» мудрецы Востока Спасителю, а не принесли все три 1) ладан, 2) еще ладан и 3) в-третьих, ладан. Вот красота! В богатстве, разнообразии и полноте.

 Боимся согрешить.

 Да чего вы боитесь, если будет любовь, если принесете то же, что и Греция, а не «ладан, ладан и ладан».

 Что́ же например?

 Да вот 1) чтобы и девочку новорожденную вносили в алтарь, как и мальчиков. Раз пример («во Христе бо Иисусе, — сказал Ап. Павел, — несть мужеск и женск пол»). 2) Непременное повеление, чтобы женщина перед разрешением от бремени, месяце на 8-м, исповедовалась и причащалась.

 Этот обычай есть.

 Так «обычай», а не ваше «церковное правило». И вы бы поддержали прекрасный начавший слагаться обычай — правилом. Написали же «Правила духовных консисторий». Это — поважнее.

 Правила консистория написала. Заботимся. Доходы.

 То-то «доходы»; кажется, в них primus movens¹¹⁰ северного движения. Где же ваше почитание женского существа, женского материнства... Вот коврики богатым под ноги выстелаете: отчего бы беременным не выстелать коврика? Отчего бы возле стены, на небольшом возвышении, со приступочкою, не устроить им особого места, поставив там скамеечку, — чтобы могли оне отдохнуть, чтобы их не толкали, чтобы могли оне видеть все богослужение. Не большое дело, но внимание церкви к беременным было бы сделано. Ба! ба! ба! Да самое главное — ввели бы со строгостью и непременностью ваших «постных дней» правило — именно церковное правило, ненарушимое для мужиков, — по коему роженица обязана непременно восемь дней оставаться в постели. Тогда крестьяне, «которые постных дней не нарушают», не решились бы нарушить и этого «церковного правила» и не выгоняли бы тогда на тяжелую полевую работу своих рожающих жен на 4, 5,6-й, а иногда даже на 3-й день; о чем со слезами рассказы я слыхал от старух, матерей этих рожениц («муж-то прогнал мою дочь на работу, а она слаба здоровьем»),