По ту сторону китайской границы. Белый Харбин

Фудзядян особенно интересен не в обычное время, не в будни, а во время больших праздников. Любопытно поэтому посмотреть на него и его особую красочность в дни больших китайских праздников, хотя бы так называемого китайского нового года, который празднуется обычно в конце января или начале февраля.

Новый год — не столько религиозный, сколько коммерческо-деловой праздник. Китайцы приурочивают к нему все свои коммерческие расчеты, подытоживают прожитый год и празднуют свое вступление в новый год, причем устраивают себе длительные деловые каникулы, и празднование это продолжается почти целый месяц. Однако оно соединяется и с целым рядом обрядов и церемоний, связанных с культом.

Вообще нужно сказать, что трудно себе представить народ, в массе своей более склонный к атеизму, чем китайцы. Они не исповедуют в сущности никакой религии, но чрезвычайно низкий культурный уровень делает их крайне суеверными и возвращает их от формально господствующего в Китае буддизма к самому примитивному пантеизму заставляя объяснять все окружающие, самые заурядные, но понятные малокультурному человеку явления, вмешательством добрых и злых духов, которых приходится в зависимости от обстоятельства то умилостивлять, то стращать и пугать, для того чтобы добиться их благорасположения или заставить их отказаться от злоумышлений и козней.

Это самое примитивное суеверие, а отнюдь не внушенная извне рабская вера, приводит к довольно своеобразным бытовым последствиям, и каждый китаец, которого еще не коснулись веяния современной „поповской культуры“, приучается довольно свободно обращаться со своими „богами“ и населяющими в его представлении окружающий его мир духами.

Довольно характерный в эхом отношении инцидент произошел летом 1926 г. в Мукденской провинции. Вся весна и начало лета этого года были крайне засушливы, причем уже в конце мая жара в Мукдене доходила до 50°, а в течение всего апреля и мая не выпало ни одного дождя. Местное население долго и бесплодно умоляло своих „богов“ о пощаде и просило их послать спасительный дождь. Но „боги“ оставались глухи и неумолимы. Тогда молельщики наконец рассердились и поставили им категорический ультиматум, сопровожденный и совершенно реальной угрозой. Они заявили своим „богам“, что в случае, если дождь не пойдет в течение ближайших двух недель, все их храмы в провинции будут разрушены. Нужно сказать, что „боги“, повидимому, струсили, испугались этой угрозы, — в последний день назначенного им срока пошел дождь, и ультиматум пришлось отменить, но дождь этот шел не более часа и едва смочил потрескавшуюся от нестерпимого зноя землю.

Канун китайского нового года знаменуется тем, что на всех улицах и во всех углах не только Фудзядяна, но даже и европеизированной части Харбина, начинается нескончаемая пальба. С непривычки может показаться, что идет грандиозный уличный бой и пачками стреляют из винтовок и револьверов. В действительности это китайцы отпугивают от каждого дома злых духов и для этого… взрывают бесконечное количество особых, начиненных порохом, хлопушек, видимо считая своих злых гениев обладающими пугливостью зайцев и лишенными какой бы то ни было сообразительности, потому что даже слепые монгольские лошади и безнадежно тупые мулы очень быстро привыкают к этой безвредной трескотне и шествуют по улицам, не обращая на нее никакого внимания. В следующие затем дни, проходя мимо наглухо закрытых китайских магазинов, вы можете услышать в них дичайший шум и звон, производимые ударами в кастрюли, сковороды, медные тазы и тому подобные шумовые инструменты. Этот нестерпимый грохот продолжается но нескольку часов подряд, иногда целыми днями: это хозяева помещений выгоняют из них тех же злых духов.

Но, говоря о красочности праздничного Фудзядяна, мы имели в виду конечно не это примитивное и наивное суеверие, а то, что делается во время праздников на его улицах, постоянно снова и снова заполняющихся разнообразными, то более скромными, то более пышными, но всегда красочными и оригинальными, карнавальными шествиями. Особенно грандиозно бывает шествие с драконом, которым заканчивается празднование нового года.

Пробиваясь в надвигающихся сумерках сквозь густую толпу, заливающую от края и до края узкие улички Фудзядяна, вы еще издали замечаете сотни колыхающихся на ходу китайских фонариков, двигающихся вам навстречу. А за ними выплывает и огромный светящийся дракон, прекрасно сделанный из материи и художественно расписанный по ней, который, извиваясь и волнуясь, как будто ползет по мостовой. Он имеет обычно метров 20—25 в длину, и его несут на особых шестах люди, помещенные внутри его, ноги которых, ступая по мостовой, кажутся его собственными бесчисленными лапами. Дракон весь освещен внутри теми же китайскими фонариками, и их свет, пробиваясь сквозь скрывающую их материю, превращает все тело в светящееся мягким зеленоватым фосфорическим светом.

Его несут так искусно, что на некотором расстоянии создается полная иллюзия живого легендарного чудовища, ползущего среди несметной людской толпы.

Впрочем живость и красочность китайских уличных процессий можно наблюдать не только во время этих праздничных карнавалов, но часто и в обычные дни. Достаточно для этого повстречаться на улице со свадебной или особенно с похоронной процессией. А в кишащем людьми Фудзядяне их можно встретить по нескольку в день.

Харбин и Фудзядян — это полюсы современного международного бытия Китая. Харбин — это старая, уже присохшая, болячка на теле нарождающегося молодого Китая.

Но и сейчас еще этот город фокстротирующих мертвецов и разложившейся плесени российского беженства презирает Фудзядян с высоты своей воображаемой культуры, о подлинном лице которой он не имеет даже приблизительного представления и которая состоит в его понимании исключительно в умении носить смокинг и развязно болтать салонные благоглупости. Фудзядян в массе своей уже научился ненавидеть и презирать ее харбинские проявления и ее харбинских лжепророков, явившихся когда-то в Китай в роли его поработителей, и эксплоататоров.

Новый, молодой Китай, уже поднявший знамя борьбы с насилием как иноземных капиталистов, порабощающих и разоряющих китайский народ, так и своих собственных доморощенных феодалов и эксплоататоров, выжимающих из этого народа все его жизненные соки и распродающих его хищникам мирового империализма оптом и в розницу, доведет эту борьбу до победного конца и протянет тогда руку дружбы и международной солидарности трудящимся всего мира. Но пока этой победы нет, пока еще ведется ожесточенная борьба за нее, пока китайский рабочий и крестьянин несут ярмо капитализма, — до тех пор не будет изжита окончательно и пропасть, отделяющая Харбин от Фудзядяна и превращающая Фудзядян в своеобразное харбинское гетто.

Еще очень недавно, всего десять лет назад, на Уссурийской дороге можно было видеть в составе поездов специальные вагоны с надписью: „Для китайцев“. Октябрьская революция, докатившись до берегов Тихого океана, смыла позорные надписи со стен вагонов и утвердила на советской территории равноправие всех трудящихся без различия их национальностей. Китайский Октябрь сотрет с лица земли и демаркационную грань между Харбином и Фудзядяном.

ХУНХУЗЫ

Когда русские произносят слово „хунхуз“, они мыслят — „разбойник“, и потому в их понимании это слово совершенно теряет свои первоначальный подлинный смысл и совершенно искажаются исторические истоки того явления, которое известно под общим названием „хунхузничества“. Хунхузничество играет в жизни Китая и, в частности, Северной Маньчжурии огромную роль и в существе своем отнюдь не может быть приравнено к простому и трафаретному разбойничеству.

В точном переводе на русский язык слово „хунхуз“ означает „независимый храбрец“, и эта дословная расшифровка названия тех людей, которые буквально терроризируют мирное население почти всех без исключения районов, прилегающих к КВЖД, гораздо точнее передает внутренний смысл и социальное значение того грозного и единственного в своем роде общественного явления, которое носит название „хунхузничества“.