Тайные операции нацистской разведки 1933-1945 гг.

Нельзя не обратить внимание на то, как перекликаются утверждения И. В. Сталина с содержанием подброшенной ему нацистской разведкой фальшивки.

Участники Военного совета поверили утверждениям И. В. Сталина и К. Е. Ворошилова о существовании в Красной Армии контрреволюционного заговора, организованного в 1932—1933 годах по прямым указаниям германского генерального штаба. При этом, приняв за достоверные приведенные им весьма противоречивые и не внушающие доверия, полученные под пытками показания арестованных, они резко осуждали «заговорщиков» как злейших врагов народа и Советской власти, заверяли в своей безграничной преданности партии и правительству (это не помешало тому, что из 42 выступавших в прениях по докладу К. Е. Ворошилова 34 были вскоре арестованы как «враги народа»).

Основные положения доклада К. Е. Ворошилова и выступления И. В. Сталина на Военном совете были изложены в опубликованном в те дни приказе № 96 наркома обороны. Этот приказ, как оценила его тогда мировая общественность, послужил фактически призывом к широкому насаждению подозрительности и шпиономании, приведших к тому, что в течение года офицерский корпус Красной Армии сократился наполовину.

11 июня 1937 года в Специальном судебном присутствии Верховного суда Союза ССР состоялось слушание этого дела [41]. За судейским столом в качестве членов Присутствия сидели: Маршал Советского Союза С. М. Буденный; Маршал Советского Союза В. К. Блюхер; заместитель наркома обороны, начальник Воздушных Сил РККА командарм 2-го ранга Я. И. Алкенис; начальник Генерального штаба командарм 1-го ранга Б. М. Шапошников; командующий войсками Белорусского военного округа командарм 1-го ранга И. П. Белов; командующий войсками Ленинградского военного округа командарм 2-го ранга П. Е. Дыбенко; командующий войсками Северо-Кавказского военного округа командарм 2-го ранга Н. Д. Каширин; командир 6-го кавалерийского казачьего корпуса имени Сталина комдив Е. И. Горячев. (Вскоре все члены Присутствия, за исключением Буденного и Шапошникова, сами окажутся под арестом и будут уничтожены.) Председательствовал армвоенюрист В. В. Ульрих.

Подсудимым разъяснили: дело слушается в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 года. Это означало, что участие защитников в судебном процессе исключается, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Тем не менее глаза подсудимых вспыхнули надеждой, когда, оказавшись в зале Военной коллегии, они увидели состав суда. Перед ними были до боли знакомые лица близких им людей, с которыми они плечом к плечу прошли дорогами гражданской войны, деля не только радость военных удач и побед, но и горечь отступлений и поражений. Весь их вмиг просветлевший лик как бы говорил сидящим в зале — вот люди, которые знают их лучше, чем кто-либо, которым прекрасно известна их беззаветная преданность Родине и делу революции, и они конечно же не допустят того, чтобы черные наветы лжи и клевета могли взять верх, опорочить их честные имена.

Однако отрезвление не заставило себя долго ждать, и наступило оно достаточно быстро. Уже первые вопросы их вчерашних боевых товарищей, вершащих сегодня суд над ними, убеждали, что веры подсудимым нет и от них ждут только одного — признания своей измены. Уже одно это позволяет с уверенностью сделать предположение, что до начала заседания Специального судебного присутствия судьи были ознакомлены с изготовленной в недрах СД фальшивкой и не могли не считаться с тем, что она безоговорочно была принята руководством страны и органами НКВД как обличающий преступные деяния «отступников» документ. Видимо, в этом кроется причина того, что судьи и не помышляли о том, чтобы в чем-то облегчить участь людей, еще только вчера хорошо известных им, но сегодня лишенных какой-либо поддержки в высшем эшелоне власти. Более того, судьи были беспощадны в своем отношении к подсудимым. Каждое их обращение, любое замечание и попросту реплика, брошенные в адрес подсудимых, сквозили откровенной неприязнью и неприкрытой враждебностью. Многое указывает на то, что, получив возможность увидеть до слушания дела сфабрикованные «письма Тухачевского», которые и были предназначены для того, чтобы убедить в том, что маршал и впрямь является главой военного заговора, ставившего своей целью свержение существующего строя, судьи ни на секунду не усомнились в их подлинности и лишь тщетно пытались постичь «гнусную природу оборотней», людей, представших перед Военным трибуналом как злейшие враги народа и Советской власти, предатели Родины, агенты иностранных разведок. Их приговор, вынесенный без колебаний своим совсем еще недавно верным товарищам по борьбе, был однозначен — смертная казнь.

Все подсудимые обвинялись в особо опасных преступлениях: находясь на службе у военной разведки одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР, они систематически доставляли военным кругам этого государства шпионские сведения о Красной Армии, совершали вредительские акты с целью подрыва обороноспособности нашей страны, подготовляли на случай военного нападения на СССР поражение Красной Армии, имели намерение содействовать расчленению Советского Союза и восстановлению в нем власти помещиков и капиталистов. Как отметила в своем сообщении Комиссия Политбюро ЦК КПСС, ни в следственном деле, ни в материалах судебного процесса дезинформационные сведения зарубежных разведок о Тухачевском и других военных деятелях не фигурируют. Согласно существовавшему порядку, имевшиеся в распоряжении органов НКВД агентурные сведения нельзя было предавать огласке — рассекречивать. Похоже, что этим и объясняется их отсутствие в материалах следственного дела. Но в то же время в протоколе и нет никаких конкретных фактов, подтверждающих вину Тухачевского и его «однодельцев», согласно предъявленным обвинениям.

Какие именно сведения, составляющие государственную тайну, были сообщены иностранным разведкам? Какие факты вредительства были раскрыты и в чем они выразились? Ничего конкретного, лишь простое перечисление преступлений, предусмотренных статьями Уголовного кодекса, и ничего больше.

Специальное судебное присутствие признало всех подсудимых виновными в нарушении своего воинского долга, воинской присяги и в измене Родине в интересах иностранного государства. Категорически отвергая эти тяжкие обвинения, Тухачевский на процессе решительно заявил: «У меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к Отечеству, которое с гражданской войны защищал… Что касается встреч, бесед с представителями немецкого генерального штаба, их военного атташе в СССР, то они были, носили официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. Но все это имело место до прихода Гитлера к власти, когда наши отношения с Германией резко изменились» [42]. Аналогичные показания об отношении к Родине дали Уборевич, Корк, Якир, Фельдман, Путна, решительно отвергнув какую-либо шпионскую связь с германским генеральным штабом и причастность к подготовке контрреволюционного переворота.

Тем не менее все подсудимые были лишены воинских званий и приговорены к расстрелу. В ту же ночь приговор был приведен в исполнение. После расправы над Тухачевским начались гонения на его родных, друзей, сослуживцев [43].

Так, в самом расцвете творческих сил трагически оборвалась жизнь талантливого 44-летнего полководца М. Н. Тухачевского, которого маршал Г. К. Жуков характеризовал следующим образом: «Гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде выдающихся военачальников Красной Армии» [44]. Как единодушно подтвердят потом советские полководцы времен Великой Отечественной войны, предложенные М. Н. Тухачевским и его соратниками и отрабатывавшиеся уже в 30-е годы на маневрах основы ведения крупных боевых операций в условиях «машинной войны» были успешно применены на практике. Совершенно очевидно, что с осуждением маршала процесс укрепления боевой мощи Красной Армии в канун фашистской агрессии был непростительно замедлен. Последствия этого тяжело сказались и в вооруженных силах, и в оборонной промышленности.