III рейх. Социализм Гитлера

Но Шахт был силен не только в критике, — также неоспоримы и его заслуги в преодолении инфляции 1923 г. Общественное мнение считало его магом денег, спасителем национальной валюты. Схема, по которой действовал Шахт, создавая себе легендарную репутацию, была проста: жесткость, доходящая порой до ригидности, консерватизм (о котором свидетельствовало то, что Шахт и в 30-е гг. продолжал упорно ходить в старомодном костюме со стоячим воротником), тесные контакты и связи с иностранными банками, жесткое противостояние политической системе (будь то республика или нацистский режим) без каких-либо признаков конструктивной оппозиции. Этой схеме поведения Шахт остался верен и после 1933 г. [54] Для Гитлера же Шахт был гарантом полной финансовой ортодоксии, поскольку нацисты, как и все немцы, более всего опасались инфляции.

17 марта 1933 г. Шахт был назначен президентом рейхс-банка, и Гитлер поставил перед ним задачу: найти средства и для борьбы с безработицей и на реализацию программы вооружений. В этом назначении большинство немцев увидело гарантию от необдуманных экспериментов в финансовой сфере. Поскольку денег в банке не было, а инфляционная политика в Германии из-за опыта 1923 г. была психологически разрушительна, а потому невозможна, Шахт разработал гениальный план: в отличие от своего предшественника Ганса Лютера, он согласился финансировать расширение кредитов для преодоления безработицы. По инициативе Шахта несколько крупных компаний (Krupp, Siemens, Rheinmetall, Guthoffnungshütte) создали МЕФО (MEFO, Metallurgische Forschungsgesellschaft — металлургическое исследовательское общество) с капиталом всего в 1 миллион марок, а Рейхсбанк взял на себя все обязательства по ценным бумагам МЕФО, неограниченно принимая его векселя, которыми государство и расплачивалось со своими поставщиками [55]. С 1934 по 1938 гг. государство задолжало компаниям, приняв векселей на сумму 12 миллиардов марок: Рейху таким образом был обеспечен кредит, а средства по устному соглашению Шахта и Гитлера должны возвращены банку в течение 4–5 лет; на самом же деле они никогда не были возвращены. Гитлер твердо держал курс на завоевательные войны, рассчитывая погасить задолженности и избежать инфляции за счет побежденных, как это хотели сделать немцы и в Первую мировую войну

Впоследствии Шахт обосновывал свои рискованные эксперименты тем, что новые и чрезвычайные времена требовали новых и чрезвычайных мер, хотя следует признать, что главную роль в успехе этой финансовой аферы сыграло само государство, развивавшееся после 1933 г. весьма устойчиво и стабильно и постоянно усиливавшееся. Летом 1934 г. Шахт стал еще и министром экономики, а в мае 1935 г. — генеральным уполномоченным по военной экономике. Его влияние было столь велико, что он смог избавиться от догматика Федера, твердившего старые социалистические басни о «процентном рабстве» и о паразитическом капитале.

Своими мерами по экономии валюты, необходимой для военных целей, Шахт объективно содействовал реализации гитлеровских планов: сначала он объявил о частичном, затем о полном моратории по немецким долгам. Но этого оказалось недостаточно для преодоления экономической стагнации, когда некоторый подъем конъюнктуры принес рост импорта. В конце 1934 г. Шахт отреагировал на эту проблему новым планом, в соответствии с которым доходы от экспорта и выплаты по импорту были связаны друг с другом, что привело к все усиливавшейся билатеризации торговли. План Шахта базировался на контроле над импортом (прежде всего за предметами потребления: продуктами питания, одеждой), ввоз которого возрастал в 1933–1934 гг… Ограничения по плану Шахта привели к снижению уровня потребления немцев; это сильно не нравилось некоторым группам внутри НСДАП (особенно министерству пропаганды Геббельса и ДАФ Лея), и они начали оспаривать компетенции Шахта. В выигрыше от подковерных бюрократических игр оказались не Лей и Геббельс, а Геринг. Противостояние Шахта и Геринга не сводилось к противостоянию между разными подходами к автаркий: они оба понимали, что следует ориентироваться на мировой рынок; речь шла о власти и полномочиях. Против экономических начинаний Геррнга Шахт возражал, впрочем, и по принципиальным соображениям — дело в том, что государственные «заводы Германа Геринга» (Hermann-Göring-Werke) создавались для использования бедных металлом (в отличие от шведских) немецких железных руд. Шахт же считал, что самым важным критерием в экономике должна быть рентабельность предприятий, а не то, являются они государственными или нет [56]. Единого фронта промышленников Шахту сформировать не удалось (хотя большинство промышленников Рура было против затеи Геринга), да Гитлер и запретил критиковать Геринга. По мере улучшения конъюнктуры Шахт становился приверженцем рыночной экономики; в 1936 г. он перестал верить в необходимость контроля над внешней торговлей, который в свое время был введен по его настоянию. Когда в сентябре 1936 г. Франция девальвировала франк, Шахт счел необходимым сделать то же самое и с рейхсмаркой — это должно было означать возвращение Германии в мировой рынок. Гитлер посчитал, что это приведет к инфляции, Шахт же более опасался развития инфляции от расширявшегося производства всевозможных эрзацев (вследствие гитлеровского стремления к автаркии, приобретшей характер мании), стоивших довольно дог рого. К примеру, себестоимость производства буны (искусственной резины) в 1936 г. была столь высока, что не было никакого смысла отказываться от импорта натурального продукта, но буну упорно продолжали производить, и прорыв был достигнут лишь в 1942 г., когда это производство стало рентабельным [57].

К тому же, с 1936 г. Шахт, из-за нехватки валюты и бюджетных средств [58], начал критиковать авантюризм политики вооружений — это и стало началом его падения. 18 октября 1936 г. Генеральным уполномоченным по четырехлетнему плану (его разработал лично Гитлер и объявил о нем на очередном партийном «съезде чести», «Parteitag der Ehre») был назначен Геринг, вступивший с Шахтом в борьбу, исход которой нетрудно было предвидеть [59].

С 1937 г. Шахт оказывается в изоляции и пытается набрать дистанцию по отношению к нацизму. По собственной инициативе он настаивает на утверждении себя в качестве главы Рейхсбанка всего на 1 год (вместо обычных четырех), говорит о готовности покинуть пост и открыто пытается противодействовать антисемитизму режима: после погрома 1938 г., обращаясь к служащим банка, он заявляет, что уволит каждого, кто будет замечен в дурном обращении с евреями. Незадолго до этого в частной беседе он сказал: «Мы попали в лапы преступников, как это можно было предвидеть?» [60]. Открытый конфликт между Шахтом и Гитлером разразился не из-за еврейского вопроса, а из-за политики вооружений. Дело в том, что первые акции МЕФО поступили к оплате в конце 1938 г., но Гитлер был убежден, что несмотря на Мюнхенский договор, политику вооружений следует продолжить и дальше, поэтому об этих выплатах не может быть и речи. Рейхсбанк отреагировал заявлением о прекращении всяких кредитов правительству и потребовал полного контроля над финансами. Если бы условия Шахта были приняты, это означало бы прекращение политики вооружений, и после коротких переговоров с Гитлером 7 января 1939 г. Шахт был уволен со своего поста [61]. После отставки Шахта акции MEFO были заменены распоряжениями казначейства и налоговыми талонами, а политика вооружений продолжена. Вскоре последовало распоряжение Гитлера об изъятии у Рейхсбанка всех полномочий по эмиссии. Правительство само стало распоряжаться печатным станком.