КГБ сегодня. Невидимые щупальца

Инга прибыла в Москву на два дня раньше. Первым долгом путешественников накормили стандартным «праздничным обедом». Обед давал Павел — офицер, с которым Руди шестью годами ранее встречался в Париже. Петер явно произвел на него самое благоприятное впечатление.

Оставшись с мужем вдвоем, Инга сказала, что она за эти два дня обсуждала их проблемы с Андреем — одним из офицеров, отвечавших за деятельность разведки в США.

— Знаешь, он говорит, что тебе пора уже сворачивать свой бизнес. Чтобы начать работать как все нормальные люди — восемь часов в день, а потом отдыхать, гулять, встречаться с интересными людьми. И потом: ты должен, наконец, сдвинуться с мертвой точки с этим Гудзоновским институтом…

— Хватит об этом, Инга! — возмущенно воскликнул Руди.

— Неужели ты не понимаешь, что из тебя тут делают пешку, подговаривая вот так выступать передо мной? Запомни: ты прежде всего моя жена, а потом уже их агент! Иди спать, я не желаю больше слушать, я сыт по горло этими советами.

Однако наутро Андрей явился собственной персоной и снова завел тот же разговор:

— Ну, как у вас там получается с Гудзоновским институтом? Впрочем, я сам скажу: ничего у вас почему-то не выходит, так ведь? Чего вообще вы добились за последние четырнадцать месяцев? Будем откровенны: ничего. Если, конечно, не считать ваших успехов по части повышения своего жизненного уровня. Вы там, кажется, пристроили к своему дому еще одну комнату?

Андрей замолк, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела его осведомленность.

— Вот видите, мы знаем и об этой комнате. Получается, вы тратили время на то, чтобы иметь возможность больше наслаждаться жизнью. — Придвинувшись ближе, Андрей повел плечами, на которых красовались полковничьи погоны. — Теперь, если хотите заработать звание полковника, пора вам кончать с этой сладкой жизнью и по-настоящему приниматься за дело:

Руди всегда старался сдерживаться в любых ситуациях, каких бы усилий ему это ни стоило. Но на сей раз, перейдя на русский, чтобы не понял Петер, он закричал в ответ:

— Какого черта! Вы позорите своим поведением партию и КГБ! Вы унижаете меня на глазах моего собственного сына! И как только язык поворачивается спрашивать, что я для вас сделал! Я отдаю вам своего сына — вот самое главное, что я сделал для вас. Он будет выдающимся разведчиком, если кретины вроде вас его не испортят!

Андрей не нашел ничего лучшего, как раскритиковать «слишком пессимистический» доклад, недавно полученный от Руди.

— Кто вы такой, чтобы утверждать, что на ближайшее десятилетие прогрессивные силы в Чили не имеют перспектив? Вы что, гадалка? Видимо, вы не уяснили себе, что законы исторического развития — на нашей стороне.

— Я уяснил себе самое главное. На свой страх и риск я беспрекословно отправился в Чили, чтобы объективно оценить существующее там положение. Моя оценка является вполне честной. Если вас больше устраивают приятные выдумки, сочиняйте их сами.

— Кстати, ваш доклад о разрядке тоже очень уж негативный. [18] Придется его переработать.

— Долг разведчика — докладывать то, что есть…

— Но доклад получился слишком прямолинейным. Вам придется кое-что смягчить.

— Я не изменю ни буквы!

Все усилия и денежные затраты, все, что КГБ на протяжении девятнадцати лет вкладывал в Руди и Ингу, все возможности, которые сулило подключение к разведывательной работе Петера, — все могло пойти прахом если бы не вмешались Павел и другие. Они удалили Андрея, который с этого дня вообще не появлялся на горизонте, и всячески пытались умаслить Руди, давая понять, что все его претензии будут учтены.

В отношении Петера Руди поставил своим коллегам ряд категорических условий. Во-первых, Петер должен стать штатным сотрудником КГБ, а не агентом. Во-вторых, он должен проникнуться идеями марксизма-ленинизма, чтобы сознательно выбрать тот образ жизни, который придется ему вести.

— Все это возможно, — ответил Павел, — но при условии, что Петер сам этого хочет. Кроме того, если он откажется от варианта, который вы для него наметили, его уже нельзя будет отпустить в Соединенные Штаты — слишком много он знает о вас и о нас. В этом случае ему придется остаться здесь и стать гражданином СССР.

Инга была в состоянии, близком к истерике. Одна мысль о том, что сына могут надолго разлучить с ней, бросала ее в дрожь. Но Руди заранее отвергал такую перспективу, будучи уверен, что Петер не напрасно обещал ему стать офицером советской разведки, раз отец так этого хочет. И действительно, в разговоре с Павлом Петер подтвердил свое твердое намерение работать на КГБ.

Ну что ж, сказали ему, в таком случае перед ним действительно открываются блестящие перспективы. Предварительно было решено, что он получит специальность юриста. Это откроет ему в дальнейшем доступ к политическим деятелям Соединенных Штатов и даст возможность проникнуть на службу в правительственные сферы.

Поскольку он уже успел подать заявление в университет в Монреале, было сказано, что в дальнейшем ему придется перевестись в какой-либо из ведущих американских университетов. Стоимость обучения не имеет значения — все прямые и косвенные расходы на образование Петера будет оплачивать КГБ. В Монреале Петер должен уделять главное внимание учебе, но в то же время стараться выявлять студентов и преподавателей, с симпатией относящихся к Советскому Союзу. Ни при каких обстоятельствах ему самому нельзя выказывать подобных симпатий. Летом 1975 года ему предстоит вернуться в Москву, чтобы пройти специальный курс обучения и идеологической подготовки.

Договоренность была окончательно закреплена на прощальном обеде, устроенном в честь отъезжающей семьи Герман. Петеру объявили, что ему присваивается постоянное кодовое имя — или, вернее, фамилия — Эрбе, что по-немецки означает «наследник».

Инга снова полетела в Испанию, чтобы забрать Майкла, а Руди с Петером возвратились в Европу на том же неопрятном теплоходе, в той же душной каюте. Наверняка находившийся на борту офицер или агент КГБ был предупрежден, где они должны сойти на берег.

В Копенгагене они оказались в группе английских туристов, прибывших тем же теплоходом. С набережной радостно помахал соотечественникам еще один англичанин с кинокамерой в руке. Он тут же принялся снимать прибывших. Уклониться было невозможно — Руди и Петеру оставалось шагать в этой группе туристов, прямо навстречу объективу кинокамеры. «Нет, это прямо-таки невероятно!» — подумал Руди.

Как-то в октябре Руди объявил Инге с Майклом: «Мы, пожалуй, заслужили того, чтобы провести уикенд в каких-нибудь солнечных краях. Давайте, слетаем на пару дней на Гавайи!»

Здесь, ему предстояло повидать профессора Гэмблтона, который проводил на Гавайях свой отпуск. Встреча с Гэмблтоном произошла на улице: он ехал по Порт-о-Пренсу на джипе, когда Руди выскочил наперерез из боковой улочки, махая сразу обеими руками. Гэмблтон притормозил и усмехнулся: «Прыгайте сюда. Обожаю подвозить бродяг, с которыми мне по дороге!»

Машина поднялась к великолепной вилле, стоящей на вершине холма. Их встретила молодая гаитянка с шоколадной кожей, изумительно сложенная, — Руди, пожалуй, впервые в жизни видел столь совершенную женскую фигуру. Наблюдая за тем, как оторопел гость, профессор рассмеялся.

— Моя экономка, — лаконично пояснил он.

— Наши друзья беспокоятся, все ли у вас в порядке, — объявил Руди, желая дать понять Гэмблтону, чем вызван его визит. — Они давно уже ничего не слышали о вас.

— Передайте нашим друзьям, что я тоже не знаю, что и думать. Они, видите ли, дали мне для переписки такой адрес: Восточный Берлин, Карл-Маркс-Аллее. Стоит мне опустить здесь хоть одно письмо с таким адресом, как гаитяне перевернут вверх дном весь свой остров, чтобы дознаться, кто же это переписывается с коммунистами.

— Может быть, наши друзья уже поняли свою ошибку, а может, это простое совпадение, — но так или иначе я вам привез новый адрес, а также новый шифровальный блокнот и расписание сеансов радиосвязи. Я думаю, они там совсем не представляют себе, что делается на Гаити, и были бы рады получить от вас обстоятельное сообщение на сей счет.