От советов к олигархам (СИ)

Другими словами, эти страны перестали быть коммунистами, в том смысле, что государственная собственность перестала быть доминирующей формой собственности, но у них все еще гораздо больше значительного общественного богатства, чем у других капиталистических стран. Это объясняется как низким уровнем публичности, задолженностью и значительными государственные активы (в том числе в России в энергетическом секторе). В контексте России мы говорим об общей атмосфере недоверия и непрозрачности в экономической политике, а также о развитой коррупции.

Существуют также сильные различия между этими странами. В частности, процесс приватизации в Китае был гораздо более постепенным, чем в России: он начался ранее и продолжаться ныне (хотя китайские власти также могут выбрать стабилизацию разрыва между государственным и частным секторами на нынешнем уровне). Постепенная схема приватизации, наблюдаемая в Чешской Республике, является промежуточной между этими двумя странами и в какой-то мере ближе к Китаю. С этой точки зрения подход "большого взрыва", "шоковой терапии", применяемый для приватизации России, по-видимому, заметно отличается от того, что следовало в других бывших коммунистических странах (что мы позже будем относить к различным траекториям неравенства). Было бы очень интересно сравнить эти модели с другими восточноевропейскими странами, но, к сожалению, всеобъемлющие балансы еще не собраны для большинства этих стран. Наконец, интересно сравнить бывшие коммунистические страны в отношении важности иностранных активов. Особенно поразительно сравнить ситуацию с Россией и Китаем, у которых есть положительные чистые иностранные активы (т.е. эти две страны имеют больше активов в остальном мире, чем иностранцы имеют в России и Китае) и восточноевропейские страны, которые имеют чрезвычайно негативные чистые иностранные активы (т.е. это в основном иностранные страны). Эти различия частично объясняются различиями в экономических и природных пожертвованиях. В частности, это имеет смысл для стран с большими (но не постоянными) природными ресурсами, такими как Россия, чтобы накапливать профицит торговли и запасы иностранной валюты на будущее. Это то, что наблюдается в большинстве стран, богатых нефтью, на Ближнем Востоке и в других местах. В контексте России это связано также с неразвитостью всех других сфер экономики, за исключением энергетического сектора.

Но различия в политических институтах и идеологиях, похоже, играют еще большую роль, чем чисто экономические факторы. Как мы уже неоднократно подчеркивали, Россия не смогла накопить крупные иностранные активы, несмотря на эквивалент более 200% национального дохода в совокупном профиците торговли за период 1990-2015 годов. Напротив, такая богатая нефтью страна, как Норвегия, с сопоставимым профицитом торгового баланса (около 10% своего национального дохода в год за этот период) накопила очень большой суверенный фонд. Также поразительно видеть, что в Китае накоплены чистые иностранные активы, которые по величине аналогичны российским, в отсутствие каких-либо значительных запасов природных ресурсов и с гораздо меньшим профицитом торгового баланса (менее 3% национальный доход в среднем за период 1990-2015 годов). Это отражает более эффективное управление торговыми излишками и иностранными резервами (которые рассматриваются как критические для экономического и финансового суверенитета страны КПК), а также политический выбор ограничения прав иностранных инвесторов в Китае.

Наконец, большие отрицательные позиции иностранных активов в странах Восточной Европы, очевидно, должны быть связаны с тем, что эти страны приняли стратегию развития, основанную на экономической и политической интеграции в рамках Европейского союза. Страны Восточной Европы в основном принадлежат иностранцам, а владельцы, как правило, управляют ими из стран ЕС (в частности из Германии). Таким образом, в некотором смысле это не совсем отличается от ситуации периферийных регионов, которые находятся в собственности более процветающих центральных регионов в крупной федеральной стране. Стоит также отметить, что эти модели иностранной собственности также имеют последствия для изучения внутреннего неравенства. В частности, как продемонстрировал Novokmet (2017), тот факт, что владельцы основных капитальных доходов, как правило, являются иностранцами, а не внутренними резидентами, вносит свой вклад в более низкую долю дохода в таких странах, как Чехия, Польша или Венгрия (по сравнению с такими странами, как Россия или Германии). То есть страны с иностранным участием, как правило, имеют меньшее внутреннее неравенство (при прочих равных условиях). Это наводит на мысль о том, что России желательно распрощаться со своей независимостью для снижения неравенства.

Мы вернемся к этому, когда мы сравним тенденции неравенства между странами. Наконец, обратите внимание, что значительная часть восточноевропейских стран (в частности, Польши, Венгрии и Болгарии) уже имела большие отрицательные чистые позиции по иностранным активам еще в 1990 году. Здесь картина была в основном изменением личности иностранного владельца (от России до Германии, в значительной степени).

Глава третья.

Рост неравенства доходов и богатства в России.

Мы представляем наши результаты в отношении эволюции неравенства доходов и богатства в России. Мы начинаем с неравенства доходов и долгосрочных тенденций, прежде чем перейти к более тесному анализу последних десятилетий, сопоставлению с другими странами и, наконец, неравенству богатства.

4.1. Неравенство доходов: долгосрочная картина.

Наши общие результаты по долговременной эволюции неравенства в России за период с 1905 по 2015 г. обобщены на рисунках. Основная картина довольно очевидна: неравенство доходов было высоким при царской России, а затем упало до очень низких уровней в советский период и, наконец, поднялось до очень высоких уровней после падения Советского Союза. Согласно нашим базовым оценкам, доля дохода в топ-10% составляла около 45-50% в 1905 году, снизилась примерно до 20-25% в советский период и в 1990-х годах снова выросла до 45-50%, прежде чем стабилизировалась на этом очень высоком уровне. Верхняя доля дохода в 1% в 1905 году несколько ниже 20%, в советский период упала до 4-5% и за последние десятилетия выросла до 20-25%.

Несколько замечаний в порядке. Во-первых, эти широкие данные можно считать надежными, но небольшие вариации не следует воспринимать слишком буквально, учитывая сильные ограничения наших источников данных. В частности, наши контрольные оценки показывают, что уровни неравенства в царской и постсоветской России примерно сопоставимы. Очень высокие доходы кажутся немного большими в постсоветской России. Этот вывод можно интерпретировать таким образом, чтобы показать, что современные экономические и финансовые технологии (включая международные нефтяные рынки и оффшорное богатство) способны генерировать более экстремальное денежное неравенство, чем традиционные общества, такие как Императорская Россия. Можно также утверждать, что крайнее неравенство может быть менее драматичным (и более приемлемым), когда средний уровень жизни намного выше. Однако мы также должны четко указать, что различия между этими двумя периодами могут быть не совсем значительными, поскольку из-за отсутствия подробных данных по подоходному налогу и общей недостаточной финансовой прозрачности и коррумпированности российской правовой и экономической системы наши оценки за относительно короткий период времени (мы позже вернемся к этому); и следующее, а самое главное, потому что оценка за 1905 год неточна.