Борис Житков

"Морские истории" Житкова сильно отличаются от рассказов первой его книги не только содержанием, но и своей литературной манерой. В отличие от новелл, помещенных в "Злом море", все "Морские истории" - все до единой написаны "сказом", то есть от первого лица. Разумеется, вовсе не всякий писатель, перейдя к сказу, станет своеобразнее и сильнее. Но с Житковым на его творческом пути случилось именно так: когда он повел повествование от первого лица, рассказы его засверкали своеобразием, глубиной мыслей и чувств, воспроизведен-ных со всеми оттенками. Вот тут Житков и пришел к мастерству, тут он и сделался Житковым. И, когда впоследствии порою ему случалось вести рассказ не от первого, а снова от третьего лица, он продолжал сохранять ту же интонацию, какая была разработана им в "Морских историях", - интонацию живой устной речи.

Первый рассказ ("Про слона"), написанный им в этой новой манере, не вошел ни в "Злое море", ни в "Морские истории". Он появился в журнале в промежутке между этими двумя сборниками. Это был тот самый рассказ, который через несколько лет, на Первом съезде советских писателей, С. Я. Маршак справедливо назвал в своем докладе "почти классическим".

К началу 1925 года за плечами у Житкова было уже немало новелл и очерков, но тут как бы впервые прозвучал его подлинный, никому, кроме него, не присущий живой голос. И странная вещь: как только Житков заговорил от первого лица, емкость его рассказов увеличилась; они не сделались длиннее, а вмещать стали значительно больше: и бытовой материал, и характеристики времени и места, и пейзаж, начисто отсутствовавший в рассказах "Злого моря".

Заговорив от первого лица, Житков словно вернулся к самому себе снова сделался тем мальчиком, выросшим в гавани, который любил рассказывать товарищам приключившиеся с ним самим или услышанные от других морские истории. Попытка заговорить с читателем "от себя самого" или от лица паренька из гавани, которого он знал, как самого себя, точно раскрепостила, освободила Житкова. В первом его рассказе, "Шквал" ("На воде"), была еще некоторая доля ложной литературности: "Как брюхо огромного чудовища, чернело дно опрокинутого корабля", или: "прохрипел старик боцман". Некоторая банальность, некоторая нарочитая детскость, столь не свойственная Житкову впоследствии, чувствовалась в тех эпизодах рассказа, где речь шла о "заиньке". "Ураган" весь был во власти "приключенческой", "авантюрной" традиции. Рассказы "Над водой" и "Под водой", сильные, умелые рассказы, были слишком стремительны, слишком остры, чтобы автор имел возможность глубоко вглядываться в людей или в природу. Надо "двигать сюжет" - тут не до глубин души и не до природы. Обратившись же к "сказу", Житков повел повествование обстоятельно, неторопливо, с аппетитом, со вкусом, и на каких-нибудь шести-семи страничках уместилось все: и новая страна, увиденная рассказчиком, и сам рассказчик.

"Мы подходили на пароходе к Индии, - так начинается рассказ "Про слона". - Утром должны были прийти. Я сменился с вахты, устал и никак не мог заснуть: все думал, как там будет... Заснуть не мог, прямо ноги от нетерпения чесались. Ведь это, знаете, когда сушей едешь, совсем не то: видишь, как все постепенно меняется. А тут две недели океан - вода и вода, - и сразу новая страна. Как занавес в театре подняли.

Наутро затопали на палубе, загудели. Я бросился к иллюминатору, к окну, - готово: город белый на берегу стоит; порт, суда, около борта шлюпки; в них черные в белых чалмах - зубы блестят, кричат что-то; солнце светит со всей силой, жмет, кажется, светом давит. Тут я как с ума сошел, задохнулся прямо: как будто я - не я и все это сказка. Есть ничего с утра не хотел. Товарищи дорогие, я за вас по две вахты в море стоять буду - на берег отпустите скорей!"

Открыв для себя "сказ", Житков начал видоизменять голос героя-рассказчика: иногда это он сам, моряк, "бывалый человек", а чаще подросток из трудовой семьи дореволюционной поры. Четыре из пяти "Морских историй" написаны от лица подростка. В "Черной махалке" - это голодный сирота-рыбак; в "Джарылгаче" - это мальчишка из гавани; в "Компасе" молодой матрос-революционер, участник стачки моряков. Они сами рассказывают о себе, рассказывают с той подлинностью разговорной интонации, которая найдена была Житковым в рассказе "Про слона" и видоизменялась в рассказах его второго сборника.

"Это хуже всего - новые штаны, - так начинает свое повествование герой рассказа "Джарылгач". - Не ходишь, а штаны носишь: все время смотри, чтоб не капнуло или еще там что-нибудь. Из дому выходишь - мать выбежит и кричит вслед на всю лестницу: "Порвешь - лучше домой не возвращайся!" Стыдно прямо. Да не надо мне этих штанов ваших. Из-за них вот все и вышло".

Здесь, в этих немногих строках, он весь как на ладони - парнишка из бедной семьи, которому в кои-то веки сшили обнову.

В рассказе "Компас" это уже не паренек из гавани, боящийся вернуться домой из-за того, что заляпал краской новые штаны, а юноша, молодой матрос, участник стачки моряков накануне 1905 года. Содержание рассказа такое. Владелец "Юпитера", самого большого корабля, набрал штрейкбрехеров из "Союза русского народа", чтобы, вопреки забастовке, отправиться в рейс. Поставил "союзников" и в машинное и на вахту. Тогда двое матросов решились на дерзкое дело: ночью подойти к кораблю и снять с него путевой компас. Далеко ли уйдет корабль без компаса? Развел пары, снялся с якоря - вышел из порта под ненавидящими взглядами бастующих голодных моряков, - вышел и через три часа вынужден был вернуться.

"Мы были молодые ребята, лет по двадцать каждому, и нам черт был не брат", - так характеризует себя и своих товарищей рассказчик. Он в каждом своем слове - моряк.

Ночью на шлюпке товарищи подошли к пароходу. "Обогнули мол. Вот он, "Юпитер", вот и баржонка деревянная прикорнула с ним рядом. Угольщица.

Гребу смело к пароходу. Вдруг оттуда голос:

- Кто едет?

Ну, думаю, это береговой - флотский крикнул бы: "Кто гребет?"

"Компас" из "Морских историй" не менее остросюжетная новелла, чем "Под водой" из "Злого моря". Удастся или не удастся смелым морякам пробраться на пароход, вывинтить компас и уйти незамеченными? Догонят их охранники или не догонят? Вопросы эти создают не меньший драматизм, чем тот вопрос, который занимает читателя новеллы "Над водой": удастся ли спастись самолету, падающему в море? Но герои "Морских историй" обрели плоть и кровь, обрели характеры, которые были едва намечены у героев "Над водой" и "Под водой". Абстрактный конфликт между мужеством и трусостью постепенно наполнился конкретным содержанием социальной борьбы.

Таков был творческий путь Бориса Житкова - от сюжетной новеллы "приключенческого" типа, построенной на острых положениях, где абстрактное мужество сталкивалось с абстрактной трусостью, - к новелле психологической, где герои получили острые социальные характеристи-ки. Путь этот привел Житкова к созданию образа паренька из трудовой семьи - того, кто рассказывает нам "Дяденьку", "Черную махалку", "Компас", "Метель", "Вату", и образа "бывалого человека" - того, кто рассказал "Про слона", а впоследствии "Погибель" и "Урок географии".

В рассказе "Урок географии", написанном в 1933 году, герой-рассказчик будто бы совсем и не говорит о себе. Он занят описанием разных стран, растительности, людей. Поначалу это будто бы и в самом деле урок. "На острове Цейлоне есть город и порт английский Коломбо. Большой город, портовый. Превосходный порт. Отгорожен каменной стеной прямо от океана метров на тридцать". "Люди, там живут... черные. Сингалезы". "Есть еще колония у них, у англичан: Сингапур... для флота база". Но нет, это не урок, а рассказ, или, быть может, урок в школе будущего, где каждый учитель будет художником: "На солнце, на тропическом... блеск как вскрикивает все равно. А зыбь ходит, как гора, как зеленая, стеклянная гора. Ее солнце сверху отвесно пронизывает, и она идет на тебя... и вся эта прозелень насквозь светится зеленым воздухом".