Владимир Путин: Интервью Bloomberg

Дж. Миклетвейт: Последний вопрос по «двадцатке» — Эрдоган. Когда недавно турецкие танки вошли на территорию Сирии, Вы не протестовали особенно. Почему? Вы считаете, что Турция сейчас перешла ближе к вашим позициям, что всё-таки в какой-то степени Президент Асад останется в будущем, или как? Вы как-то изменили своё отношение к Президенту Эрдогану? Вы говорили, что он ударил вас в спину, когда был сбит российский бомбардировщик. Что-то изменилось в Турции, как Вам кажется, как Вы считаете?

В.Путин: Прежде всего, мы исходим из того, что Турция принесла извинения за инцидент, который произошёл, за гибель наших людей, сделала это прямо, без всяких оговорок, и мы это ценим. Президент Эрдоган пошёл на это, и мы видим явную заинтересованность Президента Турции в полноформатном восстановлении отношений с Россией. У нас много совпадающих интересов и в регионе Чёрного моря, и в глобальном плане, и в регионе Ближнего Востока.

Мы очень рассчитываем на то, что нам удастся наладить конструктивный диалог, у нас много больших проектов в сфере энергетики — тот же самый «Турецкий поток». Думаю, что мы его в конечном итоге реализуем, во всяком случае первую часть, касающуюся расширения транспортных возможностей и увеличения поставок на внутренний турецкий рынок, но с возможностью транспортировки и для европейских партнёров, — если они опять же этого захотят, если Еврокомиссия будет это поддерживать.

У нас очень большой проект по строительству атомной электростанции — по уникальным условиям. Они состоят там из нескольких элементов: мы кредитуем, владеем и эксплуатируем. Эта уникальность даёт нам основания полагать, что это реализуемый проект с учётом тех договорённостей по экономическим параметрам, в основе которых лежит стоимость киловатт-часа электроэнергии, что это будет экономически выгодный проект обеим сторонам.

Но кроме всего прочего, как я уже говорил, у нас есть взаимное стремление прийти к договорённости по проблемам региона, в том числе и по сирийской проблеме. Я как считал, так и продолжаю считать, что извне нельзя ничего решать по политическим режимам, по смене власти.

Когда я слышу, что какой-то президент должен уйти, слышу не внутри страны, а со стороны, то это вызывает у меня большие вопросы. Я уверен просто, и такую уверенность мне придают события последних десяти лет, а именно попытки демократизации в Ираке, попытки демократизации в Ливии, — мы видим, к чему это там привело: по сути, к развалу государственности и к росту терроризма.

Где в Ливии Вы видите элементы демократии? Может быть, они когда-то возникнут, я очень на это рассчитываю. Или продолжающаяся гражданская война в Ираке — а что там будет вообще с Ираком в целом в будущем? Пока это всё большие вопросы.

То же самое и в Сирии. Когда мы слышим, что Асад должен уйти (почему-то со стороны кто-то так считает), то у меня большой вопрос: а к чему это приведёт? Вообще, соответствует ли это нормам международного права? Не лучше ли набраться терпения и способствовать изменению структуры самого общества — и, набравшись этого терпения и способствуя изменению структуры общества, подождать, пока произойдут естественные изменения внутри.

Да, это не произойдёт с сегодня на завтра, но, может быть, в этом и заключается политическая мудрость — в том, чтобы не суетиться, не забегать вперёд, а постепенно вести дело к структурным изменениям, в данном случае в политической системе общества.

Что касается действий Турции. Мы находимся в контакте с нашими турецкими партнёрами. Всё, что противоречит международному праву, мы считаем недопустимым. Но мы находимся в контакте и на политическом уровне, и на уровне Министерства обороны, Министерства иностранных дел. Уверен, что и на встрече с Президентом Турции господином Эрдоганом в Китае мы тоже будем об этом говорить.

Дж. Миклетвейт: По Сирии. Мы приблизились к соглашению между Россией и США по плану того, что будет с Сирией в итоге. Мне кажется, что там были переговоры, и недавно мы всё-таки небольшой шажок в этом направлении сделали, небольшой прогресс достигнут всё-таки.

В.Путин: Вы знаете, переговоры идут очень тяжело. Одна из кардинальных сложностей заключается в том, что мы настаиваем, и против этого не возражают наши американские партнёры, что так называемая здоровая часть оппозиции должна быть отделена от радикальных группировок и террористических организаций, таких как «Джабхат ан-Нусра».

У нас складывается впечатление, что «Джабхат ан-Нусра» и иже с ней мимикрируют, другими названиями себя уже обозначают, но по сути ничего не меняется. Они начинают поглощать так называемую здоровую часть оппозиции, и в этом нет ничего хорошего. Кроме всего прочего, это уже не элемент внутренней борьбы — это пришлые боевики, получающие вооружение и амуницию из-за границы. И, по сути, наши американские партнёры с этим согласны, но они не знают, как это сделать.

Тем не менее, несмотря на все эти сложности, мы всё-таки находимся на правильном пути. Должен отметить, что госсекретарь Керри проделал, конечно, колоссальную работу. Я удивляюсь его терпению и настойчивости одновременно. Но всё-таки, на мой взгляд, мы постепенно двигаемся в правильном направлении, и не исключаю того, что в ближайшее время можем уже о чём-то договориться и предъявить мировой общественности наши договорённости. Пока об этом рано говорить, но мне кажется, что мы действуем, как я уже сказал, двигаемся в нужном направлении.

Дж. Миклетвейт: Если мы посмотрим на всё Ваше президентство, Вы можете сказать, что ситуация с Западом всегда характеризовалась нехваткой доверия, там были разные конфликты. Но если обозревать весь этот период, как Вы думаете, что-то сделали бы Вы по-другому, если бы знали, как все повернется?

В.Путин: Нет, я бы ничего не стал делать по-другому. Думаю, что наши партнёры должны были бы сделать многое по-другому. Ведь когда Советский Союз прекратил существование, образовалась новая Россия, мы просто открыли свои объятия для наших партнеров на Западе. Вспомните, чего стоил хотя бы такой жест, как открытие наших систем подслушивания в американском посольстве в Москве. Никто в ответ нам ничего подобного не сделал. Вы что думаете, у ЦРУ нет подслушивающих устройств где-то у нас? Конечно, есть. Больше того, они еще усилили свою работу по этому направлению.

Мы, например, прекратили полеты нашей стратегической авиации вдоль границ Соединенных Штатов, а Соединенные Штаты — нет. Мы десять лет не летали, а Соединенные Штаты так и не прекратили, так и летали. Зачем? Мы говорили о том, что мы готовы были бы создать какую-то новую систему европейской безопасности с участием Соединенных Штатов. Вместо этого начался процесс расширения НАТО, продвижение его к нашим границам: одна итерация, потом вторая.

Мы говорили о том, что нужно вместе решать вопросы, связанные с системами противоракетной обороны и сохранить или модернизировать Договор о противоракетной деятельности. Соединенные Штаты в одностороннем порядке вышли из Договора по ПРО и развернули активное строительство стратегической системы противоракетной обороны, именно стратегической системы как части своих стратегических ядерных сил, вынесенных на периферию, перешли к строительству позиционных районов в Румынии и затем в Польше.

Тогда, на первом этапе, как Вы помните, делали это со ссылкой на иранскую ядерную угрозу, потом с Ираном подписали договор, в том числе Соединенные Штаты, ратифицировали уже сейчас, никакой угрозы нет, а позиционные районы продолжают строить. Вопрос — против кого? Нам тогда говорили: «Мы не против вас». — А мы отвечали: «Но мы тогда будем совершенствовать наши ударные системы». — А нам ответили: «Делайте, чего хотите, мы будем считать, что это не против нас». Мы это и делаем. Сейчас видим, что когда у нас кое-что начало получаться, наши партнеры забеспокоились, говорят: «Как же так? Что ж там происходит?» Почему был такой ответ в свое время? Да потому что никто не думал, наверное, что мы в состоянии это сделать.