Москва и москвичи

две сводчатые комнаты, и в каждой комнате стояли чисто-начисто вымытые простые деревянные столы с горами нарезанного черного хлеба. Кругом на скамейках сидели обедавшие. Столовка была открыта ежедневно, кроме воскресений, от часу до трех, и всегда была полна. Раздетый, прямо из классов, наскоро прибегает сюда ученик, берет тарелку и металлическую ложку и прямо к горящей плите, где подслеповатая старушка Моисеевна и ее дочь отпускают кушанья. Садится ученик с горячим за стол, потом приходит за вторым, а потом уж платит деньги старушке и уходит. Иногда, если денег нет, просит подождать, и Моисеевна верила всем. - Ты уж принеси... а то я забуду,- говорила она. Обед из двух блюд с куском говядины в супе стоил семнадцать копеек, а без говядины одиннадцать копеек. На второе-то котлеты, то каша, то что-нибудь из картошки, а иногда полная тарелка клюквенного киселя и стакан молока. Клюква тогда стоила три копейки фунт, а молоко две копейки стакан. Не было никаких кассирш, никаких билетиков. И мало было таких, кто надует Моисеевну, почти всегда платили наличными, займут у кого-нибудь одиннадцать копеек и заплатят. После выставок все расплачивались обязательно. [140] Бывали случаи, что является к Моисеевне какой-нибудь хорошо одетый человек и сует ей деньги. - Это ты, батюшка, за что же? - Должен тебе, Моисеевна, получи! - Да ты кто будешь-то? - И всматривается в лицо подслеповатыми глазами. Дочка узнает скорее и называет фамилию. А то сам скажется. - Ах ты батюшки, да это, Санька, ты? А я и не узнала было... Ишь франт какой!.. Да что ты мне много даешь? - Бери, бери, Моисеевна, мало я у тебя даром обедов-то поел. - Ну вот и спасибо, соколик! [141]

НА ТРУБЕ

...Ехали бояре с папиросками в зубах. Местная полиция на улице была... Такова была подпись под карикатурой в журнале "Искра" в начале шестидесятых годов прошлого столетия. Изображена тройка посередине улицы. В санях четыре щеголя папиросы раскуривают, а два городовых лошадей останавливают. Эта карикатура сатирического журнала была ответом на запрещение курить на улицах, виновных отправляли в полицию, "несмотря на чин и звание", как было напечатано в приказе обер-полицмейстера, опубликованном в газетах. Немало этот приказ вызвал уличных скандалов, и немало от него произошло пожаров: курильщики в испуге бросали папиросы куда попало. В те годы курение папирос только начинало вытеснять нюхательный табак, но все же он был еще долго в моде. - То ли дело нюхануть! И везде можно, и дома воздух не портишь... А главное, дешево и сердито! Встречаются на улице даже мало знакомые люди, поздороваются шапочно, а если захотят продолжать знакомство - табакерочку вынимают. - Одолжайтесь. - Хорош. А ну-ка моего... Хлопнет по крышке, откроет. - А ваш лучше. Мой-то костромской мятный. С канупером табачок, по крепости - вырви глаз. [142] - Вот его сиятельство князь Урусов - я им овес поставляю - угощали меня из жалованной золотой табакерки Хра... Хра... Да... Храппе. - Раппе. Парижский. Знаю. - Ну вот... Духовит, да