История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

с) «Реализмъ» предшественниковъ и современниковъ Гоголя. Пушкинъ.

Въ области реалистическаго творчества Гоголь въ свое время имѣлъ y васъ много предшественниковъ и современниковъ, но никто такъ широко и глубоко не захватывалъ русской жизни, какъ это сдѣлалъ онъ въ своихъ "Мертвыхъ Душахъ" — это первый по времени "реальный романъ, который помогъ читателю уловить смыслъ переживаемаго имъ историческаго момента" (Котляревскій). Реализмъ Пушкина былъ чище, художественнѣе, такъ какъ былъ свободенъ отъ всякихъ тенденцій, кромѣ того, y Гоголя даже въ "Мертвыхъ Душахъ" замѣтной осталась романтическая замашка къ идеализаціи, къ лиризму, но Пушкинъ въ своихъ повѣстяхъ никогда не вдумывался въ смыслъ русской жизни, или жизни вообще. Если его Маша Миронова и старики Мироновы вышли образами глубокими, многоговорящими, то это не было результатомъ какихъ-нибудь тревожныхъ исканій авторомъ "русской души", сознательнаго желанія оправдать, возвеличить, или учить чему-нибудь русскій народъ, — великія находки Пушкина были случайны, были результатами его непосредственнаго художественнаго чутья.

Марлинскій. Лермонтовъ — Герценъ. Одоевскій. Сологубъ. Загоскинъ. Даль. Гребенка. Основьяненко. Полевой; Павловъ; Булгаринъ; Сенковскій. Погодинъ.

Другимъ ближайшимъ предшественникомъ Гоголя былъ Марлинскій, большинство произведеній котораго имѣютъ автобіографическое значеніе; изъ современной жизни онъ выбралъ для изображенія, главнымъ образомъ, военную среду. По его слѣдамъ пошелъ Лермонтовъ въ "Героѣ нашего времени"; шире захватилъ жизнь Герценъ въ своемъ автобіографическомъ очеркѣ: "Записки одного молодого человѣка", но онъ представилъ идейную жизнь русской интеллигенціи того времени. Писатели, представлявшіе русскую жизнь, брали, обыкновенно, отдѣльные уголки этой жизни: жизнь аристократіи обличалъ съ моральной точки зрѣнія Одоевскій, отчасти Марлинскій; безъ тенденціи "обличенія" живописалъ это же общество гр. Сологубъ; жизнь Москвы и московскихъ дворянъ изображалась въ повѣстушкахъ Загоскина; бытовыя сценки изъ жизни дворянской усадьбы встрѣчаются въ повѣстяхъ Даля; жизнь малороссійскихъ дворянъ живо и «колоритно» не разъ изображалась Гребенкой, и особенно Квиткой Основьяненко; изображенію солдатской жизни посвящены нѣкоторыя произведенія Даля; отношенія солдатчины къ крѣпостничеству смѣло изображены въ повѣстяхъ Н. Полевого, особенно Н. Павлова; типы мелкихъ чиновниковъ не разъ мелькаютъ въ бытовыхъ очеркахъ Булгарина и Сенковскаго; Гребенка тоже охотно изображалъ этотъ бытъ; жизнь мастеровыхъ, лавочниковъ и другихъ "сѣрыхъ людей" охотно и умѣло изображалась Далемъ, Погодинымъ; ему же принадлежатъ лучшія, по тому времени, изображенія простонародья.

Такимъ образомъ, художественный реализмъ и до Гоголя уже овладѣлъ русской литературой; но если много цѣннаго въ русской жизни удалось освѣтить его свѣтомъ, если много серьезныхъ вопросовъ было заброшено въ русское самосознаніе благодаря этимъ попыткамъ правдиво изобразить русскую дѣйствительгость, то, всетаки, до Гоголя и его "Мертвыхъ Душъ" эти попытки были блѣдны, были безсильны, потому что ни y кого изъ названныхъ писателей (кромѣ, конечно, Пушкина) не было такого яркаго, могучаго таланта, какъ y Гоголя, не было того страстнаго, фанатическаго желанія узнать всю Русь, во всей ея ширинѣ, и ей «послужить». Только ученики его Тургеневъ, С. Аксаковъ, Л. Толстой, Гончаровъ и др. могутъ идти съ нимъ рядомъ по силѣ письма и по сознательности [178] отношенія къ жизни.

Н.А.Котляревскій о реализмѣ "Мертвыхъ Душъ"

Талантъ Гоголя помогъ ему создать школу русскаго реалистическаго романа. Совершенно справедливо H. В. Котляревскій характеризуетъ ширину и глубину этого таланта.

Гоголь, "какъ большой художвикъ, творитъ людей словами, и они стоятъ, какъ живые, передъ нами, но, кромѣ этой жизненности и жизнеспособности, эти люди обладаютъ и еще однимъ качествомъ, которымъ они обязаны тому же таланту автора, но, главнымъ образомъ, его зоркому и серьезному взгляду на жизнь. Это качество — ихъ типичность. Они всѣ «типичны», т. е. ихъ умствеввый складъ, темпераментъ, ихъ привычки, образъ ихъ жизни не есть нѣчто случайное, или исключительное, нѣчто лично имъ принадлежащее, — весь ихъ внутренній міръ, и вся обстановка, которую они создаютъ вокругъ себя — художественный итогъ внутренней и внѣшней жизни цѣлыхъ группъ людей, цѣлыхъ круговъ, классовъ, воспитавшихся въ извѣстныхъ историческихъ условіяхъ; и эти условія не скрыты отъ васъ, a пояснены намъ именно благодаря типичности тѣхъ лицъ, которыхъ авторъ выставилъ, какъ художественный синтезъ всѣхъ своихъ наблюденій надъ жизнью.

"Возьмемъ ли мы помѣщичьи типы, и мы сразу увидимъ, что въ нихъ дана вся патологія дореформеннаго дворянства, съ его маниловщиной на чужомъ трудѣ, съ кулачествомъ Собакевича, не отличающаго одушевленнаго раба отъ неодушевленнаго, съ ноздревщиной, которая знаетъ, что, въ силу дворянскаго своего положенія, она всегда сумѣетъ вывернуться и не погибнетъ, съ самодурствомъ Кошкарева, который учреждалъ министерства и департаменты въ своей усадьбѣ, мня себя самодержавнымъ, или, наконецъ, съ благомысліемъ и добродушіемъ Тентетникова, который прѣлъ на корню, избавленный отъ необходимости къ чему-либо приложить свою волю и энергію.

"Почти въ каждомъ взъ гоголевскихъ типовъ можно найти такую типичность. Всегда выведенное имъ лицо интересно и само по себѣ, какъ извѣстная разновидность человѣческой природы, и кромѣ того, какъ цѣльный образъ, по которому можно догадаться о культурныхъ условіяхъ, среди которыхъ онъ выросъ. Въ этомъ смыслѣ Гоголь для своей эпохи былъ единственный писатель: ничей взоръ не проникaлъ такъ вглубь русской жизни, никто не умѣлъ придать такую типичность своимъ образамъ и, если въ оцѣнкѣ художественнаго разсказа выдвигать на первый планъ эту способность писателя обнаруживать тайныя пружины окружающей его жизни, показывать намъ, какими общими теченіями мысли, какими чувствами, стремленіями, среди какихъ привычекъ живетъ не одно какое-нибудь лицо, a цѣлыя группы лицъ, изъ которыхъ слагается общественный организмъ, — если эту способность цѣнить въ бытописателѣ-реалистѣ, то, безспорно, исторію русскаго реальнаго романa придется начинать съ Гоголя".

Русская критика о "Мертвыхъ Душахъ".

Русская критика и въ оцѣнкѣ "Мертвыхъ Душъ" разошлась кореннымъ образомъ; впроченъ, больше отзывовъ было восторженныхъ; тѣмъ не менѣе, русской критикой, какъ было уже указано (стр. 136 и др.), Гоголь былъ недоволенъ, — онъ желалъ обстоятельнаго разбора своей «поэмы», a услышалъ только ругань, или неумѣренныя восхваленія.

Булгаринъ. Сенковскій. Полевой.

Булгаринъ призвалъ многое въ произведеніи Гоголя забавнымъ и смѣшнымъ, призналъ наличность умныхъ замѣчаній, но заявилъ, что всѣ эти счастливыя частности тонутъ въ странной смѣси вздора, пошлостей и пустяковъ. Въ общемъ, «поэма» показалась ему не совсѣмъ приличной и, во всякомъ случаѣ, произведеніемъ несерьезнымъ. Гоголя онъ сравнилъ съ Поль-де-Кокомъ. Таково же отношеніе къ "Мертвымъ Душамъ" Сенковскаго, — онъ не отрицаетъ присутствія въ "поэмѣ" легкаго остроумія, но не видитъ серьезной художнической наблюдательности: "стиль его грязенъ, картины зловонны", — говоритъ придирчивый критикъ, — правды русской жизни онъ въ поэмѣ не нашелъ. Полевой, застарѣлый романтикъ, не могъ переварить гоголевскаго реализма и призналъ въ "Мертвыхъ Душахъ" — грубую карикатуру, которая перешла за предѣлъ изящнаго. Произведеніе это онъ называетъ "неопрятной гостинцей", "клеветой на Россію". "Сколько грязи въ этой поэмѣ! — продолжаетъ Полевой. — И приходится согласиться, что Гоголь — родственникъ Поль-де-Кока. Онъ — въ близкомъ родствѣ и съ Днккеесомъ, но Диккенсу можно простить его грязь и уродливость за свѣтлыя черты, а ихъ не найти y Гоголя".

Шевыревъ. К. Аксаковъ. Бѣлинскій о "Мертвыхъ Душахъ". Вліяніе Гегеля на исканія y насъ "русской народности".