Пророки и поэты

- изучить произведение искусства.

Элиот критиковал Гамлета как руссоиста и гордеца. Он считал, что поздний Шекспир намного превосходит раннего в демонстрации последствий "греха гордости". В этом отношении "Кориолан" выше "Гамлета". В "Бесплодной земле" Элиот вспоминает Кориолана, расплачивающегося за отсутствие смирения.

Элиот сам задумал одноименную поэму "в духе времени", в которой намеревался изобразить диктатора-бога, кумира толпы, строящего "новую религию" из психологии человека-массы, однако вместо нее написал лишь стихотворение "Триумфальный марш".

Позднего Шекспира Элиот ставил выше Донна. Ему импонировало чувство глубинной сложности и дисгармоничности мира, "проявление божественной мудрости" барочного мировидения Страстного Пилигрима. В творениях "поздних елизаветинцев" он находил все то, что испытывал сам: смятенный взгляд на мир как море зла и безумия, признание вездесущего страдания, предчувствие гибели цивилизации.

Сознание смерти во всех ее формах - от смерти человека до

дезинтеграции и смерти цивилизациитаковы темы творчества Шекспира,

Вебстера, Донна, нашедшие отражение в творчестве Элиота. Считая, что

только христианская идея - познание божественной необходимости может

освободить человека от страха смерти и болезненного ощущения мирового

хаоса, он видит в позднем елизаветинском искусстве выражение не только

ужаса бытия, но и духовно-религиозного начала. Так, поздний Шекспир

для него не трагический гуманист, а по сути - поэт, ищущий в смятении

перед ужасом бытия укрытия в христианских добродетелях, как, например,

в "Кориолане".

Поэзия и драма самого Элиота во многом имела барочный характер,

передавая ощущение жизни как чего-то нереального, сна. Соответственно

и в творчестве Шекспира Элиот избирал созвучные моменты. Так, эпиграф

для своего стихотворения "Геронтион" (1920) он взял из известного

монолога герцога в "комедии" "Мера за меру", где тот убеждает

осужденного на смерть Клавдио, что смерть реальнее призрачной и

иллюзорной жизни. Драматический же монолог Геронтиона передает всю

суетность бытия людей, отказавшихся от веры в метафизическую сущность

мира. Исходя из аналогичной "истины" "Меры за меру", Элиот развивает

ее путем дезинтеграции елизаветинского драматического монолога, что

выражает современный водоворот утраченной реальности и смысла.

Как и Шекспир, Элиот говорил своей эпохе о тех язвах, что разъедают ее, о том, сколь многое в современной жизни - просто смерть. В "Пруфроке", этой язвительной оде эвримену, иронически обыгрывается имя Гамлета:

Нет! Я не Гамлет и не мог им стать;

Я из друзей и слуг его...

Благонамеренный, витиеватый,

Напыщенный, немного туповатый,

По временам, пожалуй, смехотворный

По временам, пожалуй, шут.

Что хотел сказать Элиот? Что сила эпохи - в пруфроках...

Как мыслитель, как метафизик, Учитель Бэббит относился к тем, чей взгляд обращен назад. То, что мы видим, и то, что знаем, делит нас на две группы: верящих в будущее и почитающих прошлое. Не имея оснований доверять грядущему, Элиот выражал недоверие и к так называемому прогрессу. "Элиот обращается к прошлому как к эталону, при сравнении с которым настоящее оказывалось осужденным". В сущности, это была боязнь неконтролируемой истории, страх перед потрясениями революции - революции, обещающей золотые горы и дающей человеческую мясорубку.

Элиот не скрывал элитарности взглядов: сохранение культуры зависит от сравнительно узкого круга интеллигенции, способной выразить себя.

Всегда должен быть небольшой авангард людей, восприимчивых к

поэзии, которые независимы и опережают свое время. Развитие культуры

не означает, что все поднимаются на верхнюю ступень. Оно означает

поддержание такой элиты, за которой следует основной, более пассивный

отряд читателей, отстающих от нее не более чем на одно поколение.

В самом высоком смысле слова Элиот - гражданин мира. Гражданин мира по воспитанию, по мироощущению, по поэтике, по культурному чувству. Главная тема его эссеистики - идея единства мировой культуры.

Само по себе искусство никогда не совершенствуется, а только

видоизменяется материал, который оно использует. Поэт должен

осознавать, что европейская мысль, национальный образ мыслей постоянно

изменяется и развивается, вбирая on route весь предшествующий опыт, не

отвергая ни Шекспира, ни Гомера, ни наскальные изображения Мадленских

рисовальщиков. Это развитие (возможно - совершенствование, безусловно

- усложненность) не означает прогресс.

Различие между настоящим и прошлым заключается в том, что

осознание настоящего есть знание прошлого лучшим образом и в большей

степени, чем может продемонстрировать даже само прошлое.

Ни одна нация, ни один язык не смогли бы достичь того, что имеют,

если бы то же искусство не процветало в соседних странах и в других

языках. Мы не сможем понять ни одну из европейских литератур, не узнав

как следует другие. Изучая историю европейской поэзии, видишь, как

тесно переплетаются нити взаимных влияний.

Для здоровой европейской культуры требуются два условия: культура

каждой страны должна быть неповторимой, и различные культуры должны

понимать свою взаимосвязанность.

Элиот понимал поэзию как живое единство всех когда-либо созданных стихов. Культура - это открытость: открытость влияниям, иным мнениям, внешним и внутренним воздействиям.

Идеи, с которыми вы не соглашались, мнения, которые вы отвергли,

были так же важны, как и те, что вы сразу принимали близко к сердцу.

Вы изучали их без предубеждения, веря, что почерпнете в них новые

знания. Иначе говоря, мы считали само собой разумеющимся наличие

интереса к идеям как таковым, чувство восторга, испытываемое в

свободной игре интеллекта. И дело, которым мы занимались, состояло не

столько в том, чтобы определенные идеи возобладали, сколько в том,

чтобы интеллектуальная активность поддерживалась на высочайшем уровне.

Как и Шекспир, Элиот был противником любой абсолютизации, как и Шекспир, был плюралистом и интуитивистом, как и Шекспир, повторил то, что, по его словам, сделал Лебедь Эйвона: выстроил свои стихи в единую поэму, некую непрерывную форму, успевшую созреть и продолжающую разрастаться.

Самый метафизический поэт,

Поэт жизни и страха, любви и времени,

Ускользающих от обретенья,

Тоскливых правд - струй ненастья,

Трагического таинства,

Имя которому мудрость.

Если ты подойдешь

Голым полем не слишком близко,

не слишком близко,

Летней полночью ты услышишь

Слабые звуки дудок и барабана

И увидишь танцующих у костра

Сочетанье мужчины и женщины

В танце, провозглашающем брак,

Достойное и приятное таинство.

Парами, как подобает в супружестве,

Держат друг друга за руки или запястья,

Что означает согласие.

Кружатся вкруг огня,

Прыгают через костер или ведут хоровод,

По-сельски степенно или по-сельски смешливо

Вздымают и опускают тяжелые башмаки,

Башмак-земля, башмак-перегной,

Покой в земле нашедших покой,

Питающих поле. В извечном ритме,

Ритме танца и ритме жизни,

Ритме года и звездного неба,

Ритме удоев и урожаев,

Ритме соитий мужа с женой

И случки животных. В извечном ритме

Башмаки подымаются и опускаются.

Еды и питья. Смрада и смерти.

СЦЕНА

- Шекспир дрянь! Так скучно, тупо. Вестэндские

антрепренеры бегают от шекспировских актеров, они всегда без

работы, и один наш критик сказал, что Шекспир - могила

таланта.

- Неужели, - сказал я.

Комиссаржевский

В XX веке в шекспироведение влилась естественная, но неожиданная струя: театр, главным образом английский, стал важным способом шекспировской "диагностики" мира и сценическим воплощением новейших шекспироведческих идей {См. работу А. Бартошевича "Шекспир в английском театре между двумя войнами".}. Стоило Д.Д. Уилсону выпустить "Что происходит в "Гамлете"", как многие режиссеры очертя голову бросились в сценические эксперименты по воплощению его идей.