Русская мафия 1988-2007

– Да все нормально. Он просил передать вам про телевизор...

– Я знаю, знаю. Он список прислал.

У меня опять возник вопрос: «Откуда между ними существует связь?»

– Когда вы собираетесь к нему снова? – спросила Наташа.

– Завтра.

– В какое время?

– Я еще не знаю. Это очень трудно рассчитать. Ведь у нас в каждом изоляторе открывается доступ для следователей и адвокатов в девять утра. Но на самом деле люди приезжают в шесть-семь часов утра, заранее записываясь в очередь, поскольку в каждом изоляторе ограниченное количество кабинетов, а желающих гораздо больше. Поэтому и получается – кто раньше приехал, у того и больше гарантий на посещение. Мне нужно разработать какую-то систему, чтобы попадать к нему каждый день как можно раньше – в первой или во второй группе, чтобы меньше тратить времени, потому что можно простоять в этой очереди полдня.

Вскоре система прохода в следственный изолятор в первой группе была мной разработана. Я не могу раскрывать свои тайны, как я делал это, но практически каждый день я приходил к Александру. В девять утра я уже был в кабинете и вызывал Солоника для очередной беседы. После первой встречи последовала вторая, третья, четвертая... Посещал я его практически каждый день, кроме выходных.

Мы заметно привыкли друг к другу.

Конвоиров, которые выводили Солоника, было трое, менявшихся в зависимости от смены. Я заметил, что они относятся к Александру сочувственно и с достаточным уважением. Они понимали значимость его фигуры. Ведь значимость и авторитет того или иного подозреваемого, находящегося в следственном изоляторе, обычно складывались из многих понятий: в какой камере он находится, принадлежит ли эта камера к так называемому спецблоку, то есть к элитному, по какой статье он сидит, как он одет, дорогой ли на нем спортивный костюм с кроссовками, как оборудована его камера, есть ли там телевизор, электробытовые приборы, и самое главное – как часто к нему ходит адвокат. Это определяет значимость любого клиента. Чем чаще к нему ходит адвокат, тем более богатый и более солидный подследственный находится в данном следственном изоляторе, поэтому, конечно, к Солонику было достаточно высокое уважение со стороны конвоиров.

Надо сказать, что Солоник отвечал им взаимностью. Он приветливо к ним относился, выполнял их требования – он мне потом рассказывал об этом, – никогда не нарушал правил внутреннего распорядка за все время пребывания в следственном изоляторе. Поэтому за это время – почти девять месяцев – к нему никакие меры воздействия не применялись, чего нельзя сказать о других обитателях Матросской Тишины.

Что касается наших разговоров, то на темы, связанные с подготовкой дела, мы не разговаривали, поскольку не было еще главной экспертизы – ни баллистической, ни криминалистической, и соответственно обсуждать и готовиться было не к чему.

Солоник был оптимистом. Вначале, по крайней мере, в первый период своего пребывания в изоляторе, он успокоился, иногда даже говорил, что тут хорошо, тихо и спокойно, никто тебя не беспокоит и не напрягает. Часто мы с ним обсуждали всевозможные события, например, связанные с выходом того или иного кинофильма, часто обсуждали и криминальные новости, которые он узнавал из телепередач или читал в газетах, которые получал. Из его рассказов было ясно, что он знал многих из представителей криминального мира.

Как-то даже был момент, когда мы с ним обсуждали достаточно интересный боевик, который показали по телевидению. И вот тогда Солоник сказал, что в принципе он бы мог про себя снять еще более крутой боевик или написать книгу. Тогда я как бы с усмешкой спросил его:

– А что тебе мешает сделать это? Давай я договорюсь с режиссерами, с редакторами – опубликуем твою книгу.

Солоник в какой-то степени увлекся идеей и стал этим заниматься, но через несколько дней, когда я спросил у него, как дела на литературном поприще, пишет ли он книгу, он ответил:

– Да, конечно, все это можно написать, но, к сожалению, не при моей жизни, так как если я это напишу и издам, то мне после этого жить не придется. Поэтому если я что-то напишу, то публиковать это можно будет только после моей смерти.

Этот разговор я отчетливо вспомнил после его гибели, а также после телефонного звонка из Греции, который был накануне его смерти.

Из бесед с Солоником я узнал, что он вел активную переписку через так называемые «малявы» (тюремные записки), переправляемые из одной камеры в другую, со многими обитателями соседних камер. Он даже списался с вором в законе, который сидел над ним, – с Якутенком, достаточно авторитетным вором. Впоследствии он говорил мне, что он переправлял через Якутенка определенные суммы в «общак» – кажется, тысячу долларов.

Часто мы говорили и об оружии. Я обратил внимание, что Солоник был к нему очень неравнодушен. Иногда он, просматривая тот или иной журнал, которые я ему приносил, подолгу засматривался на рекламу какого-нибудь пистолета и потом высказывал свое мнение. Я понимал, что, безусловно, он хорошо знает оружейную технику.

Иногда мы с ним заводили разговор про лагерь, в котором, скорее всего, он будет отбывать срок. Солоник был уверен, что не получит высшую меру наказания. Об этом говорило и то, что Россию должны были принять в Совет Европы, а одним из условий принятия была отмена смертной казни. По мнению Солоника, он должен был быть отправлен в знаменитый Белый Лебедь, так как это колония строгого режима для особо опасных преступников-рецидивистов.

За все время нашего общения с лица Солоника не сходила улыбка. Его поведение было достаточно ровным, и ничто не предвещало изменений. Однако такое событие произошло.

Громом среди ясного неба были две статьи. Первая – в газете «Известия», которая появилась 10 января 1996 года, автором ее являлся некий Алексей Тарасов. Называлась она «Наемный убийца. Штрихи к портрету легендарного киллера». Вторая статья выходит через месяц в газете «Куранты» – «Курганский Рэмбо». Автор этой статьи – ставший впоследствии знаменитым писателем – Николай Модестов, выпустивший книгу «Москва бандитская». Это были «черные» статьи. Но все по порядку.

Как раз 10 января мне позвонила Наташа, подруга Солоника, и попросила о встрече. Мы с ней встретились через несколько часов. Лицо ее было заплаканным, она была бледной, в руке держала газету, которую тут же протянула мне и сказала:

– Посмотрите, что они сделали!

Я взял газету – это были «Известия», открыл ее и прочел. В статье впервые называлась фамилия Солоника, говорилось, что он являлся киллером, устранившим – следовало перечисление Глобуса, Рэмбо, Бобона, Калины, и многое другое, но вся информация резко негативная.

– Как быть?! – спросила Наташа. – Ему ни в коем случае нельзя показывать эту газету!

Я согласился с ней:

– Хорошо, не будем. Никто об этом не узнает.

Ближе к вечеру она вновь позвонила мне и попросила встретиться с ней. При встрече она сказала:

– Я подумала, все-таки надо показать ему газету. Пусть знает реальную обстановку, которая складывается вокруг.

А обстановка действительно была очень серьезной. Впервые Солоника назвали киллером, устранившим таких представителей элиты преступного мира. И конечно, обнародование этой информации преследовало какую-то цель. Может быть, правоохранительные органы хотели избавиться от Солоника путем мести со стороны «кровников» – тех, кто стоял близко к убитым лидерам преступного мира.

У меня была очень трудная миссия – принести и показать Александру статью. Этот день я запомнил надолго.

Утром, как всегда, я пришел в следственный изолятор, вызвал Солоника и стал ждать, пока он придет, обдумывая, как преподнести ему эту статью.

Солоник вошел, как обычно, в сопровождении конвоира. Как всегда, конвоир пристегнул его наручник к стулу. Через некоторое время Солоник совершенно свободно снял наручники и спросил, почему я такой невеселый, что случилось.

Тогда я показал ему газету. Он быстро прочел статью, и тут произошел взрыв. Он стал ходить по следственному кабинету из угла в угол и кричать: