За волшебной дверью

В каждом из таких писателей есть что-то свое, но основное влияние на их искусство, как это можно проследить, оказали превосходные рассказы месье Дюпена, столь замечательные по своему мастерству, сдержанности, драматическому накалу. Проницательный ум — вот в конце концов то единственное качество, каким должен обладать идеальный детектив. И если такой проницательности хватает с избытком, то последователи Эдгара По должны непременно довольствоваться тем, чтобы все время идти по этому главному следу. Но Эдгар По не только родоначальник жанра детективных рассказов. Все рассказы о поисках сокровищ и расшифровке криптограмм ведут начало от „Золотого жука“, как и все псевдонаучные жюльверновско-уэллсовские произведения имеют своим прототипом роман „С Земли на Луну“ и рассказ „Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром“. Если каждый из тех, кто получает гонорар за рассказ, обязанный своим появлением на свет Эдгару По, начнет „уплачивать десятину“ его монументу, то Эдгару По будет воздвигнута такая же огромная пирамида, как и Хеопсу.

И все же в число избранных мной произведений я могу включить лишь два рассказа Эдгара По. Это „Золотой жук“ и „Убийство на улице Морг“. Я не знаю, каким образом можно было бы усовершенствовать каждый из этих рассказов. Однако другие его рассказы я не нахожу абсолютно безупречными. „Золотой жук“ и „Убийство“ обладают соразмерностью и широтой, чего недостает другим произведениям По; идея названных двух рассказов заключает в себе ужас или фатализм, что усугубляется беспристрастностью рассказчика и главного действующего лица, Леграна в первом случае и Дюпена во втором.

Все сказанное можно отнести и к Брету Гарту, также одному из тех замечательных рассказчиков, которые не проявили себя в создании произведений большой формы. Писатель всегда напоминает одного из своих золотоискателей, который напал на богатое месторождение золота, однако неистощимой золотой жилы так и не нашел. Месторождение, увы, оказалось весьма скромным, зато золото было высшей пробы. Рассказы „Счастье Ревущего Стана“ и „Компаньон Теннессис“ оба заслуживают места среди тех произведений, которые я считаю бессмертными. Безусловно, они несут на себе такой отпечаток влияния Диккенса, что представляются чуть ли не пародией на этого мастера. Но в них есть симметрия и убедительная завершенность произведений этого жанра, чего Диккенс никогда не достигал. Я не завидую человеку, который без глубокого волнения сможет прочитать эти два рассказа.

А Стивенсон? Два его произведения, несомненно, должны также войти в число избранных мной, поскольку где еще мы найдем более тонкое понимание того, каким может быть рассказ? По моему мнению, Стивенсон за свою жизнь создал два шедевра, и оба они, по сути, рассказы, хотя один из них и опубликован в виде книги. Это „Странная история д-ра Джекиля и мистера Хайда“. Будете ли вы рассматривать ее как яркое повествование или же как удивительно глубокую и верную аллегорию — все равно это в высшей степени замечательное произведение. Другой рассказ, „Дом на дюнах“, — я полагаю истинный образец драматического повествования. Это произведение очень ясно запечатлелось в моем сознании, еще когда я прочитал его в журнале „Корнхилл мэгэзин“. Поэтому, снова встретившись с ним много лет спустя, уже опубликованным в виде книги, я сразу же обнаружил два небольших изменения в тексте, причем каждое из них оставляет желать лучшего по сравнению с журнальным вариантом. Изменения были незначительными, однако наводили на мысль об отбитых кусочках на совершенной статуе. Вне сомнения, только прекрасное произведение искусства может произвести столь сильное впечатление. Конечно, есть не менее десятка творений Стивенсона, которые могут посрамить лучшие работы среднего писателя. Всем таким произведениям Стивенсона присущ какой-то удивительный стивенсоновский романтический колорит, о чем я скажу позже. Но только о „Д-ре Джекиле“ и „Доме на дюнах“ я мог бы заявить, что их абсолютное совершенство дает им право попасть в число избранных мной.

А кто еще? Если не будет дерзостью назвать произведение современника, то я, конечно, выбрал бы из Киплинга. Сила, сжатость, драматизм, умение придать повествованию яркость, когда оно разгорается, точно вспыхнувший факел, — все это отмечает его как большого мастера. Но что же мы должны выбрать из обширного и разнообразного собрания его творений, где многие претендуют на самую высокую оценку? Основываясь на собственной памяти, могу сказать, что на меня более всего произвели впечатление рассказы „Барабанщики передового и тылового“, „Человек, который был бы королем“, „Человек, который был“ и „Истребитель микробов“. Возможно, в итоге, именно первые два из них я и выбрал бы для моего списка шедевров.

Есть рассказы, которые располагают к критике и в то же время представляют для нее непреодолимые трудности. Самый искусный игрок в крикет — тот, кто играет не так, как принято, всякий раз позволяя вольности, в чем отказано игрокам более низкого класса, и все же добиваясь блестящей победы, несмотря на пренебрежение правилами. Так обстоит дело и в данном случае. Думаю, что для молодых писателей Киплинг — наиболее опасный пример для подражания. Его рассказам присуще отклонение от темы — самый большой недостаток короткого повествования, а также и непоследовательность. Им не хватает соразмерности, когда действие в рассказе на протяжении нескольких страниц буквально застывает на одном месте, а потом в немногих фразах точно несется вскачь. Но гений преодолевает все это, как и величайший игрок в крикет, который берет неимоверно трудный мяч. В рассказах Киплинга есть стремительный порыв, буйство красок, полнокровное, уверенное мастерство, которое берет все препятствия на своем пути. Ни одно собрание бессмертных творений не будет полным, если в него не войдут по крайней мере два рассказа Киплинга.

Ну а что же мы выберем теперь? Натаниел Готорн никогда мне особенно не нравился. Уверен, это моя вина. Но я всегда жаждал чего-то большего, чем он мог дать мне. Чтобы произвести на читателя впечатление, его произведения слишком утонченны и трудны для понимания. Меня, признаться, больше взволновали некоторые из рассказов его сына Джулиана, хотя я прекрасно понимаю, какой большой художник старший писатель и какое тонкое очарование заключено в его стиле.

Претендентом выступает также и Булвер-Литтон. Его „Привидения“ — это самый замечательный рассказ на эту тему из тех, что мне известны. Поэтому следует включить его в мой перечень.

В одном из старых номеров журнала „Блэквуд“ был напечатан рассказ под названием „Метемпсихоз“, который произвел на меня столь глубокое впечатление, что я присоединил бы его к числу лучших рассказов, хотя прошло много лет с тех пор, как я с ним познакомился.

Все эти дидактические рассуждения возникли у меня при взгляде на потертую зеленую обложку томика Эдгара По. Уверен, что если бы мне пришлось назвать немногие книги, которые действительно оказали влияние на мою жизнь, то после „Очерков“ Маколея я назвал бы книгу Эдгара По. Я читал его в молодости, когда мой ум был гибким. По стимулировал мое воображение и дал мне высочайший пример величия и действенной силы умения писать рассказы. Возможно, правда, это не совсем здоровое нравственное влияние. Слишком уж настойчиво оно обращает мысли к явлениям болезненным и ужасным.

Эдгар По был натурой мрачной, не склонной к шуткам и веселости, любившей страшное и гротескное. Читатель сам должен обладать противоядием против этого, иначе писатель может стать его недобрым спутником. Известно, какими опасными путями вел писателя его странный ум и в какую непролазную трясину завел, вплоть до того пасмурного утра в октябрьское воскресенье, когда его, умирающего, подобрали на обочине тротуара в Балтиморе в возрасте, обещавшем самый расцвет творческих и физических сил.

Я уже говорил, что считаю Эдгара По непревзойденным мастером рассказа. Ближайшим же его соперником мне представляется Мопассан. Знаменитый нормандец никогда не достигал той поразительной действенной силы и самобытности, которые присущи американцу, но от природы обладал способностью и врожденной интуицией, как добиваться нужного ему эффекта, что отмечает его как большого художника. Мопассан писал рассказы, потому что не мог не писать. И делал это так же естественно и замечательно, как яблоня родит яблоки. И какая же у него прекрасная и тонкая манера! Как ненавязчиво и деликатно преподносит он „соль“ рассказа! Какой у него ясный и выразительный слог, свободный от излишеств, что портит так много произведений английской литературы! Писатель избавляется от них буквально до последнего слова.