Газета Завтра 845 (4 2010)

     Я не был приглашён в Москву на беседу, хотя армия единственная воюющая. Это уже тогда меня насторожило: как такое может быть, почему? Перед назначением на дивизию меня приглашали в ЦК, на другие должности — тоже приглашали в ЦК, беседовать с министром и его заместителями, а здесь — сел на самолёт и вперёд. Никто не поинтересовался, есть ли у нас с супругой квартира, нет ли. Квартиры не было, имущества, кроме книг — никакого. Командовал Туркестанским округом Николай Иванович Попов.

     Прибыл я туда в майские праздники. Командование ввело меня в курс дела. Оставил жену и отправился в Кабул. Там представился старшему военному советнику — генералу армии Салманову. А тогда система была такая: командующий армии — занимался армией, а вот старший военный советник в Афганистане назначался рангом выше и был главным куратором и организатором совместных действий с афганскими вооружёнными силами.

     Я представился Салманову, состоялась хорошая, короткая беседа. Буквально через неделю начались боевые действия. Вспыхнул мятеж в Киджоле. Произошла трагедия, афганский гарнизон был окружён, те, кто оказывали сопротивление, были перебиты, пленные повешены, афганские вооружённые силы уже не могли туда пробиться, потому что дорога через Панджшерское ущелье была для них закрыта. Боевые действия шли в Панджшерском ущелье в предгорьях Гиндукуша. Как раз там я познакомился с Александром Прохановым. И фотография у меня есть: я, Дубынин, Проханов.

     Для меня это стало первым опытом участия в реальных боевых действиях. В тактическом плане операция была непростой. Надо было сбить все вражеские огневые точки, заблаговременно оборудованные на высотах, нависающих над дорогой, чтобы пройти по ней к населённому пункту под названием Киджоль. И мы сбивали их танковым огнём, прямой наводкой.

     Танк выходил вперёд, расходовал боекомплект, потом его сменял второй танк, потом следующий. Танки, которые возвращались с передовой, были, как ежи, утыканы стальными бронебойными сердечниками от крупнокалиберных пуль ДШК, прибывали с разбитыми прицелами, фарами. Всему, что находилось поверх брони, приходил конец.

     …Одним из ярчайших чувств, оставшихся у меня после Афганистана, — это восхищение нашими бойцами, солдатами, сержантами и командирами. Хотя здесь необходимо сразу уточнить, что большая часть личного состава армии была задействована для охранных функций различных объектов: будь то дороги, гарнизоны, аэродромы или населённые пункты, города, и лишь 20% привлекалось для боевых действий. Но состав этих двадцати процентов был постоянным. Доставалось, конечно, и основной части армии, обеспечивающей охрану и оборону объектов инфраструктуры. Горно-пустынная местность, всё прекрасно просматривается и обстреливается, независимо от времени суток.

     Отношение личного состава, бойцов и командиров к выполнению боевых задач в целом было безупречным. Смелость, отсутствие паники, я уж не говорю о трусости, безукоризненное повиновение, если говорить несколько высокопарно, верность воинскому долгу, присяге. Все эти качества присутствовали и подтверждались на практике. В отдельных случаях происходили, конечно, инциденты, как и везде, контингент всё же обширнейший, где-то в пределах ста двадцати тысяч человек личного состава.

     Затем начались контакты с политическими деятелями, такими, как наш посол — Фикрят Ахмеджанович Табеев. При посольстве были представители ЦК, там же располагались и представители Комитета госбезопасности. Насколько я понял, вся информация о военно-политической ситуации в этом регионе, вся кухня, которая поставляла информацию в Москву, в ЦК, в Кремль, в КГБ, формировалась там.

     Главный советник замыкался на Генеральный штаб и Министерство обороны. Я как командующий армией находился в подчинении у командующего войсками Туркестанского округа Попова. Мне так же частенько звонил начальник Генерального штаба Ахромеев. С министром Сергеем Леонидовичем Соколовым у меня никаких разговоров не было, всё через Генштаб и через аппарат, который возглавлял Борис Всевладович Громов, носивший в то время звание генерал-майора. При нём был крохотный аппарат, не подчинявшийся ни мне, ни военному советнику, лишь Ахромееву, начальнику Генштаба. Насколько я понял, задача этого аппарата — контролировать, проверять, перепроверять. В эту группу передавались важные данные, касающиеся боевых действий, причин потерь и т.д., они отправлялись непосредственно начальнику Генштаба. С ним у меня были хорошие отношения, потому что он к исполнению своих обязанностей относился по-офицерски честно, порядочно, но всё равно подобный принцип постоянного контроля и недоверия угнетал меня.

     Во время службы личной жизни у меня не было. Жена в Ташкенте, сын на Тихом океане в морской пехоте. Так что никто мне не мешал, только, может быть, я сам. С Громовым постепенно наладились доверительные отношения. Если он что-то докладывал, то всегда информировал об этом меня. И вся информация, которую он передавал, соответствовала действительности. Если это успех — то будет доложено об успехе, потери неоправданные — то же самое, это факты, никуда от них не денешься, на их основе надо делать выводы.

     С небольшой оперативной группой офицеров довольно часто приходилось вылетать, выезжать в районы боевых действий, которые шли по кругу в течение года.

      В АФГАНСКОЙ АРМИИ, начиная с пятницы или субботы, — выходные дни, какие-то праздники, боевых действий нет, они гуляют, а мы, армия, которая была введена для того, чтобы взять на себя охранные функции и высвободить контингент афганских вооружённых сил для ведения боевых действий с контрреволюцией, как тогда говорили в СМИ, постепенно переваливали все боевые действия на свои плечи. В итоге мы стали воевать вместо афганцев.

     Армия стала терять авторитет и поддержку у афганского народа, т.к. в погоне за победой побыстрее и любой ценой были неоднократно приняты решения о применении дальней авиации, систем площадного поражения ГРАД, стиравших с лица земли кишлаки со всеми жителями, включая стариков и детей.

     Вот так самый уважаемый в Афганистане советский человек, руками которого так много было сделано для улучшения качества жизни афганского народа, превратился в убийцу и врага.

     Афганистан по площади территории больше Франции. Прибавим к этому демографию: таджики, узбеки, туркмены, пуштуны и многие другие. И у каждого подобного племени своя армия, свои земли, свой суд, свой главарь — вождь. Насколько я понял, всё искусство управления Афганистаном со стороны монархического режима, властвовавшего до революции, заключалось в умении строить отношения с вождями всех этих этнических формирований.

     Учитывали ли мы это? Не знаю. Армия вообще подобными проблемами не занималась, это работа представителей Комитета госбезопасности и главного военного и других советников, которые замыкались на посла. Контролёров и ответственных людей, которые докладывали в Москву о положении дел в Афганистане, было достаточно. Удивительно, но за всё время пребывания в Афганистане меня никто ни разу не спросил ни о каком анализе. А какое ваше мнение, товарищ командующий? Каков вывод? Каковы аналитические результаты прошедших боевых действий, или прошедшего времени, за полгода, за год? Что хорошо, что плохо? Никогда не интересовались.