Антикопирайт

Скажем, мужское обрезание (практикуемое всеми без исключения американцами) приветствуется или по крайней мере не запрещается; а вот женское обрезание (распространенное у мусульман Северной Африки) на территории «цивилизованных стран» карается тяжелейшими тюремными сроками. Различными центрами по насаждению полит—корректности лоббируется запрет женского обрезания на уровне ЮНЕСКО, ООН и международных соглашений. Сие есть достаточно типичный образчик культурного империализма; как это всегда теперь случается, культурный империализм одет в наилиберальнейшие розово—голубые феминистические одежды.

В истории с установлением полит—корректности на территории Республики Югославия путем бомбежек Югославии кассетными бомбами и отработанным ураном первую скрипку играли французские интеллектуалы и американские борцы против фаллогоцентризма; а по сути эта война была не чем иным, как насаждением либеральных (т.е. западноевропейских) ценностей на территории, где эти ценности были менее популярны, чем полный мифологических смыслов сербский национализм.

Мультикультурализм под соусом полит—корректности размывает идентичность народа, в котором этот мультикультурализм угнездился. Одновременно с этим, полит—корректность дает ее носителю моральный карт—бланш на любые силовые меры, направленные на насаждение полит—корректности. В этом отношении, полит—корректность ничем не отличается от христианства времен Крестовых Походов (а по сути, совпадает с христианством; как в тезисе «несть ни эллина, ни иудея», так и в насаждаемых огнем и мечом «гуманистических ценностях»). Психоделический андерграунд (так никогда и не прочитавший Дерриду) до сих пор уверен, что полит—корректность это хитрый заговор американских пуритан и феминисток, направленный на запрещение рокындролла, наркотиков и свободного секса. В каком—то смысле так оно и есть: американский феминизм (по крайней мере его лево—либеральное полит—корректное крыло, которое следует Андреа Дворкин) видит в сексе не более и не менее как главное орудие мужского угнетения; не менее отрицательно относится эта среда к наркотикам и к культуре развлечений тоже. Освобожденная деконструкционизмом от рефлексии, тотальность американского либерализма слилась с тотальностью американского пуританского христианства в тотально неуязвимое чудовище Спектакля.

Ж. Бордийяр описал эту ситуацию в книге «Америка» (1986), которую он считал (наряду с Cool Memories) лучшим из всего, когда—либо им написанного. Бодрийяр объявил Америку единственным аутентичным обществом, идеалом, воплощенной утопией, миром, где телевидение стало первичной реальностью, неспособной к рефлексии, индифферентной ко всем остальным (вторичным) явлениям бытия. Америка виделась Бодрийяру бесконечной оргией свободы, амнезии, улыбок счастливых продавцов и официанток. Для постмодерниста, понятия Свобода и Спектакль — синонимичны.

В постмодернистской теории, Спектакль (гипер—реальность) абсолютен и заменил собой аутентичное бытие; манипуляция Спектаклем через посредство языковой цензуры — единственный способ социальной борьбы, доступный субъекту гипер—реальности.

Возможные заявления об аполитичности этого подхода — достаточно прозрачное лицемерие; учение о симулякре политически задано и обусловленно политически. В предисловии к «Путешествиям в гипер—реальности», Умберто Эко характеризует свою деятельность как сугубо политическую; его долг, он говорит, объяснять людям, как им следует воспринимать те или иные знаки коммуникации политических властей и индустрии развлечений. Эко прославился редкой даже для европейского «прогрессивного интеллектуала» масштабов страстью к политическому доносительству; так что понятно, о каких именно знаках здесь идет речь. Сей достойный муж объявляет «ур—фашистом» каждого, кто не приемлет Гаагский Трибунал, права человека и Международный Валютный Фонд.

В этом и состоит «постмодернизм».

Ситуационист ищет спасения от Спектакля в социальной революции бахтинско—карнавального типа. Либертарий психоделической закваски — представляет общество в виде совокупности опасных маньяков, которым ебет мозги не менеее буйнопомешанная власть, и стремится к максимальному расчленению общественных связей — «мой дом моя крепость и моя полицейская станция». Постмодернист — это тот, кто утратил волю к сопротивлению и готов служить. Фнорд.

В агенду постмодернизма антикопирайт никаким боком не входил. И мне думается, дело тут не в интеллектуальной расслабленности протагонистов его; дело в принципиальном антагонизме ситуационизма и постмодерна.

Французский пост—структурализм был склонен абсолютизировать ситуацию отчуждения образов и социальной обусловленности дискурса; Бодрийяр видел в Спектакле/симулякре своего рода Абсолют и строил (пост—)критическую теорию на этом абсолюте; Дебор ненавидел Спектакль со страстью. Постмодернист отрицает императив; мышление ситуациониста целиком императивно. Постмодернистский дискурс не ставит никакой цели; абсолютизируя Спектакль, постмодернист оказывается самым преданным его служителем.

Ситуационист служителей спектакля стремится как минимум смешать с грязью (а лучше еще — физически уничтожить).

Это объясняет, почему ни один из французских пост—структуралистов не выступил против копирайта. Склизкие пизды, гадские сталинисты, менты бляди и имбецилы.

Панк

1976—1978

Постмодернизм продолжался недолго — к 1977—ому году он стал плюсквамперфектом. Последовавшую за этим декаду, в культуре высокой и низкой доминировал панк — течение, целиком восходящее к ситуационизму. В тактике: панк, как и стуационизм, определял себя через максимальное (в идеале — равноправное) соучастие аудитории; основным приемом панков и ситуационистов был скандал. В стратегии: ситуационисты и панки стремились к возвращению аутентичного бытия, путем максимальной спонтанности действия и отказа от любого сотрудничества с системой. Панки называли эту тенденцию DIY — «do—it—yourself movement»; речь шла о создании автономной сети артистов, музыкантов, журналов и магазинов, не связанной с корпорациями и «шоу—бизнесом».

Исторически, панк был основан последователями ситуационистов и органично вобрал в себя образы и лозунги ситуационистского движения; в том числе и точку зрения ситуационистов на копирайт. Панк ассимилировал в себя и ахиллесову пяту Situationist International: святое убеждение каждого ситуациониста в том, что почти все население земного шара — стихийные ситуационосты.

Результатом этого стала коммодификация понятия панк: очень скоро, пластинки с графикой и музыкой в такой же стилистике превратились в товар, которым торгуют в супермаркете; наряду с «роком» или «диско» или макаронами. Через 2—3 года после появления панка стали выходить десятками штампованные в мультинациональных корпорациях подделки, никакого отношения к этосу или философии панка не имевшие. В глазах публики со стороны, панк был (и остается) этим самым медиа—феноменом, чем—то вроде торговой марки мультинациональных корпораций; однако независимо изданных альбомов вне университетских центров в продаже нет.

В этом плане, достаточно интересна история Sex Pistols, группы, созданной двумя ситуационистами (Jamie Reid, Malcolm MacLaren) из подручного материала в виде четырех подростков — местной урлы с незаконченным средним образованием и музыкальной аппаратуры, которую двое из этих подростков где—то спиздили. Местная урла была немедленно записана в стихийные ситуационисты (ну не может вор быть не ситуационистом, да? тем более, что воровали они гитары у всяких поп—пидарасов типа Рода Стюарта). Публика была заинтригована и одновременно шокирована скандалезной демонстрацией ситуационистских слоганов и образов, заимствованных из подпольных листовок Франции 1968—го. Макларен последовательно получил многотысячные авансы от мультинациональных лэйблов, которые немедленно расторгали контракт, когда узнавали, что собственно за зверя им подсунули. Sex Pistols (первыми, кстати, в истории Соединенного Королевства) сказали матные слова по телевизору, став немедленно излюбленными персонажами бульварной прессы.