Америка: каким мир был бы без неё?

Другой француз — Мишель Фуко, интеллектуал, впервые посетивший Америку в 1975 г. Затем он несколько лет подолгу жил в регионе залива Сан-Франциско, преподавая в университете Калифорнии в Беркли. Позже, в начале 1980-х гг. он читал лекции в Дартмутском колледже, где я и познакомился с ним, будучи аспирантом. Фуко, разумеется, увидел совсем другую Америку, нежели Токвиль — Америку, чья форма изменилась благодаря гражданским волнениям 1960-х гг. При этом интересы Фуко сильно отличались от интересов Токвиля. То, что Токвилю казалось наиболее привлекательным, Фуко находил максимально отталкивающим. В действительности традиционная Америка служила иллюстрацией многому из того, что Фуко находил неприятным в западной цивилизации. Но его не следует считать приверженцем антиамериканизма. Наоборот, Фуко испытывал такой горячий энтузиазм по отношению к Америке, что французские коллеги считали его настроенным абсолютно проамерикански. Для Фуко Америка конца 1970-х — начала 1980-х гг. была великой, ведь давала людям шанс выйти за пределы всех ограничений в области секса. Взрослые могли заниматься сексом не только друг с другом, но и с мальчиками. Фуко считал это благородным идеалом, за который стоит отдать жизнь.

Эти два француза иллюстрируют очень разные версии Америки, каждая из которых по отдельности дороги сегодня консерваторам и прогрессистам.

Начнем с Токвиля. Он отметил, что Америка — это нация, непохожая на другие. Она породила то, что Токвиль назвал «отдельным видом человечества». Он определил понятие «американской исключительности». По Токвилю, американцы уникальны, ибо среди них царит равенство. Противоречивое утверждение Декларации независимости («все люди созданы равными») Токвиль считает описанием реальности американской жизни. Американцы, пишет он, имеют внутреннюю убежденность в демократическом принципе равенства. Они отказываются относиться друг к другу, как к «низшим» и «высшим». Они не кланяются и не демонстрируют подчинение так, как это делают люди в других странах, в частности, во Франции. В отличие от Европы, в Америке нет «крестьян» — только фермеры. В Америке есть наемные работники, но нет «слуг». И сегодня Америка — единственная страна, где официанта зовут «сэр», как если бы он был рыцарем.

Равенство, отмечаемое Токвилем, социальное, а не экономическое. Конкуренция, пишет он, приводит к неравному доходу в зависимости от заслуг: «Естественное неравенство вскоре проложит себе путь, а богатство будет переходить в руки наиболее способных людей». Но это оправданно, ибо богатство заработано, а не украдено. Токвиля особенно поразило то, что богатые люди в Америке когда-то были бедными. Он с некоторым неодобрением отмечает, что американцы питают «необузданную» любовь к деньгам. Тем не менее, он был впечатлен, наблюдая среди американцев одно постоянное стремление: прикладывать личные усилия и экономическую конкуренцию к достижению цели: «Выберите случайным образом любого американца, и он окажется обладателем страстных желаний, предприимчивым, отважным, изобретательным новатором». Успех делает возможным то, пишет он, что обычные люди делают большие усилия ради достижения своей цели. Обычный человек может быть грубым и не слишком образованным, но он имеет практический ум и горячее желание достичь успеха: «Перед ним лежит безграничный континент, и он спешит вперед, будто время подгоняет его, и он боится не найти места для приложения своей энергии и воли». Токвиль также отмечает «двойную миграцию»: неугомонные европейцы прибывали на Восточное побережье Америки, а неугомонные американцы одновременно двигались на запад — от Атлантики к Тихому океану. Токвиль предвидел, что этот амбициозный, полный энергии народ расширит границы своей страны и однажды станет великой нацией: «Это самый замечательный вид людей, что я когда-либо видел в жизни. Эти земли, которые пока выглядят, как один бесконечный лес, станут одной из самых богатых и могущественных стран в мире».

Есть только одно исключение из правила в предприимчивой и усердно работающей Америке. Как-то раз Токвиль стоял на границе штатов Огайо и Кентукки. Он смотрел на север, на юг и был поражен контрастом между ними: «прилежно работающий Огайо» и «ленивый Кентукки». В Огайо можно видеть все признаки неутомимого труда, ухоженные дома и поля, а Кентукки населен «людьми без энергии, без искры и желания, без духа предпринимательства». Поскольку климат и условия по обе стороны границы совершенно одинаковые, в чем же причина такой разницы? Токвиль приходит к заключению, что причина в рабстве. У рабов нет стимула к работе, поскольку они не могут распоряжаться продуктами своего труда. Но и хозяева рабов не имеют стимула к усердному труду, ибо рабы выполняют за них всю работу. Поразительно то, что рабство оказывается плохим как для хозяев, так и для рабов. Оно наносит ущерб труду, а потому удается выполнить меньшее количество работы.

Токвиль подчеркивает: лелея свою свободу, американцы не считают себя свободными от моральных обязательств или нравственного закона: «В Соединенных Штатах никогда не считалось, что гражданин свободной страны имеет право делать все, что пожелает». Однако американцы выводят свои обязательства не из приказов правительства, а из религиозной морали и давления общества. В Америке огромное количество сект, но «…все секты проповедуют один и тот же нравственный закон во имя Бога». Более того, религия уравновешивает предпринимательские усилия, которые учат, как сделать лучше себе, ради своего блага. А вот религия учит обязательствам перед другими, ради блага общества. Следовательно, пишет Токвиль, «…в случае американцев религия отдельно от своей теологической функции должна рассматриваться как первейший политический институт». Токвиль видит «права» как силу, направляющую людей делать то, что правильно. Для него свободное общество должно обладать достоинством, когда люди могут одновременно и хорошо вести дела, и делать добро.

Повсюду в Америке Токвиль был поражен тем, что при необходимости что-то сделать американцы рассчитывают скорее на себя, чем на государство. Сначала каждый пытается сделать все собственными силами. Если же у него не получается, то он обращается за помощью к семье. (Токвиль отмечает, что с самого начала именно семьи, а не отдельные индивиды заселяли Америку). Американцы также применяют «принцип объединения». Они формируют бесчисленные добровольные и религиозные группы для совместного отдыха, группы филантропов, образовательные сообщества и т. п. «В отличие от Европы, когда в Америке человек решает что-то предпринять, даже если это связано с пользой для общества, он никогда не думает об обращении за помощью к государству. Он знакомит со своим планом других людей, предлагает вместе воплотить проект в жизнь, ищет у них помощи и мужественно прикладывает все усилия, несмотря на препятствия. В результате сумма дел, предпринимаемых частными лицами, далеко превосходит все, что могло бы сделать государство и правительство».

Однажды Токвиль был изумлен, увидев большую группу людей, собравшихся вместе и поклявшихся воздерживаться от алкоголя. Он решил, что это — шутка. Затем он понял, что воздержания от спиртного легче достичь путем подобных добровольных общественных усилий, чем созданием запрещающих законов: «Нет ничего такого, что человек не мог бы достичь путем совместной силы индивидов, объединенных в сообщество».

Токвиль обнаружил тот же самый дух активного участия и в том, что касалось демократии — люди действительно были увлечены. При этом их участие было наиболее активным и эффективным на местном уровне. Это — дух городского собрания в Новой Англии. Демократия здесь работает очень хорошо, ведь люди знают свои собственные проблемы и пути их наилучшего решения. Относительно федерального правительства Токвиль придерживается иного мнения. Он называет его «огромной охраняющей силой», которая хочет контролировать людей, обещая «заботиться об их интересах и судьбе». Власть государства может поначалу казаться мягкой, но постепенно может усиливаться, пока не станет «абсолютной». Ее обещания иллюзорны: «Она была бы подобна власти родителя, если бы ее целью было готовить человека к роли взрослого. На самом же деле она желает держать людей в состоянии вечного детства». Поэтому самонадеянное федеральное правительство становится как бы кормильцем и властителем счастья американцев, но в реальности «…избавляет их от необходимости думать и от всех тягот жизни». [18]