Августовский путч (причины и следствия)

Что же касается моих собственных взглядов, то я все эти годы делал все, чтобы покончить со сталинизмом. Без этого нечего и думать о реализации социалистической идеи. Сотворить жизнь в каждой стране должны сами люди. И мы призваны наращивать, развернуть процессы демократизации во всех сферах. Думаю, что все это — движение к большей справедливости по отношению к человеку, утверждению его прав и свобод, прав и свобод народов. Это и есть движение в направлении реализации социалистической идеи. Таково мое понимание проблемы.

В некоторых, особенно яростных выступлениях после августовских событий, звучали требования к Верховному Совету и правительству Российской Федерации и Верховным Советам и правительствам других республик изгнать социализм с территории Советского Союза. Очень опасная утопия. То, что эту задачу никому не удастся решить — ясно. И что это очередной вариант крестовых походов, религиозных войн на нынешний манер, способный ввергнуть страну в гражданский конфликт, — тоже ясно.

Мы провозгласили в стране свободу убеждений, политический плюрализм. Выдвигать задачу изгнать социализм с территории Союза — это и есть «охота на ведьм». Человек определяет свою позицию, выбирает движение, партию или вообще стоит вне движения, партии. Таков принцип свободы выбора, которому мы присягнули. И этому надо строго следовать в жизни. 

ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СЕССИЯ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

Готовясь к сессии, которая открылась 26 августа, я видел перед собой две кардинальные задачи.

Первая. Несмотря ни на что, в итоге мы должны добиться укрепления законности и правопорядка. Другой подход просто недопустим, неприемлем. Чувства справедливости, гнева понятны. Но нельзя под их воздействием встать на путь стихии, беззакония. Это бы скомпрометировало победу над путчистами и, по сути дела, сработало бы на тех, кто хотел смуты.

Справедливость требует оценки действий тех должностных лиц, которые могли, но не оказали противодействия перевороту, заняли выжидательную позицию, а то и готовы были пойти на поклон к преступному комитету по чрезвычайному положению. Раз они не нашли в себе мужества встать на защиту закона, не ушли в знак протеста в отставку — пусть сделают это сейчас.

Но нельзя после всего случившегося встать на путь преследований, действовать, как действовали в былые времена. Нет. Мы должны оставаться в рамках демократки и гласности, продвигаясь к правовому государству.

Словом, я не приемлю огульных обвинений. Надо разбираться с каждым случаем отдельно, и только так. Не должно быть снисхождения, но не должно быть и беззакония. Недопустимы расправы с политическими противниками, преследование за инакомыслие, за принадлежность к тем или иным политическим организациям. Наше общество, пережившее чудовищные репрессии сталинского режима, десятилетия произвола, особенно чувствительно к таким вещам.

Вторая. Я считал самым важным возобновление процесса, связанного с Союзным договором. Заговорщикам удалось сорвать намеченное на 20 августа его подписание. Рядом с заявлением так называемого комитета по чрезвычайному положению было опубликовано заявление Лукьянова, которое затем, как я узнал, непрерывно передавалось средствами массовой информации. В нем он пытался доказать, что Договор не годится и его нельзя подписывать.

Но проект Договора представлял собой баланс интересов всех участников ново-огаревского соглашения. Я был согласен с предложениями, прозвучавшими в выступлениях руководства Российской Федерации, участников встречи — ленинградцев и представителей Северо-запада республики, не тянуть с подписанием.

На встрече с руководителями девяти республик 23 августа, на второй день после моего возвращения из Крыма, преобладало мнение — быстрее подписывать Договор, не откладывать надолго. Хотел бы подчеркнуть, что речь идет не о завершении, а только о начале глубокого преобразования нашего Союза.

Возможно, самый трагический результат переворота заключался в том, что эти три дня подтолкнули, и мощно подтолкнули, центробежные тенденции в стране. Возникла реальная угроза развала союзного государства. Я думаю об этом постоянно и с огромной тревогой, с огромным переживанием. Ибо, если такое случится, все разговоры и все наши планы на будущее — пустое дело, просто болтовня.

Этот вопрос я ставил на первый план как главный, как основной. Тем более что слышал очень много рассуждений такого рода: давайте, мол, разойдемся, поживем, потом сойдемся.

Все высказались за то, чтобы была единая оборона, единые вооруженные силы. Это не значит, как было отмечено в ходе обмена мнениями, что где-то, в той же России, не может быть национальной гвардии — это 3 или 4 тысячи человек, которые нужны в таких вот ситуациях, когда угрожает опасность парламенту или еще что-то. Это другой вопрос. Но в принципе — единые вооруженные силы и единый экономический рынок. Словом, было согласие: внести необходимые коррективы в проект Договора и начать процесс подписания.

Сессия встретила это сообщение аплодисментами. Вместе с тем в ходе дискуссии явственно звучало и другое: отбросить Союзный договор — мы, дескать, уже в другой стране, в другой эпохе. Конечно, игнорировать то, что произошло в эти августовские дни, нельзя. Коррективы требуются, коррективы, которые бы вобрали приобретенный трагический опыт, и уроки, извлеченные из происшедшего. Необходимо, считал я, чтобы первые лица тех республик, которые за Договор, немедленно занялись этим. Тем более, что к тому времени уже было достигнуто согласие: не откладывая, сейчас же заняться разработкой Экономического соглашения.

Поэтому на сессии я со всей определенностью высказался за внесение изменений в проект Союзного договора. Не реагировать на то, в каком положении мы оказались, делать вид, что все вернулось к положению до 18 августа, — это вообще не политика. Но и отбрасывать все, что приобретено в ново-огаревском процессе, что сделано и до этого, нельзя. Это было бы ошибкой.

Мы еще пока не разошлись, не развалились, только ослабли связи между республиками, началось противостояние, нарушились налаженные отношения. А в каком состоянии страна? К чему может привести отказ от подписания Союзного договора? Что будет, если республики начнут в категорической форме отказываться от Союза, если скоропалительно, в эмоциональной атмосфере, буквально в считанные часы будут решаться архисложные вопросы, связанные с судьбой этого огромного государства, которое формировалось тысячу лет? И с судьбой десятков миллионов людей, гражданскими правами, границами, собственностью на общественные богатства, нажитые совместным трудом?

Нет, надо сотрудничать, создавать в рамках Союзного государства единое — демократическое, экономическое, научно-техническое, культурное — пространство, гасить страсти, но ни в коем случае не трогать границы. Иначе будет развиваться сепаратизм, и ситуация будет трудной. Надо знать, где остановиться.

Уже в ходе сессии я встречался с Ельциным, Акаевым, Назарбаевым, Яковлевым. Мы говорили о смысле того, что происходит в Москве, вокруг столицы, что происходит во всех регионах. Обстановка была неспокойная: люди взволнованы, переживают, что будет с ними, со страной, что дальше. Мы обменялись мнениями и договорились сообщить членам Верховного Совета о нашей общей позиции. А она состояла в том, что союзное государство должно быть сохранено как Союз Суверенных Государств.

Заверил депутатов: сделаю все от меня зависящее, чтобы не был перейден рубеж, за которым станет неизбежным распад нашего Союза. Ситуация такова, что нам нужен Союз Суверенных Государств. Эта формула и должна лечь в основу подготовки Договора, конечно, с учетом и новейшего опыта. Я за обновленный Союз, глубоко реформированный, но я за сохранение Союза, за реализацию воли народа, выраженную им на референдуме. А если этого не будет, если будет что-то другое, я уйду. Ничего у нас не получится, если мы порушим Союз. Уверяю вас: будет беда, говорил я депутатам.