Свой - чужой

Александр Лукашенко: «МНЕ БОЛЬНО... Я ИЩУ ВЫХОД»

Александр Проханов. Александр Григорьевич, я и мои близкие друзья, политики, художники, религиозные деятели, предприниматели, думаю, подавляющее большинство русских людей были травмированы этим удручающим «газовым конфликтом». Он стал распространяться в русском обществе, как низовой пал, как пожар. И тут же оказались люди, которые стали страстно его раздувать. Я приехал к вам в Минск, чтобы хоть в малой степени ослабить боль от этого. Посильно содействовать миру и любви между нашими народами. Хочу узнать, как в белорусском сердце отозвалась эта боль.

Александр Лукашенко. Александр Андреевич, вы упомянули про людей, которые словно ожидали этот пал и стали с готовностью его раздувать. В своей газете «Завтра» вы много писали об этих силах. Они действуют давно, с тех пор, как стало понятно, какую политику проводит Беларусь во главе со своим Президентом.

Я вел политику последовательно, откровенно, без хитростей и двусмысленностей, как это случается сегодня в России. Искренность – вот основа нашей политики. Я боюсь лукавить, потому что это лукавство рано или поздно выявится. Мы не столь изощрены, как иные деятели в России. Мы далеки от византийских традиций. Существуя на окраинах империи, мы всегда были наивными и искренними. Напрасно некоторые называют меня «диктатором». Все мои начинания я всегда согласовывал с народом, получая от него высшее одобрение.

«Народ» в моих устах – не красное словцо. Народ для меня – это все. Если бы мне завтра надо было умереть за народ, я бы это сделал.

Народ мне оказал полное доверие. Грамотный, цивилизованный, живущий в центре Европы, белорусский народ избрал меня, малоизвестного в то время молодого человека, выделив его среди других кандидатов – коммунистов, националистов, социалистов – сделал меня своим Президентом. До сих пор не могу полностью осмыслить этот феномен. Очень дорожу доверием. Люди, их добро, их достоинство, их безопасность – это главное мерило в моей работе. Я готов сражаться за людей буквально на баррикадах. Поэтому я не стал олигархом, как, увы, некоторые президенты. Не стал богатым человеком, не нажился на приватизации, как иные политики. Я даже не приобрел себе подобающей квартиры. Думаю, когда я покину президентский пост, мне выделят какое-нибудь пристойное жилье.

Народ для меня – мерило всего. Хотя, конечно, своей политикой, своей волей я воздействую на народ.

Вы знаете, какие здесь были настроения во времена Шушкевича? Русские буквально сидели на чемоданах. Здесь могла развернуться такая же политика, как в Эстонии и Латвии. А может, еще и злее. Ибо сюда американцы кинули бы еще больше средств, чем в Прибалтику. Но я понимал: в интересах народа было единение с Россией, и я искренне пошел на это единение. В какой форме это должно было происходить, идут споры и сейчас. Я был приверженцем модели бывшего Советского Союза. Путин склонялся к модели Евросоюза, это казалось модным, в духе европейских веяний. Теперь мне порой представляется, что и эта смягченная, ослабленная форма интеграции была лишь отговоркой. Москва в этом плане ничего не хотела и не хочет. Но я согласился на «европейский вариант», хотя был убежден, что это откат, понижение уровня интеграции. В Советском

Союзе наши страны были намного ближе. У нас сложилось практически унитарное государство. Наша общность была намного гармоничнее, эффективнее, чем в объединенной Европе. Но я пошел на этот усеченный вариант, хотя ваши политики не ожидали от меня такой уступки. Мы провели референдум, народ одобрил союз с Россией, и я начал реализовывать решение референдума.

Вы спрашиваете, как нынешний конфликт спроецировался в души белорусов? Помните, Александр Андреевич, политику Ельцина по отношению к Президенту Беларуси? Ворчание по поводу и без повода, засылка к нам провокатора Шеремета, бестактности, которые было нелегко сносить. Но, я должен сказать, Ельцин очень любил Беларусь. Если кто-то нападал на Беларусь, Ельцин сразу реагировал: «Беларусь не трогать!» Я платил ему тем же. Когда на совещании ОБСЕ в Стамбуле на него все дружно навалились, и даже из стран СНГ, я однозначно и резко выступил в защиту России. Ельцин тогда был очень болен. Во время нападок был подавлен. И смотрел на меня, ожидая поддержки. И я со всей искренностью сказал, что думал.

Тогда Президентом США был Клинтон. Он сидел недалеко от меня. Помню, он с удивлением оглянулся, потому что мое выступление было лишено «дипломатичности», было, может быть, не столько выступлением Президента, сколько эмоциональным всплеском. Другого выхода у меня не было – мы с Ельциным вдвоем оказались в окружении. Правда, Беларусь на этом совещании никто не трогал, в основном «мочили» Россию. Грубо и жестко. Привожу это как пример нашей безоговорочной поддержки. Мы тогда сознательно отказались от принципа многовекторности внешней политики: «Дружи со всеми, поддерживай сбалансированные отношения с Западом и с Востоком!» Но мы все равно поддерживали Россию. Потому что Россия – не только ваша, но и наша. Москва – не только ваша, но и наша.

Когда я был избран президентом и в Минске закончилась эта «демократическая вакханалия», я приехал в Москву.

Ельцин изучающе, недоверчиво посматривал на меня. Я сказал ему, что приехал в Москву, словно к себе домой. Это сразу же разрядило обстановку, положило начало теплым отношениям. Но и при Ельцине на Беларусь катили бочки: «Вы – гиря на ногах! За счет России живете!»

Тем не менее мы с Ельциным подписали фундаментальные соглашения и вышли на Договор о создании Союзного государства. Мы подписали серию экономических документов, где закрепляли взаимовыгодные отношения между хозяйствующими субъектами наших стран. И речи быть не могло о какой-то «гире на ногах» – только выгода и партнерство.

А теперь о каком равноправии субъектов можно говорить, если российский субъект потребляет газ в три-четыре раза дешевле, чем белорусский субъект? Какая здесь может быть конкуренция и справедливость? И кому нужен такой Союз, если нас будут экономически угнетать?

Еще пример. Товары, поступающие к нам из России, мы вообще не досматриваем, откуда бы они ни приходили в Россию: из Китая, Турции или Индии. Покупайте их, где хотите, и продавайте у нас. Россияне же нас на границе потрошат, вытряхивают наши товары. Якобы ищут товары из «третьих стран», а по сути, контролируют наш экспорт в Россию. Мы и это терпели. Но дошло до того, что запретили поставку нашего сахара. Россия потребляет шесть миллионов тонн, три миллиона производит сама, а три миллиона – закупает. Из них всего триста тысяч в Беларуси. Что значат эти триста тысяч? Но россияне привязались к «тростниковой составляющей» нашего сахара.

Ладно, я дал указание резко повысить посевные площади под сахарную свеклу. Мы исключили из нашего сахара «тростниковую составляющую». Мы продаем вам сахар, чтобы заработать деньги и заплатить вам за природный газ. Но вы и свекловичный сахар отказались покупать. Сказали бы честно: «Мужики, не нужен нам ваш сахар. Мы три миллиона привезем к себе из других стран за хорошие взятки».

Мы-то ведь взяток дать не можем, у нас государственное предприятие. Но сахар – самый качественный. Мы модернизировали наши заводы, и они способны конкурировать с самыми передовыми производителями сахара.

Ваши «пять групп», которые приватизировали производство и торговлю сахаром в России, испугались нашего качественного сахара. Сделали так, что наш сахар проверяется на таможне, словно это гексоген. Каждый мешок потрошат на предмет «тростниковых добавок». С российской подачи я возбудил в Беларуси уголовное дело по «факту незаконных тростниковых добавок». Был полон решимости посадить всех поддельщиков на скамью подсудимых. Отправили в Великобританию пробы на экспертизу. Самая авторитетная лаборатория не нашла никаких добавок. Установила стопроцентное содержание свекловичного сахара.