Из года в год... (Статьи и речи)

Двадцать лет цензура, штык, полицейская дубинка работали над тем, чтобы даже ветер с Востока не веял по странам Европы.

Но пришло время, грянул ураган, и рухнули границы. И вот мы снова нашли друг друга, братья по борьбе, братья по труду, стремлениям и надеждам.

В зале звучит эстонский язык, но ведь мы понимаем друг друга. Нас объединяет тысяча дел, нас объединяет самое существенное, самое глубокое — красный цвет нашего знамени. И еще нас объединяют теперь общие границы общей страны, общей родины — Советского Союза.

Эстонские товарищи, займите места между депутатами. Для вас есть место на наших скамьях и в наших сердцах.

Вас приветствует наша молодая республика — Карело-Финская республика. И тогда зал гремит от приветствий вам и Советскому Союзу.

Встанем, товарищи. И все, в едином порыве, на десятках языков, крикнем то, что наполняет наши сердца преклонением, любовью, благодарностью: «Ура товарищу Сталину!»

А потом из тысячи грудей, как вихрь, вырывается великолепная песня мира — «Интернационал».

«Интернационал» гремит как гром в белом зале Кремля. Песня борьбы и гнева. Песня, которая увлекает на борьбу, поднимает падающих, превращает людей в гигантов. А у нас — это песня торжества и победы.

1940

ВЗОШЛО СОЛНЦЕ

Зеленый ольшаник и чахлая трава в ольшанике. Дождь моросит с самого утра. Заволакивает мир серой пеленой.

Девчушка накинет мешок на голову, высоко подоткнет юбку. Лениво бродят коровы в ольшанике. Щиплют, пережевывают мокрую, холодную траву. Идет дождь — черные полосы на коричневой шерсти коров, черные пятна на мешке, накинутом на голову. Посиневшие от холода руки. Посиневшие от холода ноги. Не кончится дождь, серой стеной стоящий перед глазами. Не развеет ветер тумана, тяжело стелющегося по полям.

Тихо напевает девочка печальную девичью песенку. О сером дожде и серой судьбе. С раннего утра — за коровами. Холодную картошку в руку — хлеба в хате нет. И бродить в мокром ольшанике, по оскудевшему выгону, пока не укроют поле предвечерние сумерки. Только бы корова не потравила господский клевер — высокой стеной зеленеет он вдоль дороги. «Ступай, ступай, Красуля, не поворачивай морду к клеверу, — клевер господский, не наш. Не оглядывайся, не надо!»

Дома печка уже погасла — мать оставила холодную лепешку. Ешь, если голодна. Да поскорей, работа ждет. Истолочь поросенку корм в корыте да курицу разыскать, что-то не пришла на насест, укачать маленького братишку, который в люльке разрывается от крика. Да еще на завтра замочить рубахи в ведерке — когда пригонишь корову, постираешь.

И снова дождь. А не то жара. Солнце печет голову, холодная роса щиплет босые ноги. Медленно, медленно тянутся дни, пока не придет зима, а с зимой — другая работа. Учись-ка прясть, ты ведь уже большая девка. Как нитку-то тянешь, недотепа!..

И брата на руках носи, ишь орет, не хочет уже в люльке лежать, а одного пустить, так еще через порог перелезет, на дорогу или куда, — и будет несчастье.

Тяжел маленький брат, свинцом оттягивает руки. Красные, потрескавшиеся от ветра, от мороза руки. Эх, если бы рукавицы — да где взять! А ботинки тебе зачем? В школу ходишь, что ли? Только и покрутишься что возле избы, — можно и босиком.

Бегут, бегут зимние дни. А когда повеет теплый ветер, когда почувствуется весна, не воображай, что можно выскочить, хлебнуть ветерка с поля, молодого и душистого. Перебирай к посадке картошку да гляди ровно разрезай, глазков не порть. Поросенку корм в чугуне поставь, сена корове подкинь, рубахи перестирай, горшки перемой да с малыша глаз не спускай — чем старше, тем с ним больше хлопот.

А когда появится зеленая трава — с коровой на выгон. Пока не придет пора полоть лен, помогать на сенокосе, вязать колючие снопы.

И оглянуться не успеешь — минет детство. Где же было твое детство, какой дорогой прошло, что ты с ним так и не встретилась? Не улыбнулось оно тебе радостной улыбкой, не звенело веселой песенкой. Минуло — и нет его. Вот ты и девушка — а что дальше?

Прясть лен, ровнехонько сучить нитки. Работать на сенокосе, в жнитво. Вечно одна песенка, печальная песенка твоей молодости:

А завтра что? А послезавтра что? Та же нищета. Парень-сокол за решеткой на годы, на годы… А впрочем — как тебе и выходить замуж? Разве у тебя есть что-нибудь? Только и всего что рубашка на теле. Кому нужна дочь бедняка?

Бегут, бегут серые дни. Уходит молодость — и оглянуться не успеешь. Что будет завтра? Послезавтра? Такой же серый день. Ничто не ждет, ничто не приходит издали, ничто не зовет вдаль. Вот вырастет брат, которого ты вынянчила на руках, женится. Может, возьмет тебя в свою хату. Будешь его детей нянчить и слушать окрики невестки. И еще не раз вспомнишь песенку, печальную песенку твоей юности:

И даже не так. Потому что какая же ты «молодиця»? Прошла жизнь, минула безнадежным, серым, бедняцким днем, без радости и без улыбки…

Но вот пришел такой сентябрьский день. И все меняется, все оборачивается другой стороной. Пурпуром красноармейских звезд, пурпуром красных знамен расцветает сентябрьский день освобождения.

Прошло ни много ни мало — год. Сходи на село, погляди.

Бегут пастухи за колхозными коровами — это уж последние дни, потому что школа начинается и они пойдут в школу.

Пастушья песенка — безнадежная песенка, сиротская мелодия, затерянная в серых дождливых днях, в солнечном зное, — оборвалась раз и навсегда. Ступай, девочка, в школу — теперь у тебя есть своя школа. Школа для всех.

Гудит колхозная молотилка. Забеги, посмотри, как работает колхозная молотилка. Времени у тебя достаточно — маленький брат в детском саду. Не болят руки от укачивания.

Слышится смех с огорода. Все работают вместе, сообща, большим коллективом. Запевай веселую песенку, колхозная девушка. Она сама рвется из сердца, сама несется по зеленому ольшанику, по далеким полям, позолоченным сентябрьским солнцем.

А когда тебя спросят, что будет завтра, послезавтра, — ты улыбнешься радостной улыбкой детства, которое наконец-то стало детством, радостной улыбкой молодости, которая наконец-то стала молодостью.

— Буду летчицей.

— Поеду на санитарные курсы.

— Буду учительницей.

И радостной песней шумят тебе крылья самолета, и зовет тебя дальняя даль, и день обещает тебе все, на что ты только способна, на что способна твоя молодость, освободившаяся из серых оков бедняцкой, мрачной жизни.

1940

ПЕРВЫЙ КОЛХОЗ

Мы съезжаем с шоссе на проселок. По сторонам зеленые перелески, ольховые рощи. Перед нами медленно движется крестьянская телега.

— Как проехать в колхоз имени Сталина?

Стоящая на телеге женщина весело улыбается.

— Да это к нам! Мы тоже из колхоза! И лошади колхозные. Я покажу!

Мы быстро приближаемся к деревне Уховец. Это здесь, в восемнадцати километрах от Ковеля, — возник первый колхоз.

Деревня Уховец. Памятна кровавая история этой волынской деревни.

Спокойно, бесстрастно рассказывает ее председатель колхоза, депутат Верховного Совета СССР.

Самого его тогда не было дома. Он сидел в тюрьме. Вечером домашние легли спать. Мать в избе, брат в сарае, на сене, отец за сараем.

Ночью матери послышался выстрел. Она приподнялась на постели и минуту прислушивалась, но всюду было тихо. Утром вышла посмотреть, почему муж не идет в избу.

Он лежал за сараем, в луже крови.

На крик женщины сбежались соседи. Вслед за ними явилась с ближайшего поста полиция. Полицейские принялись разгонять людей, пришедших посмотреть на покойного.