Газета Завтра 195 (34 1997)

ВКУС ПЛАТЫ

Сергей Кургинян

“За Чечню придется платить”.

Б.А.Березовский

1. “Процесс пошел”

“Сегодняшние переговоры — это уже очередной шаг навстречу друг другу. Одновременно мы, не упираясь, должны придумать, так сказать, дальнейшие шаги в отношении, так сказать, свободы Чеченской республики… Ну, независимость там, или еще, значит, что… Как там ее называть… Мы договорились по этому поводу. Аслан Алиевич ставил этот вопрос и правильно ставил… Нам не надо упираться.”

Я не буду ахать и охать по поводу того, сколь косноязычно и недостойно распинается по вопросу о судьбе вверенной ему страны пока еще глава пока еще российского пока еще государства. Конституционный кризис, который я в своем прогнозе предвещал на осень 1997 года, состоялся в августе. С опережением, так сказать… понимаешь… это… там… значит… что… как там… если… (Дальше показываю титанические телодвижения, пластическую конфигурацию которых предлагаю вообразить самому читателю, так сказать, в порядке поставангардистского хэппенинга.)

Запендюренное слово про независимость Чечни запускает жуткий процесс. Не надо песен про то, что все обойдется! Не надо ссылок на излишнюю драматизацию! Цыц, вы, с вашими ссылками! Шли бы вы в это, так сказать, понимаешь… Или куда подальше. Говорю как специалист, профессионал по проблемам госустройства и госстроительства, что если после этого слова ничего серьезного не произойдет в плане блокирующих последствия его произнесения ОБЩЕСТВЕННЫХ РЕАКЦИЙ, то примерно через год Россия распадется так же, как распался СССР. Мы будем жить в конгломерате расползающихся княжеств. Народы РФ, и прежде всего русский народ, оплатят этот распад миллионами человеческих жизней. А если есть Бог, которого эти… там… значит, которые поминают как и где ни попадя, стоя со свечкой в руках, то кара за это будет страшной. И мертвые, погибшие ради строительства нашего Отечества и нашего государства, встанут для того, чтобы судить преступников.

Это… значит… если… когда, ну, в общем…

Главное — это общественные реакции. Их не будет. И вот здесь утробные бормотания власти начинают спутываться в один клубок с утробными бормотаниями ее противников и бульканьем, урчанием, чавканьем того, что, видимо, еще являясь населением, уже перестает быть народом. Ибо глумливо говоря о том, что референдум по отделению Чечни пройдет в пользу этого отделения, Удугов фиксирует зловещую истину, коя состоит в том, что общественные реакции в России действительно глубоко деформированы, и выбор в пользу собственной смерти страна на основе волеизъявления вполне даже может произвести (что, конечно, не предопределено, но достаточно правдоподобно).

Э… Бе… Ме… Так сказать… Понимаешь…

2. Чему должно быть и чего не будет

Как должно было быть? Как должен был вести себя политический истеблишмент страны и все население, едва опомнившись от ужаса распада СССР и пребывая в прямом соседстве со своими согражданами, имеющими статус беженцев? Как должно вести себя общество, которое ведь вроде бы на мякине уже не проведешь и которое теперь знает, что каждый кризис государственности не освобождает граждан, а опускает их в пучину новых и еще более гнусных форм порабощения?

Парламент страны должен был немедленно выйти из отпуска. В простейшем виде он должен был отреагировать на это “Э… Бе… Ме…-независимость” просто импичментом. Ведь это вам не по-холопски рассуждать о качестве царской мочи! Это действительно вопрос жизни и смерти.

Однако мне представляется, что и этого недостаточно. Необходимо внесение коррективов в законодательство России. Я не юрист, и не мое дело разбираться здесь в проблемах юридической казуистики. Но конечный результат мне ясен. Должна быть восстановлена смертная казнь по одной статье, а именно: “Преступления против государства и общества”. Статья — прямое посягательство на целостность российского государства. Субъекты наказания: как сами высшие лица, напрямую посягающие на государственную целостность, так и их пособники — депутаты, санкционирующие распад; министры, поддакивающие так называемым “первым лицам”; конституционные судьи, позволяющие себе мямлить в единственном вопросе, который никакому мямленью не подлежит; “ученые обезьяны”, подсовывающие записки, в которых прямо и недвусмысленно говорится о распаде страны как о благе для ее граждан, и на основе антигосударственного блеянья коих принимаются решения подобного типа. Можно ввезти гильотину с родины прав человека и гражданина, чтобы сделать смертную казнь публичной. Важно зафиксировать факт такой правовой нормы в высших законодательных документах страны. И важно, чтобы все знали: не сейчас, так через пять лет, при другой власти, но эта норма будет реализована по отношению ко всем преступникам, посягающим на покой и жизнь десятков миллионов людей. Даже если сами люди сейчас не понимают, о чем идет речь, и чем это для них обернется.

Важно также по отношению к этой единственной экстремальной правовой мере обеспечить максимальное дистанцирование жестокости и произвола. Много говорилось о том, как на Западе веками рубили руки за воровство на площадях, и как это повлияло на обеспечение там “нормальных условий жизни”. О воровстве и нормальных условиях скажу отдельно. Здесь же речь идет об обеспечении жизни вообще. И ради этого можно пойти на крайние меры.

Так же важно именно в этом вопросе выработать механизмы глубокого общественного остракизма по отношению к семьям тех, кто напрямую посягнул на целостность российского государства. Как минимум, речь должна идти не просто о смертной казни, а о смертной казни с конфискацией всего движимого и недвижимого имущества в России и за рубежом. Есть и другие формы социального порицания, которые здесь и в этом вопросе допустимы только потому, что альтернативой жесточайшему блокированию сепаратистских тенденций в России может быть только смерть нации, гибель ни в чем не повинных семей, оказавшихся заложниками преступных “беканий-меканий”.

У меня есть некие сугубо принципиальные основания проявлять предельную политическую сдержанность по отношению к властной фигуре высшего ранга. Эти основания я изложу ниже. Поэтому (а также потому, что никакая законная кара не должна реализовываться задним числом) я считаю, что подобные действия следует применить профилактически, предупредив власть, что она “мекала-бекала” в последний раз, а дальше будет то-то и то-то. Это могло бы резко протрезвить любителей утробной невнятности, очистить их сознание и дикцию, ввести их в государственные берега.

Вновь подчеркну — вовсе не кровожадность диктует мне такие людоедские предложения, а ясное видение надвигающейся огромной беды, которая постигнет и народ России, и его “бекающую-мекающую” власть. Не убережется никто. Всех накроет одна вонючая и кровавая волна российского антигосударственного и антиобщественного беспредела.

Я предложил бы также господам с гуманного Запада не фыркать по поводу подобных экстремистских предложений. Потом пожалеете о случившемся, когда и вас втянет в поощряемую вами воронку российского ужаса безгосударственности, антисистемности, антижизни.

Я пишу все это, отчетливо осознавая, что ничего не произойдет. Что Дума не соберется на экстренные заседания, что общество не вздрогнет, не отреагирует. Что “бекание” и “мекание” власти сплетется в одну чудовищную какофонию с “беканием” и “меканием” ее конструктивно-непримиримых противников. В чем дело? Почему наличествует такой консенсус утробности? Ответ на этот вопрос непрост. И нужно жестко и поэтапно разбираться в хитросплетениях российской антиреальности.

3. Политический психоанализ

Вчитаемся внимательнее в утробно-какофонический псевдотекст российской капитуляции. Он заслуживает того, чтобы быть повторенным еще и еще раз.

Итак: “Сегодняшние переговоры — это уже очередной шаг навстречу друг другу. Одновременно мы, не упираясь, должны придумать, так сказать, дальнейшие шаги в отношении, так сказать, свободы Чеченской Республики… Ну, независимость там, или еще, значит, что… Как там ее называть… Мы договорились по этому поводу, Аслан Алиевич ставил этот вопрос и правильно ставил… Нам не надо упираться.”