Варфоломеевские ночи

Команда собралась в течение 40 минут. Сообщение вождя о необходимости переезда в Москву явилось тяжелым ударом для всех членов Политбюро.

Первым не выдержал Свердлов, он тянул руку до тех пор, пока за рукой не потянулся весь корпус, немного согнутый в виде вопросительного знака.

˗ Ну что, Янкель? чеши.

˗ Владимир Ильич! ваше решение чрезвычайно мудрое, оно гасит любой вопрос и заставляет поднимать руку только «за» и выговаривать только слово «да», но…простите за откровенность, мы немного обросли, обуржуазились, у каждого из нас имущества, а не то, у каждого из нас экспроприировано экспроприированное… в один вагон не поместить. У меня у самого три ванны, десять сервизов, один нож и сто золотых ложек. Как нам быть?

˗ У моей жены пятнадцать норковых шуб, три мешка тухель на каблуках и десять кроватей на складе. Она с эти богатством, что было отобрано у капиталистов-эксплуататоров ни за что не расстанется. Я вообще против переезда, куда бы то ни было, ˗ высказался Второй человек в государстве Троцкий, вчерашний Бронштейн.

˗ А моя за переезд, ˗ вопреки мнению всех, высказался Джугашвили˗ Сталин. ˗ Ми может заказать по два вагон на каждый советский капиталист, главное, чтоби в Москва била жилпрошшадь. Мне нужно десять комнат и два гараж.

˗ Вот˗вот, смотрите на секретаря ЦК, нашего ЦК. Скромный человек. Надо город на Волге назвать его именем, ˗ сказал Ленин и предложил проголосовать за переезд в Москву. ˗ Единогласно, ˗ добавил Ленин, хотя «за» проголосовали только трое из двенадцати. ˗ Другие предложения будут? Если будут, я прикажу экспроприировать то, что вы экспроприировали, тогда у вас все поместится в один портфель. Впрочем, может все решиться иначе. От меня только что ушел посол Мирбах. Немцы собираются оккупировать Петроград в ближайшее время.

˗ Немцы? В Петроград? Ребята, срочно по домам паковать имущество в вагоны. Владимир Ильич, а кто нам закажет эти вагоны?

˗ Бонч˗ Бруевич. Он здесь.

˗ Так точно, здесь, ˗ сказал Бонч Брунч.

Бесспорным доказательством того, что его единомышленники по Политбюро разжирели, явился переезд из Петрограда в Москву. Сам переезд давался каждому, кроме Ленина, не легким и далеко не желанным мероприятием, и все борцы за счастье человечества воспротивились бы единым фронтом, если-бы не страх, что вдруг придут немцы и все отберут.

А страх − великое дело. Каждый из нас знает, что такое страх. Советские люди должны помнить, что такое страх. Страх это, когда ты ночью проснешься, а потом до утра не можешь заснуть, потому что ждешь звонка в дверь. В спальне при выключенном свете так темно и так тихо, даже муха не пролетит и вдруг может раздаться звонок в дверь. Этот звонок означает мелкую дрожь в коленях и полное отсутствие воли.

Так вот страх, что все отберут, обуявший слуг народа, заставил их безропотно подчиниться воле Бонч-Бруевича собирать свои вещи, паковать их и заказывать вагон для отправки в Москву.

Бронштейну понадобились два вагона, чтобы все погрузить. Кацнельсон, простите, уже Свердлов, был скромнее, он подал заявку на один вагон. А потом еще и на второй…после того, как получил по башке от своей супруги. И только Апфельбаум вздыхал, он никуда не собирался. Ленин оставлял его в поверженном, разложенном, положенном на лопатки, Питере. Оказалось, что не всех жителей Питера вырезали гопники и бандиты, освобожденные из тюрем: окраины Петрограда остались целы и невредимы, а пустующие дома в центральной части города стали оккупировать те же гопники и вчерашние тюремщики.

Мало того, среди гопников, совершенно безграмотных, вдруг оказались профессора и доктора наук, которые, национализировав дипломы и одежду убитых, ходили по городу с высоко поднятой головой и даже стали отпускать бородки.

Старичок Калинин, совершенно пустой и безвольный, готов был признать полномочия новой элиты Петрограда, но элита по своей малограмотности допустила одну стратегическую ошибку. Часть «выдающихся» ученых дерзнула поехать за рубеж на какой-то форум ученых не то в Берлин, не то в Париж и тут-то была выведена на чистую воду: оказалось, что профессора двух слов связать не могут, читают по слогам, а свою фамилию подписывают, ставя крестик.

Пришлось Апфельбауму, после того как он покраснел от стыда, хотя стыда у него не должно было быть (Ленин запретил стыд) вычищать эту ученую когорту, а это, надо говорить правду, было нелегко. Трудно сказать, кто из них был главным, можно только сказать, что Апфельбаум, простите, Зиновьев, относился к старичку Калинину, как к ребенку или как выжившему из ума старику и делал то, что хотел. Сам Апфель планировал лично для себя и своей уже седьмой подруги, занять дворец князя Меншикова, но получилось ли это у него, как у настоящего коммуниста, трудно сказать. Все дело в том… Каменев с него глаз не спускал.

Скромный Лев Каменев собрал вещей всего лишь на полвагона. Большую часть занял двухстворчатый шкаф и пять железных кроватей, выкрашенных в красный цвет.

− Шкап − это мое имущество, − сказала супруга Льва Клара Абрамовна. − Я без шкапа никуда, хоть режь. Вот гляди-ка, тут двойное дно. Знаешь, сколько тут золотых рублей? Два мешка. Если тебя даже повесят, мне и моим сестрам, моей приемной матери Софье Зеликовне, что приходится тебе тещей, на две жизни хватит. Понял или не понял?

− Я с тобой согласен, Кларочка моя дорогая, а куда девать сервиз, кровати и прочее буржуазное барахло? Он из Зимнего дворца, говорят, принадлежал Екатерине Великой. Нельзя его тут оставлять.

− А кто горовит, чтоб оставлять? Сервозный сервиз упакуй в чумайдан и на горб. Окромя того, у нас три служанки, бывшие графини. Я что им так жизнь сохранила? Пущай тащат, белоручки.

− Графини? как это? Кларочка, Ленин если узнает, он меня действительно повесит. Ты этого хочешь?

− Не переживай, они, княгини − ниже травы, тише воды, я им жизнь спасла, их бы вырезали в Варфоломеевскую ночь. Они мне благодарны по гроб жизни. Они мне пятки чешут, в уши заглядывают и… даже попу подтирают.

Иосиф Джугашвили, чтобы показать, что он не лыком шит и ничуть не ниже Бронштейна-Троцкого тоже заказал два вагона, но Бонч-Бруевич развел руками.

− Моя много подарок на Кавказ. Земляки…они оленьи рога, шкуры, бурки, вагон «кизмариули», два бочка морской воды, десять мешок сушеный инжир и один мешок морской галька. Это толко мой богатство. А у жены очен много, и у ее семьи, у братьев, у сестер. Второй вагон, где хочешь доставай, иначе дружба врозь, как говорят на Россия.

Он глядел на Бонч-Бруевича спокойным взглядом, но от этого взгляда у собеседника невольно задрожали колени, и какой-то холодок пробежал по спине. Этот холодок был его судьбой, поскольку лет десять спустя, все ленинские соратники однажды проснулись врагами народа и были отправлены на тот свет строить коммунизм.

− Буду с Лениным советоваться, − сказал Бонч-Бруевич. − Потом доложу.

− С Лэниным. Моя запрещает тэбэ это дэлат. Сам ищи выход, − произнес Джугашвили, давая понять, что разговор окончен.

Бонч-Бруевич все равно попал к Ленину на прием, он был вызван, хоть и не вовремя. Он несколько раз пытался заговорить о втором вагоне для Иосифа Сталина, но Ленин не давал ему раскрыть рта.

− Товарищ Бонч˗Брунч, вам поручается архиважная задача. С заказом вагонов специального поезда, номер которого должен быть архи секретным и час его отправления, и кто в нем едет архи секретно, я уже ознакомлен и особых замечаний у меня нет. Вы должны проверить и убедиться, что все колеса крутятся в одну сторону и это далеко не все, Бонч. Вам надо отправиться в Москву немедленно прямо от меня, не заходя домой, о вашей семье на период переезда позаботится Феликс Эдмундович, и… там, в Москве национализировать все жилые помещения Кремля для членов Политбюро, прибрать, промыть, проветрить, чтоб не воняло всякой буржуазной нечестью. Поставить всех на довольствие; оно должно называться кремлевским пайком. Там должно быть все то, что у нас было здесь. Правительство молодой республики должно очень хорошо питаться, это икра черная, икра красная, копченый угорь, семга, осетрина. Каждому члену от шести до восьми комнат, а вождю мирового пролетариата Ленину двенадцать комнат: все мои родственники уже закупили билеты в Сибири и едут в Москву. Мы будем жить вместе. Если в Кремле нужен ремонт, подберите квартиры в лучших домах, принадлежавших ранее буржуазии. Если буржуазия противится − вырезать беспощадно всех до единого, включая членов семьи. Никакого слюнтяйства. У нас в Москве ВЧК своя, Дзержинский поедет поездом, он будет в соседнем вагоне со мной. Кстати, я поеду с другой станции, сяду не на той, где все садятся, я должен позаботиться о безопасности. Платье мне уже шьют. Я под именем баронессы Маккельштейн Срали Ефимовны поеду. Парик уже готов. Ах, о чем я говорю, поезжайте, поезд вас уже ждет. Будьте здоровы. Учтите, 11 марта все мы, великие сыны русского народа, в Москве. Встречайте.