Сетевые публикации

Думаю, что политики должны быть представлены в парламенте наряду с врачами, и только. Это не ущемляет государственную власть, не подрывает внешнюю политику: речь идет о нижней палате парламента.

Роль Верхней палаты (очищенной от ворья) будет заключаться в контроле над решениями законодательного собрания, над распределением бюджета.

Но это дает народу возможность народу делегировать в парламент не того кто обещает, но того кто делает. Это позволяет видеть, куда идет бюджет — в медицину или на ракеты. Наконец, это возвращает смысл термину «демократия».

Пусть злые языки говорят (31.01.2012)

Пусть злые языки говорят, что в условиях глобального кризиса финансового капитализма — следует сначала понять, какую стратегию спасения избрать, а затем трясти страну.

Мудрый полководец Буденный предпочитал вовсе не иметь никаких планов, поскольку планы могут быть выкрадены врагом. Изменить в мировой катастрофе мы ничего не можем, гораздо важнее, что мы осознали себя обществом.

Вернее сказать, лучшая часть общества уже осознала себя обществом, а худшая часть общества может к этому осознанию присоединиться. Мы еще не знаем, каким обществом мы себя осознали — понимание придет во время совместных акций.

Новый уровень гражданского единения показал автопробег с белыми лентами на машинах. Следующая акция должна сплотить гражданское общество еще больше.

Предлагается организовать Совместный Обед Сопротивления.

Участники акции — их будут тысячи, сотни тысяч! — отправляются в субботу в ресторан (кафе, столовую, закусочную, пирожковую, рюмочную — кому что по карману).

Заказываем принципиально «белые» блюда — Белое Меню!

Единомышленника вы узнаете по белым продуктам в его тарелке.

Так, на закуску рекомендуется салат из кальмаров, гребешки, устрицы.

Затем — тайский суп из кокосового молока, уха из осетрины.

Далее — белорыбица: белуга, стерлядь. Возможно белое мясо курицы или индейки.

Приветствуются итальянские пасты.

Десерт: бизе, сорбеты, бисквитные торты, украшенные белым кремом.

Дайте волю фантазии: например, можно изобразить кремовую надпись на торте «Удав, уползай!».

Из напитков — широкий выбор белых вин; эльзасские, бургундские, а для тех несогласных, чья приобретательская корзина не столь глубока, — молдавские вина.

Те граждане, которые не могут позволить себе субботний поход в ресторан, легко присоединятся к нам с тарелкой пельменей и стаканом русской водки. Ничто не помешает вам закусить водку луковицу — и почувствовать себя едиными с лучшей, сознательной частью общества.

Прочие же россияне, для коих и пельмени с водкой недоступны — пусть поставят перед собой стакан с прозрачной водой.

Главное — все мы вместе в этот час. Мы — народ! И нас не обманешь.

Так победим.

Кто выбирает (29.02.2012)

Три дня назад был в московской городской больнице — номер называть не буду, чтобы жертвой рассказа не стал заведующий хирургическим отделением: он пришел два года назад, при нем стало лучше. Он заменил гнилые рамы в окнах, поменял сгнившие двери, начали ремонтировать первый этаж. Он настоящий врач, делает две операции каждый день, он благородный человек. Но изменить то, как устроено общество, он один не в силах.

Устроено так:

В огромных широких коридорах стоят кровати, койки и банкетки, везде, на каждой годящейся поверхности лежит человек. Прооперированных кладут в коридор, потому что реанимация полна; к тому же в реанимацию лучше не попадать — там пьяные медсестры ночью танцуют, а женщины и мужчины лежат вперемешку — правда, им там не до того, чтобы подглядывать. Температуру в реанимации никто не измеряет, а таблички с именами больных перепутаны — теснота, толчея, да и выпимши иногда (от жизни такой как не выпить). И вот эта жуткая реанимация набита, и тех прооперированных, что попроще (ну аппендицит там или желчный пузырь) кладут в коридор — палаты (по десять человек минимум) тоже забиты.

Спрашиваю: почему так?

Ощущение — что на улице артобстрел и подвозят раненых. Кто с чем, чаще всего почему-то перитонитом, и это, объясняют мне, естественно: люди стараются перетерпеть боль. А как не стараться, если они представляют, куда попадут.

И вот спрашиваю: ну почему так много народа? В других больницах все же не так. Ну, я не о платных, разумеется. Но есть и федеральные и ведомственные, где народу не так много.

А просто все, мне объясняют. Дело в том, что мы стариков всех берем. Обычно стараются стариков не брать, а мы берем всех — и бомжей, и стариков. Я считаю, говорит зав отделения, хирург, что всех надо спасть. Да тут же выжить невозможно, говорю. Ничего, говорит, прорвемся.

То, что в Чечне убивали необученных мальчиков, широко известно; отправляли на убой — вот и все. И в Афганистане, судя по рассказам, примерно так же, хоть и не до такой степени. Я видел Афганистан уже во время американской кампании, и видел как экипированы ихние солдаты, какое прикрытие имеют и как контролируемы всеми способами. И тамошние жители (в Музари Шарифе и Кабуле многие говорят по-русски) рассказывают, как заботились о русской армии в прежние годы, точнее — как не заботились. Смерды — что о них горевать.

Вернусь к больнице.

Это широкие, метров по десять шириной коридоры (бывшая усадьба), раздолбанный кафельный пол, стены в протечках, ржа по всем трубам. Туалет (один на этаж, то есть на двести человек) новый заведующий сменил. Теперь в туалете три чистых унитаза (на двести человек). А был один толчок (другого слова нет) оранжевого цвета. Я этот туалет знаю хорошо: туда пять лет назад моего родственника привезли ночью, он там себе шейку бедра сломал — пол скользкий от мочи. Подтверждаю, стало чище. Правда, туалет один, палат шестнадцать, в среднем по десять человек, и в коридоре человек сорок-шестьдесят. То есть, меньше сорока не бывает, а при мне было шестьдесят три.

Одеяла байковые, неплохие, бывает хуже. Про еду говорить не стану.

В целом — картины Гойи (есть у него такие картины — больницы, дурдом рисовал) уступают по выразительности. Я в подробности не вдаюсь, чтобы не шокировать читателя.

Эти люди не нужны. Вообще не нужны. Хирург их спасает — против всякой логики. Но они не нужны.

Многие сетуют на отсутствие программы (26.03.2012)

Многие сетуют на отсутствие программы у тех, кто желает изменить общество. Между тем программа присутствует и, чем дальше, тем яснее читается.

Всякое очередное движение социальной мысли, как то: защитить опального банкира, но не трогать систему банковских махинаций; осудить Православную церковь и противопоставить ей нравственность улицы; осудить власть, но не менять природу власти, которая состоит в унижении толпы — это только кажется нелепым.

Но общественная конструкция и нравственная программа общества — в целом складываются. Сперва я удивлялся: как можно осуждать один воровской клан (Путина) и служить в другом воровском клане (Березовского, Усманова, Абрамовича)? Как можно поддерживать опального банкира и не поддерживать тысячи безымянных бездомных? Как можно сочувствовать хулиганкам, но не сочувствовать тем, кто реально отбывает срока ни за что — часто за сопротивление насильнику? Как можно стремиться к наживе и жить в суете, а одновременно выступать за общественную мораль? Как можно завидовать Западу, который сегодня в беде именно по причине стяжательства, — и одновременно стремиться не к общественному единству, но к избирательному стяжательству? Это на первый взгляд загадочно, не очень конструктивно.

Однако конструкция есть — и образ желанного общества имеется. Это Пятый круг Ада, описанного Данте. Дождь, льющийся на чревоугодников в Третьем круге, стекает по кругу Четвертому — там, где обитают мздоимцы и стяжатели, скряги и накопители, — и образует стоячее болото Стикс.

В этом болоте живут завистники. Они завидуют чужой богатой жизни, пресмыкаются перед сильными и ненавидят слабых, они не могут образовать коллектива, чтобы преодолеть свои мучения, они захлебываются зловонной жижей, но не могут плыть. Это Болото и есть та социальная конструкция, которую мы усердно строим — продолжая обжираться и воровать, клеймить глупых жестоких попов и самовыражаться в ресторанах.