Плохо сделано в Китае

Самое интересное, однако, происходило с результатами переписи не в стране, а за рубежом. Какие бы цифры правительство ни опубликовало, финансовые аналитики, журналисты и другие исследователи клялись своей профессиональной репутацией, что они были занижены.

«Китайцы сами не знают, сколько их на самом деле», — говорили они. Когда по официальным данным население Китая составляло 1.3 миллиарда человек, иностранцы, «в результате независимых исследований», установили, что на самом деле население было ближе к 1.5 миллиарда. И эти данные никогда не обсуждались, никто не просил исследователей описать их методологию отчасти потому, что слишком многим хотелось верить в более высокие цифры. Кому нужны «друзья Китая», когда вокруг полно подобных людей.

Иностранцам, впервые посетившим Китай, легко было поверить в потрясающую многочисленность его населения. Они приезжали в Пекин, Шанхай и Гуанчжоу и представляли себе такую же плотность населения на территории, сравнимой по размеру с Соединенными Штатами. Иностранцы полагали, что Китай заселен равномерно, хотя никогда не бывали за пределами густонаселенных районов побережья. Они не понимали, что внутренние районы Китая были мало пригодны для жизни, а горные массивы и другие природные барьеры делали их непригодными не только для земледелия, но и просто для проживания.

Иностранцы также недооценивали культурные отличия в подходах к городскому планированию. Китайцы, в отличие от американцев, не слишком ценили личное пространство. Они предпочитали женао, шум и суету, присущие городской жизни.

Городское строительство в Соединенных Штатах неминуемо приводило к расползанию пригородов. Один район незаметно переходил в другой. В Китае же города строили очень плотно, и в результате, выехав из центра Шанхая, уже через полчаса можно было оказаться посреди практически безлюдных полей. Даже в сельской местности китайцы предпочитали жить плотно, строя дома впритык друг к другу.

Иностранцы, писавшие о Китае, были склонны к преувеличениям в стиле Марко Поло; переоценивая масштаб всего на свете, они говорили: «Ах, этот размах!» и использовали раздутые официальные цифры, чтобы вызвать эмоциональный отклик у читателей. Говоря о численности населения, они часто прибегали к эпитетам, обычно используемым астрофизиками при описании Млечного Пути. Они стремились вызвать у читателей восхищение величием этой страны. В то же время никто не писал ничего подобного об Индии, которая выглядела гораздо более многолюдной.

Считалось, что Китай невообразимо огромен, но для тех, кто прожил там достаточно долго, он со временем становился все меньше. Для меня дело было не только в таксистах, я часто встречал знакомых, особенно иностранцев, повсюду: в ресторанах, в аэропортах, в поездах и просто на улице. Отчасти дело было в восприятии. Иностранцы, жившие в Китае, знали друг друга, они жили тесным содружеством и имели определенное положение в обществе. Китайцы, жившие в Китае, по крайней мере, те из них, кто занимал ответственные должности в правительстве и в индустрии, тоже обычно хорошо знали друг друга. В стране было множество людей, у которых не было почти ничего, и очень немного ключевых фигур, задававших тон в экономике. Китай временами напоминал кинофильм «Бен Гур», снятый в Голливуде в 1950-е годы. В этом эпическом полотне были задействованы тысячи актеров, но на афиши попало лишь несколько имен.

Считалось, что население Шаньтоу насчитывало около пяти миллионов человек, примерно столько же, сколько проживало в Филадельфии, Сан-Франциско или Вашингтоне. Тем не менее иностранцы, приезжавшие в город, всегда останавливались только в одном из трех отелей.

Поэтому, вероятно, не было ничего удивительного в том, что, спустившись в холл отеля однажды утром и увидев группу европейцев, я принял их за ответственную делегацию. Деловые люди обычно приезжали поодиночке или парами. Эта группа насчитывала примерно 10 человек, и поскольку туристы никогда не приезжали в восточные районы этой провинции, я решил узнать у клерка за стойкой, кто были эти люди.

— Игроки в дартс, — ответил он, — из Англии.

— Игроки в дартс из Англии! Вот это встреча, — подумал я.

Они стояли вокруг горшка с большим комнатным растением посреди холла. Я подошел к группе и представился. Один из них, одетый в черную футболку, пожал мне руку и объяснил, что они прилетели на соревнования.

— Матч состоится сегодня вечером, — сказал он, — обязательно приходите!

Зал, где проходили соревнования, находился по пути на фабрику. Будучи американцем, я практически ничего не знал об этой игре и не мог представить себе, что она имеет какое-нибудь отношение к серьезному спорту. Я полагал, что в дартс все решает случай. Даже мишень с черными и красными секторами вокруг центра выглядела как колесо рулетки.

Обрадовавшись возможности узнать что-то новое, я решил сходить на матч. Вечером на стадионе моим соседом оказался китаец средних лет, решивший, что я приехал вместе с командой. Когда я сказал ему, что просто пришел посмотреть на соревнования, он очень удивился, и я вдруг понял, что был единственным иностранцем на трибунах.

— А вы участвуете в организации соревнований? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — Я — фабрика.

Именно так владельцы фабрик говорили о себе: «Во ши гунчан». Они не управляли фабрикой и не владели ею. Они были фабрикой.

Он признался, что мало знал об игре в дартс, но его фабрика выпускала спортивный инвентарь, и он поставлял продукцию компании, торговавшей дротиками для игры. Он сказал, что был мелкой сошкой в сфере экспортного производства, и, как и многие другие производители, надеялся найти способ начать выпускать товары для внутреннего рынка.

Во многих отраслях производители сосредотачивали свои усилия на экспорте, надеясь в душе, что со временем спрос на их продукцию вырастет и на родине. Свидетельства этому попадались в самых неожиданных местах. Например, в районе, где располагалось много фабрик, выпускавших рождественские украшения, праздничные украшения можно было увидеть во всех ближайших гостиницах. Совершенно не имело значения, о каком именно товаре шла речь. Если его покупали за пределами Китая, производители пытались продавать его и на внутреннем рынке. Дело было не в западных ценностях и не в стремлении быть более современными, это был коммерческий расчет — и ничего больше.

— Выходит китайская команда, — сказал мой сосед.

Хоть мой сосед и не очень интересовался игрой, он внимательно следил за происходящим.

Этим вечером нам предстояло увидеть матч между китайской и британской командами. Силы были явно не равны, поскольку в Англии игра в дартс была очень популярна, а в Китае о ней почти никто не знал. Я видел, что в Китае играли в дартс, только однажды. Дело было в баре для эмигрантов, да и там и мишень, и сами дротики были в ужасном состоянии.

Состязание началось, и разобраться в правилах оказалось совсем нетрудно. Каждый игрок бросал по три дротика за раунд. Цель игры состояла в том, чтобы набрать 501 очко как можно быстрее. Каждый сектор мишени соответствовал определенному количеству очков от 1 до 20 и содержал две области, попадание в которые приводило к удвоению и утроению очков, присуждаемых за этот сектор.

Чтобы набрать 501 очко как можно скорее, игроки старались попасть в маленькую область мишени, соответствовавшую «утроению двадцати».

Оказалось, что английские игроки играют невероятно умело. Особенно выделялся своим мастерством один из них, как раз тот, с кем я говорил утром в холле гостиницы. Его звали Фил Тейлор, и, как я узнал уже потом, он был чемпионом мира по бросанию дротиков.

Превосходство Тейлора подчеркивал специально прилетевший на матч ведущий, называвший его прозвищем «Power» («Сила») без тени иронии.

Собравшиеся наблюдали за тем, как он подошел к линии и бросил первые три дротика. Каждый из них попал в утроение двадцати. Более того, мастерство, с которым Тейлор расположил дротики на мишени, вызвало восхищение. Его первый дротик попал в левую половину крохотного пространства, правый послушно лег правее. Третий дротик прилетел сверху, по чуть более крутой траектории, так что его оперение легло на дротики, уже торчавшие из мишени.