Гений зла Гитлер

Маховик был запущен, имел определенную инерцию – требовалось время на то, чтобы ее погасить. С другой стороны – зачем же останавливать машину, когда ресурсы в виде сырья, валюты и производственных мощностей имелись рядом, в Чехословакии?

Защитой этой страны служило только подписанное Гитлером Мюнхенское соглашение.

Черчилль в своих мемуарах описывал триумфальное возвращение Чемберлена из Германии, и показанное им соглашение с подписью Гитлера, и слова, которые британский премьер-министр произнес в Парламенте: «…я привез мир этому поколению».

И Черчилль прибавил, что в ответ на бурные аплодисменты Чемберлен «еще раз помахал этой бумажкой». Он невысоко ценил честное слово Адольфа Гитлера – и оказался совершенно прав.

16 марта 1939 года немецкие танки вошли в Прагу.

Примечания

1. Утверждалось, что Эддой дочь Геринга была названа в честь графини Эдды Чиано, жены графа Чиано, министра иностранных дел Италии. Графиня была дочерью Бенито Муссолини.

2. Paul Kennedy. Rise and Fall of Great Powers. New York: Random House, 1987. P. 307.

Стоит ли умирать за Данциг?

Генерал Франц Гальдер, сменивший Людвига Бека на посту начальника Генштаба сухопутных войск, был, как и его предшественник, человеком умным и рациональным, в армии же был известен своей эффективностью. И когда в конце марта 1938 года Гальдер получил распоряжение – подготовить общие соображения на случай войны с Польшей, – то документ был готов уже 3 апреля.

Его перепечатали на машинке с крупным шрифтом – Гитлер уже нуждался в очках для чтения, но не любил ими пользоваться. Фюрер прочел документ, в деловой части менять ничего не стал, но добавил политическую преамбулу. Там говорилось, что отношения с Польшей построены на принципе «никаких осложнений». Но если Польша займет угрожающую позицию, она должна быть сокрушена, и сделать это надо в кратчайший срок.

Совершенно то же самое сказал и Гальдер в разговоре с офицерами Генштаба.

Он даже развил эту мысль и сообщил своим слушателям, что очевидное изменение отношения фюрера к Польше буквально «снимает у него камень с души» – потому что Польша сейчас очевидно относится к категории врагов, должна быть устранена как военный фактор, и сделать это надо быстро, до того, как ситуация успеет измениться.

Тут надо учесть, что говорил это тот самый генерал Франц Гальдер, который в начале марта того же, 1938 года обсуждал – правда, в очень узком кругу, – идею «отстранения Адольфа Гитлера от власти», не исключая и возможности его физического уничтожения.

Мысль-то, собственно, принадлежала не ему, а подполковнику Гансу Остеру, заведовавшему в Абвере кадрами и финансами. Адмирал Канарис, его начальник, своего подчиненного очень ценил и подчас обсуждал с ним весьма деликатные вопросы, в курсе которых держал и Гальдера.

Все трое были в полном согласии относительно безумия «судетского кризиса», очень опасались войны с Англией и Францией и для предотвращения ее были готовы пойти далеко…

Дальше, как мы знаем, случилось Мюнхенское соглашение.

Это – и последующий захват Чехословакии – совершенно переменили ход мыслей Франца Гальдера. Он сказал, что благодаря «инстинктивно правильным решениям фюрера» было принято единственно правильное решение.

Поистине, если уж такой холодный, умный и рациональный человек, как Франц Гальдер, после Мюнхена заговорил об «безошибочном инстинкте фюрера» – в точности так, как говорил в былое время Грегор Штрассер, – многое должно было перемениться.

Гальдеру было очевидно – союзники проявили слабость, Германии удалось достигнуть важной победы, и теперь ее следует закрепить и дополнить. Союзники, надо сказать, пришли к очень похожему умозаключению.

И сделали из этого поспешные и не слишком продуманные выводы.

Мюнхенские соглашения 1938 года в СССР назывались «сговором» не просто так. Считалось, что за их подписанием стоит идея – направить экспансию Германии на восток и тем заставить ее сцепиться с русскими за Польшу или за Румынию.

Поэтому-то Чехословакию и принесли в жертву. Интересно, что такую точку зрения в России иногда защищают и сейчас. Ну что сказать? Это объяснение разумно, логично – и, по-видимому, неверно. И показать его неверность можно очень просто – надо всего лишь посмотреть на хронологию событий.

14 марта 1939 года Гитлер вызвал чехословацкого президента в Берлин и «предложил ему принять протекторат Германии». Словакия при этом отделялась и провозглашалась как бы независимой.

15 марта 1939 года указом Гитлера то, что оставалось от страны, объявлялось «германским протекторатом Богемия и Моравия», рейхспротектора которого (то есть главу исполнительной власти) назначал фюрер.

18 марта 1939 года британский кабинет в полном составе единогласно поддержал предложение премьера Невилля Чемберлена о кардинальной смене политики. Германской экспансии будет поставлен предел, малые государства Европы получат британские гарантии.

Нападение на них – вне зависимости от того, будет ли это Голландия, лежащая на западе от Германии, или Румыния, лежащая от нее на востоке, – означает объявление войны Великобритании. Буквально на следующий день к англичанам – в лице своего премьер-министра Эдуара Даладье – присоединилась и Франция.

И в свете всего вышесказанного возникает законный вопрос: если целью «мюнхенского сговора» было направить экспансию Германии на восток, то зачем же тогда защищать Польшу?

Может быть, дело все-таки в чем-то другом?

Еще в сентябре 1938 года Чемберлен говорил, что англичанам не надо бы «рыть траншеи и примерять газовые маски из-за ссоры людей, о которых они ничего не знают».

Ho, наверное, он знал поляков не лучше, чем чехов?

И если так, то дело тут не в коварных замыслах о «перенаправлении германской агрессии на восток», а в остановке самой агрессии.

Крах Мюнхенских соглашений оказал на Англию удивительное воздействие – она проснулась. Если в октябре 1938 года общественное мнение было целиком на стороне Чемберлена, а его критик, Уинстон Черчилль, выглядел «поджигателем войны», то в марте 1939-го тот же Черчилль стал «бдительным часовым», а Чемберлен – дураком, обманутым бесстыжим проходимцем.

И более того – проходимец стал выглядеть не просто подлым, а опасным. И уступать ему больше не следовало нигде и ни в чем, даже в самом малом.

Это ощущение немедленно нашло себе совершенно конкретное подтверждение.

Французский премьер-министр Даладье не просто поддержал английскую точку зрения, но даже добавил пару слов относительно «защиты Польши и Данцига».

Тут надо принять во внимание, что Данциг и в Польшу-то не входил, а считался вместе с окружающими его деревеньками и хуторами вольным городом под управлением собственного сената и под покровительством Лиги Наций.

Имелось даже специальное данцигское гражданство.

После окончания Первой мировой войны, когда от Германии отделили для заново воссозданной Польши те части ее территории, где поляки составляли больше 50 % населения [1], Данциг оказался немецким анклавом, отрезанным от Рейха. А польское побережье Балтики отрезало Восточную Пруссию от остальной территории Германии – и Данциг лежал как раз посередине этого побережья.

Польша имела в вольном городе Данциге особые права.

Его и создавали-то, собственно, для того, чтобы у этой новой страны Европы был собственный порт и собственный выход к морю. Польша контролировала все железные дороги, ведущие в город, и находилась с ним в таможенном союзе.

Но Данциг оставался немецким, поляков из 357 тысяч его граждан было не больше 10 %.

И если бы Рейх вдруг вознамерился «вернуть себе Данциг», то что за дело до этого Англии и Франции?