Беспамятство как исток (Читая Хармса)

Сновидение рождается из "темного чувства" жизни, например, из того, что Бергсон называет "чувством внутреннего осязания" (les sensations de "toucher interieur"), и это чувство настоящего вдруг наполняется содержанием прошлого. Эндоптические иллюзии -- как раз такое чувство настоящего, способное открыться на образы прошлого. Для Хармса это чувство неопределенности переживаемого настоящего момента чрезвычайно важно. Он многократно описывает такое чувство, которое никак не может быть сформулировано, описано, названо. Хармсовская амнезия может пониматься как сжатие памяти до пол

____________

14 Bergson Henri. L'energie spirituelle. Paris: PUF, 1919 P. 105.

Исчезновение 169

ной ее нечитаемости в настоящем, как переживание жизни, момента "теперь", в котором память существует как беспамятство. Отсюда и тесная связь хармсовской амнезии со сновидениями. Хармсовское окно с его внетемпоральностью -- та же точка касания острия конуса и поверхности настоящего.

То чувство, которое Хармс связывает с созерцанием воды, -- типичный пример такого странного видения-невидения, воспоминания-беспамятства, чистого ощущения, почти что ощущения тела как жизни: "Даже если там ничего не видно, а все же хорошо. Мы смотрели на воду, ничего в ней не видели..." Это состояние сходно с ощущением внутреннего осязания или с описанным Бергсоном генезисом сновидения:

Интересно видеть, как ощущения внутреннего давления поднимаются к визуальному полю и, используя заполняющую его световую пыль, могут трансформироваться в формы и цвета15.

Генерация этих форм описывается Бергсоном в категориях мифа, который он позаимствовал в "Эннеадах" Плотина. Плотин описал то, как души опускаются из мира трансценденции в тела. Первоначально они летают в своих эмпиреях подобно обэриутским "вестникам":

Неспособные к действию и даже не помышляющие об этом, они парят над временем и вне пространства16.

Но вдруг душа обнаруживает в неодушевленном теле какое-то внутреннее сродство с собой:

И душа, глядя на тело, в котором, как ей кажется, она видит свое отражение, завороженная, как будто при взгляде в зеркало, дает притянуть себя, нагибается и падает. Ее падение -- начало жизни17.

Так в образах Плотина Бергсон описывает проникновение прошлого в настоящее. Это проникновение представляется им в категориях встречи и падения. Миф Плотина сходен с "мифом" Хармса -- в обоих случаях речь идет о встрече и выпадении из безвременья ("окна") во время.

У Плотина душа спускается из безвременья к телу, как к "актуальному присутствию". Встреча создает контакт, который переводит душу в "сейчас", в "теперь", душа обретает настоящее и одновременно падает в тело18. Безвременье души оказывается родственно прошлому Бергсона.

Когда в тексте "О том, как меня посетили вестники" Хармс описывает невыразимое ощущение близости вестников, не отмеченной ничем материальным, он описывает чистое состояние присутствия. Что-то упало из безвременья, и возникло чувство "теперь", то есть

_______________

15 Ibid. Р. 90.

16 Ibid. P. 96.

17 Ibid. P. 97.

18 Plotinus. The Six Enneads. Chicago; London; Toronto: Encyclopaedia Britannica, 1952. P. 202-- 203.

170 Глава 6

присутствия, которое не может быть отнесено ни к какому конкретному телу и которое выражается именно в чувстве собственного тела ("а все же хорошо"), как актуального настоящего, открытого на прошлое. Приход вестников -- это актуализация прошлого в настоящем.

Текст Хармса был написан в ответ на послание Друскина об исчезновении вестников:

Дорогой Даниил Иванович, вестники меня покинули. Я не могу даже рассказать Вам, как это случилось. Я сидел ночью у открытого окна, и вестники еще были со мной, а затем их не стало. Вот уже три года, как их нет. Иногда я чувствую приближение вестников, но что-то мешает мне увидеть их . Теперь, когда нет желаний, нет вдохновения и вестники покинули меня, я вижу, что писать и думать не о чем. Но может быть, я не прав, может быть, сегодня день такой -- я чувствую близость вестников, но не могу их видеть (Жаккар, 129).

Текст Хармса перекликается с текстом Друскина. Оба описывают неописываемое состояние. Один -- отсутствия, другой -- присутствия, один -исчезновения, другой -- явления. В принципе тексты сходны, оба сосредоточены на описании ощущении до манифестации в этом ощущении памяти. Амнезия в данном случае выступает как чистое настоящее, как настоящее, переживаемое телом и поэтому как бы открытое на трансцендентность прошлого. Прошлое должно начать течь сквозь тело, спускаться в него, как душа сквозь окно (или, у Друскина, ушло в окно, перестало протекать сквозь тело).

Бергсон идет еще дальше и утверждает, что наше актуальное восприятие материального мира в чем-то аналогично сновидению. Мы не видим вещь, мы видим лишь ее абрис -- остальное дорисовывает наша память:

Так, в состоянии бодрствования познание объекта предполагает операцию, аналогичную той, что происходит в сновидении. Мы воспринимаем лишь набросок вещи; он вызывает воспоминания о завершенной вещи (chose complete); и полное воспоминание -- о чьем существовании не подозревало наше сознание, -- бывшее внутри нас просто как мысль, пользуется возможностью вырваться наружу. Когда мы видим вещь, мы предлагаем самим себе такого рода галлюцинацию, проникающую в реальность19 .

Это значит, что в восприятии мы всегда имеем смесь настоящего и прошлого, прошлое как бы обнаруживает в нем свое тело. Особенно характерно это для языковой практики. Бергсон, например, утверждает, что чтение всегда имеет галлюцинаторный характер, потому что мы воспринимаем лишь некие обломки слов, которые дополняются памятью. Философ пишет о чтении "несуществующих букв"20.

Такое чтение напоминает дешифровку монограмм, в которых в синхронном срезе сосуществуют "прошлые" и "будущие" буквы, а линеарность заменена единовременным соприсутствием.

________________

19 Bergson Henri. L'energie spirituelle. P. 99.

20 Ibid. P. 98.

Исчезновение 171

Восприятие, чтение оказываются в такой перспективе связаны с появлением и исчезновением, которые могут пониматься как переход из прошлого в настоящее и уход из настоящего в прошлое.

5

Тело, существующее в "четвертом измерении", то есть соединяющее в безвременье прошлое, настоящее и будущее, -- это тело в своем истинном облике. Истинное обличие тела недоступно нам, потому что мы в настоящий момент всегда имеем дело только с фазой становления, метаморфозы. Исчезновение тела -- финальный этап становления -- оказывается связанным с открытием истины о теле. В момент исчезновения тело как бы все, целиком, прошло перед наблюдателем, "фильм" тела кончается, и оно фиксируется в памяти во всех своих фазах. Тело полностью поглощается памятью в своем подлинном обличии только в финальный момент своего исчезновения.

Хармс неоднократно описывает ситуацию исчезновения объекта, предмета, мира, сопровождающего его явление в "истинном" виде. Один из наиболее выразительных текстов на эту тему -- уже упоминавшийся "Мыр" (1930):

Я говорил себе, что я вижу мир. Но весь мир был недоступен моему взгляду, и я видел только части мира. И все, что я видел, я называл частями мира. И я наблюдал свойства этих частей, и, наблюдая свойства частей, я делал науку. Я делил их и давал им имена (ПВН, 313).

Возможность делить мир на части, связанная с фазовостью предъявления объекта в нашем восприятии, эквивалентна способности лингвистического членения мира, способности давать имена, называть. Хармс подчеркивает, что он делил мир на части и одновременно давал им имена. И вот происходит событие, части вдруг перестают восприниматься:

И вдруг я перестал видеть их, а потом и другие части. И я испугался, что

рухнет мир.

Но тут я понял, что я не вижу частей по отдельности, а вижу все зараз.

Сначала я думал, что это НИЧТО. Но потом понял, что это мир, а то,

что я видел раньше, был не мир.