Гуманная мизантропия

2). Элита сильнейших враждующих государств договаривается против… не столько даже народа, сколько против элиты «второго плана».

3). Последовательно проводимый либерализм неминуемо кончается социал-демократией.

4). Национально-освободительные движения поначалу индуцируют левую идеологию, но в итоге ее же губят. Весь третий тур прошел под знаком борьбы «Интернационала» и «сепаратизмов».

5). «Националистическая партия» в рамках одного федеративного государства сначала разбила «имперскую партию», но потом была вынуждена отыграть обратно в ее сторону.

6). Спецслужбы тяготеют к транснациональной организации и предательству своих «государств», «этносов» и т. д.

7). Главным препятствием пост-либеральной олигархии, как ни странно, выступила свобода слова, и она была отменена на хрен.

8). Единоличное правление в масштабах мира, как и узурпацию всех финансовых потоков одним лицом или даже одним кланом — вряд ли возможна. «Надо договариваться».

9). Оскотинивание большинства и «среднего класса» — едва ли не единственное, что препятствует тотальному экономическому равноправию.

10). Попавший в номенклатурный верх никогда уже не падет ниже определенной черты, и всегда имеет шансы вернуться.

11). Мировая элита оказывается в строгом смысле коллаборационистской по отношению ко всему человечеству как периферии, то есть она ведет себя так, как будто обслуживает некую метрополию, при том, что никакой видимой метрополии нет. Но видимость именно коллаборационистской политики — налицо.

…Примерно вот так. Можно предположить, что я начал играть с некими установками, и в процессе их развернул. Думаю, что 6–7 пунктов — предпрограммированы совершенно. Но вот 3–4 (какие именно, не скажу) явились для мня открытием. Я действительно не подозревал, что оно обернется так. Я действительно никому не подыгрывал… единственное пожелание — сделать процесс максимально увлекательным, для чего он должен быть подробным и честным.

По итогам одной отвязно-шизовой развлекухи мог бы написать добрый конспирологический томик. Более того, если такие томики пишутся по какой-то схожей методе — респект их авторам.

Умеют ребята творчески отдохнуть!

— Надо, — говорю студентам, — изучать различные страты. Ни к каким не принадлежа. Ну вот, например, в субботу я пил спирт с бичами, а в понедельник чай с вице-премьером Российской Федерации в Белом доме. А сейчас вот тут перед вами, и еще вопрос — какой из трех опытов любопытней, экстремальней и познавательней.

При этом тактично умалчиваю, какие же мерзкие бичи, мерзкий вице-премьер, и студенты — местами тоже.

Но это было давно. Исчезли бичи, подевались вице-премьеры, и сам я сбег от студентов. Сижу один.

Но если что — могу понтоваться. Мол, было. Знайте наших, которые знали тех.

Сейчас я ленивый, скучный. Обрюзг. Пишу мемуар.

В 2001 году Союз писателей решил мне заплатить 2001 рубль за рецензии. Но оказалось, что идти надо не в Союз, а в какую-то контору, получать там бумажку, потом с этой бумажкой идти еще куда-то, ждать там два часа… «Ну совок развели», — мысленно и злобственно шипел я. Со мной какую-то сумму получал дяденька, совок вполне повидавший. «Раньше-то было, — говорит, — заходишь в союз, тебе из стола вынимают денежку, идешь и пьешь». С тех пор «совок» начал из лексикона куда-то дрейфовать, и почти совсем сдрейфил. Более того, чудится, я немного перед ним виноват. В общем, прости меня, Совок, пожалуйста. Могли бы сказать, что я занимаюсь гнусной обывательской социологией — возгоняю случай в теорию. Но я ведь не говорю, что имею теорию про «совковость». Ничего не имею. Просто впечатление. Если угодно, оно про то, что не надо ругаться теми словами, коих ты не знаешь… Не говорят же люди на улицах — «сука ты редуцированная, коннотат парашный, симулякр ебаный…».

Если бы я был христианским проповедником, я бы сказал самому себе — «тебя терзают мелкие бесы, которым ты по запарке торганул душу». Возможно, я бы даже поверил.

Дело в чем? Временами накатывает такой невроз, а может, это называется по-другому. Подсознательно ждешь какого-то нападения — на улицах, вообще в любых местах, кроме 3–4 совсем уж знакомых. Это не разумный страх, когда прохожий обходит компанию бухой гопоты. Я-то как бы жду всего и от всех — среди бела дня, от мужчин, женщин, детей, знакомых и незнакомых. Сейчас подросток вынет из рюкзака и стрельнет. Сейчас дедушка обматерит. Сейчас тетенька обсчитает. Бр-р-р. При этом мне никто ничего плохого не делал — явилось само собой, не реакцией на реально пережитый кошмар. Правда, когда сильно занят, спешу, думаю, когда сильно хорошо, или плохо, или болею, или чувствую прилив сил — не накатит. Накатит тогда, когда нормальному человеку скучно. Он идет и скучает, как образ лишнего человека в русской литературе. Я иду и тревожусь, как идиот.

Проповедник бы мне сказал: в книжках ты описал мир веселого конца света, где любой прохожий — вынет и стрельнет. Ты, сука, оклеветал мир, и вот ты живешь в тобой сотворенном, тебе кажется — «сейчас начнется», а ведь это твоя же фирменная поделка. Ты сам вымутил этих бесов, и вот они, мелкие суки, тебя грызут.

Проповедник мог бы говорить долго.

Я все-таки полагаю, что это: а). резкое окончание резко алкогольного периода жизни, б). ряд еще вполне физичных причин…

Поживем — увидим.

Но версия про бесов мне бы импонировала.

Везде в гостях, нигде в доме. Я про свои «занятости», «профессии» — или как это называется? В каждой области я словно представительствую за что-то другое, в силу чего меня терпят (некоторые, может, и любят).

На кафедре я литератор, может быть, журналист… Пытались привить мне «научный стиль». Мол, вы эту публицистику бросьте. Нет, вы очень творческий человек. Мы это ценим. Но бросьте. Давайте жить по-научному. Привилось бы лучше, если бы не пытались привить уважение к нему, к стилю. Если бы его прививали — с презрением к нему, и сугубо игровой задачей («ну вы же можете это пародировать, ерунду-то?»). Так и не научился: болею отвращением к списку литературы, к прочему. Ну вот. В научной среде я играю за журналистов.

Журналисты понимают, что я, конечно, не журналист. Ученый, писатель — типа того. Некоторую журналистскую работу могу делать лучше среднего, некоторую — не могу вообще. Но по стилю жизни, по образу мысли — ни хрена, конечно же, не медийщик. Писатель. Ну и посему бы редакции — не позволить себе писателя? При каждом просвещенном дворе должен быть немного Вольтер, при просвещенной редакции — должен быть немного писатель.

Для писателей я… для кого «журналист», для кого «философ». В зависимости от того, чего я больше цитировал на последней встрече — Путина или Деррида. Писатель прежде всего художественный. А я как бы знающий. Хотя в кругах по-настоящему знающих или осведомленных ценима скорее моя «художественность». Чего уж я такого знаю?

В системе образования я пытался выглядеть кем угодно, только не «преподом». Преподом по случаю, скажем. «Ребята, я к вам на минутку зашел погреться». А так вообще-то я по свои делам. По каким? Ну, могу рассказать… И я рассказывал. Чего-то из писательства. Из журналистики. Просто из разных тус. В системе дополнительного образования меня представляли по-разному. Было дело — ездил на летнюю школу «политологом». А на каком-то круглом столе перед мной стояла табличками, там написано было «философ».

Когда в одной из сфер я держу блистательное поражение, то тихо уползаю в другую. Допустим, я сбежал с вуза — до облома где-нибудь. Совершенно бессмысленно заманивать меня к диссертации, к аудиториям, пока блистательное поражение вновь не одержано. Где-нибудь на другой поляне. Поляны надо навещать. Чтобы не соскучились.