Руль истории

Экономика современной России вертится за счет тех, к кому крохи денег от этих настоящих богачей перетекают по коррупционным каналам. Перекройте по-настоящему эти каналы — экономика встанет, полыхнет массовая безработица, прекратится строительный бум, позакрываются офисы и банки…

Надеяться на то, что коррупцию можно победить какими-то показательными процессами и вообще жесткостью наказаний — просто маниловщина. Сама экономика, чтобы не рухнуть, потребует возобновления массовой коррупции после любой встряски.

Но это лишь поверхностный ответ. Ведь не только в постсоветской России воруют. Не при Путине же коррупция началась, и не после залоговых аукционов ельцинской поры. Алчность государственного аппарата справедливо считалось вечной и неизбывной российской язвой. Говорят, еще Николай Первый сетовал: в России лишь один человек не ворует — я…

А уж что творилось в последние десятилетия перед Октябрьской революцией! «Россия, которую мы потеряли», вся утекла в казнокрадство и воровство, конвертированные в парижских ресторанах и борделях в первые ростки демократии.

Так что ничем особенным современная система себя не запятнала, и полагать, что побороть ее продажность можно, просто сменив президента или премьера — это, как у нас любили говорить еще со времен царской Думы, всего лишь глупость или предательство.

Если подумать непредвзято — ответ, в общем, тоже лежит на поверхности. Стоит только обратить внимание на очевидный, однако в пылу сиюминутных политических баталий совершенно игнорируемый факт, что уровень коррупции в России всегда был прямо пропорционален интенсивности наших попыток прописаться в общеевропейский дом.

И все становится на свои места.

Пока вельможам в России волей или неволей хватало комфорта, который могла обеспечить собственная страна — как, скажем, при князьях и царях московской династии или при, не к ночи будь помянут, Сталине — коррупция была минимальной. Среднестатистической. Обыденной.

Как только перед мечтательными глазами элит начинали маячить райские нужники Европы — коррупция становилась национальным бедствием, ставящим под угрозу само существование страны.

Технологии обеспечения комфортного и престижного образа жизни у наших западных соседей в силу ряда исторических причин (раньше промышленный переворот начали, вовремя колонии ограбили и пр.) объективно были и есть куда выше качеством, но стоили и стоят гораздо дороже, чем их убогие русские аналоги. Особенно в периоды, когда Русь выкладывалась до последней капли крови, чтобы отбить очередное нашествие братьев по европейскому дому. Или чтобы истребить всех плохих и все плохое, и так построить очередное справедливое общество.

Самое по русским меркам большое честное богатство и самое щедрое официальное жалование в масштабе европейских цен всегда были не более чем весьма скромным вспомоществованием. На него никогда нельзя было и НИКОГДА НЕЛЬЗЯ БУДЕТ купить то, что составляет ныне предел мечтаний любого успешного человека, который «этого достоин» и «этого достойна». Все объекты вожделений и символы престижа производятся из более дорогих материалов, на более дорогом оборудовании, более дорогой рабочей силой, на невероятно дорогой земле… Недвижимости в Ницце у нас ведь всякий достоин, правда? Каждая врачиха и каждая учителка достойны личного самолета, не то пациенты и ученики засмеют… Но на честные деньги ничего подобного в России не могли себе позволить ни при Петре Первом, прорубившим окно в Европу, ни при матушке Екатерине, ни при Александре Освободителе, ни при Брежневе, ни при Путине.

Западный уровень потребления всегда был и, видимо, в обозримом будущем навсегда останется принципиально дороже честных доходов россиян. Принципиально выше честного дохода комбайнера, генерала, доктора наук, ракетчика, министра. Российские баре выходили на этот уровень, выжимая все соки из крепостных и гоня из вечно полуголодной страны все зерно за кордон. Для государственного же человека лихоимство, распил-откат либо внешнее кормление за прямую государственную измену — суть единственные способы встать на уровень «достойного» потребления. Единственные со времен Петра, попытавшегося сделать Россию европейской страной.

Это очень хорошо видно опять-таки на примере Китая. Уж там-то, казалось бы, конфуцианство! Совершенные мужи! Основанная на государственных экзаменах социальная мобильность! И тем не менее с середины позапрошлого века, как только после поражений в «опиумных войнах» принят был курс на так называемое «самоусиление» и консервативная империя стала пытаться осуществить техническую и военную модернизацию, европейский уровень жизни и комфорта нечувствительным образом стал восприниматься обновляющимся правящим классом как самая существенная часть модернизации. И коррупция из мирной, патриархальной, не нарушавшей ни на волос основ народной жизни, стала превращаться в степной пожар. И пика достигла после краха империи и надлома культурной традиции, при милитаристах и Чан Кай-ши, когда западная цивилизация была для китайской элиты идеалом и при том почему-то без подмазки ни одно модернизированное колесо не крутилось.

А вот теперь там иначе.

Но даже те, кто об этом знает, почему-то не идут в своих рассуждениях дальше, чем «вот в Китае взяточников расстреливают — потому там и не воруют». Тогда как на самом деле все наоборот — в Китае взяточники редки, поэтому их и можно расстреливать без опасений перестрелять все активное население.

Дело в том, что в расчетливо и твердо развивающейся стране большинство людей, от председателей кооперативов до миллиардеров уверены: даже если мне сейчас еще не хватает, я разбогатею вместе со своей страной.

А вот у нас, как правило, с точностью до наоборот: мне сейчас не хватает, и поэтому я немедленно разбогатею за счет своей страны.

Почему?

И тут мы опять упираемся в идею традиционных смыслов, в идею наличия или отсутствия КУЛЬТУРНОГО ПРОЕКТА, который ощущался бы большинством трудоспособного населения страны как естественный, служил бы оправданием отождествления частного с общим, сцепкой между личностью и державой, придавал бы любой деятельности индивидуума надындивидуальную пропитку…

Вернее, упираемся мы в полное и даже легитимизированное ее отсутствие. Самые культурные люди из телевизоров со скрытым удовлетворением вещают: время утопий прошло.

Вот так и получилось, что для мирной жизни у нас не стало и не делалось уже ничего. Даже привычка к такой работе пропала, даже навыки истаяли. Зачем? На свалке три импортных рухлядки найдем, из них одну работающую свинтим…

Что уж нам требовать с современных графьев, если мы и сами…

Дети, поднимите руки: у кого дома стоят ванны и смесители отечественного производства? Так… Раз, два… Что, Иванов? Ты не из-за ванны? Тебе в туалет? Ничего, потерпишь, до звонка осталось пять минут. А ты что, Рабинович? Ах, тебе тоже в туалет? Ну, что с вами делать, идите… И посмотрите, кстати, и вот прямо тут расскажите потом — отечественные краны там у мальчиков поставлены или… Что? Вообще кранов уже давно нет? И трубы как лом сдали в пункт приема?

М-да. Что ж, дети, да здравствует отмена крепостного права и торжество демократии.

Марь Иванна, а чо, реально крепостное право уже типа отменили?

Тридцатилетняя война

Ну, для начала — о дипломах сверхпонтовых западных университетов.

Не стану говорить за физику или биологию. Но рискну утверждать, что в области общественных наук цена таким дипломам та же, что и нобелевским премиям мира. Американец получает подобное признание заслуг за то, что ухитрился выбиться в президенты и продолжить две бессмысленных истребительных войны, начатые его собственной страной. А вот китаец — за пропаганду в своей стране взглядов, которые, превратись они в массовую политическую программу, грозят организационным и политическим хаосом в одной из величайших держав, имеющей самое большое население и, кстати, один из самых больших атомных арсеналов.