В июне тридцать седьмого...

Степанов вернулся из ссылки, которую отбывал в Верхнеленском уезде Иркутской губернии, в конце марта и, таким образом, появился в Туле почти одновременно с Каминским. Он, как и Григорий, был введён в редколлегию газеты «Голос народа», которую начал издавать Лейтейзен на свои средства. В редакции новой газеты они и познакомились — старейший член тульской социал-демократической организации — Сергею Ивановичу шёл сорок первый год — и совсем юный большевик Каминский. Познакомившись, тут же жестоко заспорили о партийном строительстве. В этих вопросах Степанов был единомышленником Лейтейзена, которого знал ещё со времён Второго съезда партии в Лондоне, — теперь Сергей Иванович стоял на платформе интернационалистов. И этого не мог понять Каминский! Соратник Ленина во время раскола партии на большевиков и меньшевиков, искровец, и сегодня он с объединенцами! Но Григорий видел, с каким уважением относятся рабочие-оружейники к Сергею Ивановичу (ведь с оружейного завода ушёл Степанов в подпольную революционную борьбу), каким авторитетом пользуется он у всего пролетариата Тулы.

«Но и Гавриил Давыдович и Сергей Иванович не против нашей резолюции о войне, они воздержались... — думал сейчас Каминский. — Это уже много значит».

   — Что же, — подвёл итог Дзюбин, и теперь в его голосе звучало нескрываемое торжество, — комментарии, как говорится, излишни.

«Всё! Час пробил!» — сказал себе Каминский и встал.

   — Комментарии есть! — громко сказал он. — Прошу слова!

И, не дожидаясь разрешения, пошёл к трибуне. Поднявшись по ступенькам, посмотрел в зал — преобладали враждебные лица; были и такие, на которых запечатлелось ироническое выражение. Однако Григорий успел увидеть и лица своих единомышленников, встретить их одобряющие взгляды; было тут много молодых людей, которые смотрели на него с восторгом...

   — Я хочу остановиться ещё раз на тех принципиальных разногласиях, которые разделяют большевистскую фракцию и меньшевиков. С нами по ряду вопросов солидарны интернационалисты во главе с доктором Лейтейзеном... — В зале стояла полная тишина. — Первое разногласие выявлено только что. Отношение к войне. Лозунг всех буржуазных партий России известен: война до победного конца! Такова же позиция наших меньшевиков, только у них другая терминология — революционное оборончество. Недаром в Совете господа меньшевики с эсерами вопят: «Дойдём до Берлина!»

   — И дойдём! — закричали в зале.

   — Да здравствует русское доблестное воинство!

По залу прокатилась волна аплодисментов, одобрительных возгласов, шума.

   — Вот, вот! — продолжал Каминский, и голос его набирал силу. — Только господа патриоты не спросили у народа, у солдат в окопах — каково их мнение! — Григорий выдержал паузу. — Наша большевистская фракция имеет другую позицию, и она вам известна...

   — Долой войну! — разорвал тишину молодой звонкий голос.

   — Штыки в землю! — выкрикнул солдат с балкона.

Поднялся невообразимый шум. Дзюбин долго призывал собравшихся к порядку.

Наконец зал угомонился.

   — Таково наше первое принципиальное расхождение с меньшевиками, — продолжал Каминский. — Второе расхождение — отношение к Временному правительству. Кто из вас будет отрицать, что сегодня оно проводит политику буржуазии?

   — Правильно!

   — Плевать правительству Керенского на интересы рабочих!

Каминский повысил голос:

   — И наш лозунг всем известен: «Никакой поддержки Временному правительству!»

Шум, топанье ног, многие повскакивали с мест.

   — Вся власть Советам! — Он узнал голос Кауля. «Молодец, Саша».

   — Долой!

   — Авантюристы! Большевики проводят политику авантюр!

   — Позор Временному правительству!

В зале царил хаос. Сергей Родионович Дзюбин уже ничего не мог сделать, несмотря на весь свой авторитет.

Как ни странно, тишину восстановил смех. Громкий смех.

Озадаченно смолкали голоса, прекращался шум. А смех звучал... Постепенно все увидели источник этого смеха — на трибуне неудержимо хохотал Григорий Каминский.

Теперь все смотрели на него в полной недоумённой тишине.

Каминский провёл рукой по лицу и как бы стёр свой неуместный смех.

   — Ну? — спросил он у настороженного зала. — Я спрашиваю вас: можем мы все вместе находиться в одной партии? Мало вам разногласий в позициях по войне и Временному правительству? Хотите ещё? Извольте! Разрешение аграрного вопроса. Или меньшевики согласны с нами: передать землю крестьянам без всякого выкупа, экспроприировав её у помещиков? А национальный вопрос? Есть у нас единство точек зрения в его решении? — Зал хранил молчание. — Наконец ещё два вопроса: о власти и о немедленном перерастании буржуазной революции в социалистическую... — Послышались протестующие возгласы, опять нарастал шум. — Всё! И я понимаю: довольно! По всем этим вопросам мы никогда не договоримся. — Опять Григорий Каминский выдержал долгую паузу. — Мне поручено сделать заявление от имени нашей большевистской фракции... Мы выходим из объединённой организации тульских социал-демократов и образуем свою...

Буря разразилась в зале: аплодисменты, крики протеста, многие снова повскакивали с мест.

   — Товарищи большевики! — Шурдуков уже был на сцене, ему что-то пытался сказать Дзюбин, но он грубо отмахнулся от него. — Товарищи большевики! Нам нечего делать в этом зале! Выходи!

   — Пошли отсюда! — крикнул и Каминский.

Они вдвоём — Григорий и Михаил Шурдуков — уже шагали между рядами. За ними поднимались со своих мест их единомышленники, уже большая толпа шла к выходу.

прорезал шоковую тишину зала зычный густой бас.

Подхватили другие голоса:

Пели уже все покидающие зал:

И опять зал взорвался криками, шиканьем, аплодисментами, топаньем ног. Вслед кричали:

   — Раскольники!

   — Дезорганизаторы!

   — Сектанты!

...Хлопнула дверь, и этот звук, как выстрел, прервал шум и движение в зале.

Сергей Родионович, лицо которого залила мертвенная бледность, постучав по графину с водой карандашом, сказал нарочито буднично, спокойно:

   — Продолжим, товарищи, нашу работу. Поступило предложение обсудить финансы организации... Слово имеет товарищ Пастухов...

Работа в белоколонном зале Дворянского собрания — теперь всё чаще говорили — бывшего — продолжалась.

Скоро стало известно: собрание покинуло восемьдесят девять человек; большевики собрались рядом, в малом зале: провозглашено образование независимой самостоятельной организации большевиков в Туле; избран её комитет во главе с Григорием Каминским. После этого ошеломляющего известия слова попросил Гавриил Давидович Лейтейзен.

   — Произошло событие, которое несёт в себе разрушительное начало... — голос Лейтейзена дрожал от волнения, — ...не только для нашей организации, но и всей российской социал-демократии. Тула после Февраля оставалась, может быть, последним оплотом единства социал-демократических сил отечества. Мы могли бы послужить примером для всех. И вот... — Оратор беспомощно развёл руками. — Но мы будем бороться до конца. Считаю: необходимо сделать всё, чтобы вернуть большевиков в наши ряды. — По залу прокатился неодобрительный рокот. — Да, да! Сделать всё! Давайте не будем подозревать их в сознательном стремлении развалить социал-демократию. Они заблуждаются. Так поможем им! — Гавриил Давидович закашлялся. — Я предлагаю создать Согласительную комиссию, скажем, из трёх человек... Выработаем предложения, может быть, компромиссные, которые послужат фундаментом для объединения.