Переписка и деловые бумаги

Ваш А. Чехов.

Очень рад, что побывал у Вас.

На обороте:

Доктору

Григорию Ивановичу Россолимо.

Скатертный пер., 34.

Москва.

2745. И. М. КОНДРАТЬЕВУ

9 мая 1899 г. Мелихово.

9 мая 1899 г.

Многоуважаемый

Иван Максимович!

Будьте добры, сделайте распоряжение о высылке мне гонорара за пьесы по адресу: Лопасня Моск. губ. Кстати сообщаю Вам, что пьесу свою "Дядя Ваня" я отдал Вл. Ив. Немировичу-Данченко для Художественного общедоступного театра (сезон 1899-1900).

Желаю Вам всего хорошего.

Искренно Вас уважающий

Лопасня Моск. губ.

А. Чехов.

2746. Е. З. КОНОВИЦЕРУ

9 мая 1899 г. Мелихово.

Дорогой Ефим Зиновьевич, сегодня, одновременно с этим письмом, я посылаю корректуру в редакцию "Курьер". Будьте добры, скажите, чтобы мне прислали оттиск рассказа (в исправленном виде) теперь же - это для Маркса.

Желаю Вам всего хорошего, крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

9 май.

В Мелихове очень хорошо.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Ефиму Зиновьевичу Коновицеру.

Пименовский пер., д. Коровина.

2747. Я. С. МЕРПЕРТУ

9 мая 1899 г. Мелихово.

9 май.

Многоуважаемый Яков Семенович!

На этих днях в Париже будет известный московский издатель И. Д. Сытин; он зайдет к Вам с моим письмом. Это - раз.

Во-вторых, при случае скажите, чтобы мне выслали те выпуски географического атласа Larousse'a, которых у меня еще нет. У меня уже есть 36 выпусков; стало быть, пришлите с 37-го. И, ради небес, простите меня за беспокойство.

Мой адрес: Лопасня Моск. губ.

Крепко жму руку и желаю всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

2748. А. М. ПЕШКОВУ (М. ГОРЬКОМУ)

9 мая 1899 г. Мелихово.

Лопасня Моск. г.

9 май.

Драгоценный Алексей Максимович, посылаю Вам пьесу Стринберга "Графиня Юлия". Прочтите ее и возвратите по принадлежности: Петербург, Елене Михайловне Юст, Пантелеймоновская, 13/15.

Охоту с ружьем когда-то любил, теперь же равнодушен к ней. "Чайку" видел без декораций; судить о пьесе не могу хладнокровно, потому что сама Чайка играла отвратительно, всё время рыдала навзрыд, а Тригорин (беллетрист) ходил по сцене и говорил, как паралитик; у него "нет своей воли", и исполнитель понял это так, что мне было тошно смотреть. Но в общем ничего, захватило. Местами даже не верилось, что это я написал.

Буду очень рад познакомиться со священником Петровым. Я о нем уже читал. Если он будет в Алуште в начале июля, то устроить свидание будет не трудно. Книги его я не видел.

Живу у себя в Мелихове. Жарко, кричат грачи, приходят мужики. Пока не скучно.

Я купил себе часы золотые, но банальные.

Когда Вы в Лопасню?

Ну, будьте здоровы, благополучны, веселы. Не забывайте, пишите хотя изредка.

Если вздумаете писать пьесу, то пишите и потом пришлите прочесть. Пишите и держите в секрете, пока не кончите, иначе собьют Вас, перешибут настроение.

Крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

2749. Е. М. ШАВРОВОЙ-ЮСТ

9 мая 1899 г. Мелихово.

9 май.

Многоуважаемая коллега, "Графиню Юлию" я читал еще в восьмидесятых годах (или в начале девяностых), она мне знакома, но всё же я прочел ее теперь с большим удовольствием. Спасибо Вам, необыкновенное спасибо.

Простите, я, не испросив предварительно позволения, послал пьесу беллетристу Горькому. Он прочтет и вышлет Вам.

Мне грустно, что Вам живется невесело, что Вы называете себя неудачницей.

Я дома, в Лопасне. В конце мая буду в Петербурге.

Крепко жму руку и желаю всего хорошего.

Кто перевел "Юлию"? Вот если бы Вы перевели рассказы Стринберга и выпустили бы в свет целый томик!

Это замечательный писатель. Сила не совсем обыкновенная.

Ваш А. Чехов.

Я посылаю письмо в "Пантелеймоновская 13/15".

Если я ошибся, то пришлите Ваш настоящий адрес.

2750. Е. П. ГОСЛАВСКОМУ

11 мая 1899 г. Мелихово.

11 май.

Я прочитал Вашу пьесу, многоуважаемый Евгений Петрович, большое Вам спасибо. В самом деле, пять актов - это много. Я начал бы прямо со второго, как у Вас, это вышло бы эффектно, и то, что Вам кажется особенно ценным в первом, я перенес бы во второй. У Вас много и актов, и действующих лиц, и разговоров; это не недостаток, а свойство дарования. Как бы ни было, пьеса выиграла бы, если бы Вы кое-кого из действующих лиц устранили вовсе, например, Надю, которая неизвестно зачем 18 лет и неизвестно зачем она поэтесса. И ее жених лишний. И Софи лишняя. Преподавателя и Качедыкина (профессора) из экономии можно было бы слить в одно лицо. Чем теснее, чем компактнее, тем выразительное и ярче. Любовь у Вас в пьесе недостаточно интимна; она болтлива, потому что женщины много говорят и даже резонируют, даже грубят (гадюка, мерзавка светская, "во мне произошла какая-то реакция"), и рискуют показаться неприятными тем более еще, что они не молоды... Любовь не интимна, женщины не поэтичны, у художников нет вдохновения и религиозного настроения, точно всё это бухгалтеры, за их спинами не чувствуется ни русская природа, ни русское искусство с Толстым и Васнецовым. И это, главным образом, оттого, что Вы, быть может умышленно, пишете языком, каким вообще пишутся пьесы, языком театральным, в котором нет поэзии. Компактность, выразительность, пластичность фразы, именно то, что составляет Вашу авторскую индивидуальность, у Вас на заднем плане, а на переднем - mise en scиne с ее шумихой, явления и уходы, роли; Вас, очевидно, так увлекает этот передний план, что Вы не замечаете, как у Вас говорят: "и по поводу этого обвиняемого в воровстве мальчика", не замечаете, что Ваш преподаватель и профессор держат себя и выражаются, как идеалисты в пьесах Потапенко, -короче, Вы не замечаете, что Вы не свободны, что Вы не поэт и не художник прежде всего, а профессиональный драматург. Пишу всё сие для того, чтобы еще раз повторить то, что я сказал Вам на бульваре; не бросайте беллетристики. Вы, по натуре своей (насколько я Вас понимаю) и по силе дарования, художник; Вам надо сидеть в кабинете и писать и писать, лет пять без передышки, подальше от влияний, которые губительны для индивидуальности, как саркома; Вам надо писать по 20-30 печатных листов в год, чтобы понять себя, развернуться, возмужать, чтобы на свободе расправить крылья - и тогда Вы подчините себе сцену, а не она Вас.

Всё это я давно уже думал о Вас, и пьеса была только предлогом, чтобы высказаться. Вы не спрашивали моего мнения или совета, я как будто навязываюсь, но Вы не будете особенно сердиться, потому что знаете мое отношение к Вам и Вашему дарованию, которое я ценю и за развитием которого слежу - насколько это возможно при Вашей скупости. То, что я пишу теперь, пишу по поводу пьесы, но не о самой пьесе, которая произвела на меня отрадное впечатление; ее можно критиковать только в мелочах, но не в общем, и я разделяю настроение Вл. И. Немировича-Данченко, которому она нравится. Жаль, что я не увижу ее на сцене, и вообще жаль, что приходится редко встречаться с Вами. Вы принадлежите к числу тех приятных авторов, с которыми хочется говорить об их произведениях.

Будьте здоровы. Крепко жму руку и еще раз благодарю.

Ваш А. Чехов.

Лопасня Моск. губ.

2751. Ал. П. ЧЕХОВУ

11 мая 1899 г. Мелихово.

11 май.

Бедный, неимущий Саша! Во-первых, я в Мелихове, пробуду здесь, вероятно, всё лето или его большую часть; во-вторых, в "Русских ведомостях" нет никакого секретаря, там такие же хорошие порядки, как и в "Новом времени", у редакторов карманы с дырами, рукописи исчезают бесследно. Впрочем, когда буду в Москве, наведу справки. Тем более, что я с редактором Соболевским часто обедаю.

В-третьих, рассказ для "Курьера" пошли по адресу: Москва, Пименовский пер., д. Коровина, Ефиму Зиновьевичу Коновицеру. Это муж РавЕ-ХавЕ (Дуня Эфрос). Ихние родители за всё заплотють. Посылая рассказ, напиши, что делаешь это, побуждаемый настойчивыми просьбами своего брата благодетеля.