Традиции свободы и собственности в России (СИ)

Хотя «фоновое» противоборство ветвей власти Российской империи не снижалось, на фоне этого противоборства и чиновных интриг против Думы, множились примеры сотрудничества Думы с Государственным Советом и правительством в области реального законотворчества, в том числе и по принципиально важным вопросам.

Без этого сотрудничества не родился бы исключительной важности закон о крестьянском землевладении. Этот закон юридически закрепил возможность покидать общину и выходить на «отруба» (собственные участки земли). Он был принят Думой 14 июня 1910 года, утвержден Государственным Советом и подписан императором. Процесс массового выхода крестьян из общины начался еще четырьмя годами ранее, но к лету 1910 года уже явно слабел, т.к. не столь предприимчивую и более осторожную часть крестьянства смущали слухи, что отруба вот-вот отменят. Закон подстегнул сомневающихся. В главке, посвященной общине, у нас уже шла речь о том, что на 31 декабря 1915 года к землеустроительным комиссиям обратилось с ходатайством о землеустройстве 6,17 млн дворов, т.е. около 45% общего числа крестьянских дворов Европейской России.

Но сказав «А», Дума не сумела сказать «Б». Несмотря на все старания трудовиков, постоянно ставивших в Думе вопрос о земельной реформе, решить его она оказалась бессильна: слишком велика была помещичья оппозиция, да и среди депутатов имелось немало таких, кто был лично не заинтересован в его решении в пользу малоземельного крестьянства.

* * *

О деятельности дореволюционной Думы написано изрядно, причем в 2005-06 годах, благодаря ее столетнему юбилею, появилось несколько вполне основательных новых работ. Во многих из них вина за конфронтационный настрой Думы возлагается, как и прежде, на близорукое упрямство царя, «царизма» и «режима». Что же до работ, апологетических по отношению к Николаю II, они рисуют трагического монарха, окруженного врагами и заговорщиками, причем главные среди них — в Думе. Приходится признать, что доля истины есть в обеих точках зрения, но лишь доля. Обе они оставляют в тени фактор опасного убыстрения модернизации страны26. Николай правильно видел опасность и, как мог, притормаживал государственную карету. Он знал (или чувствовал), что если этого не делать, лошади понесут. Одной из лошадей, если позволителен такой образ, была Дума.

История давно выявила все неудачные, злополучные, близорукие, ошибочные (и так далее) шаги императора. Но не пора ли воздать ему должное за то, что на протяжении 20 лет, вплоть до рокового лета 1914 года он, вопреки всему, удерживал ситуацию? И не просто удерживал. Он обеспечил стране достаточно плавное развитие, он справился даже с революционным хаосом 1905 года. Многое видно как раз на примере Думы. Дважды подряд распустив ее досрочно, Николай, тем не менее, не сделал попытки упразднить этот институт. Можно не сомневаться, что такой соблазн, особенно после «Выборгского воззвания», у него был. Но даже яснее, чем российское общество в целом, он видел: парламент уже неотменим. Государственная Дума постепенно становилась все более привычной в русской политической жизни, а привычка – великая вещь. Интриги реакционеров, многократно добивавшихся упразднения Думы, начиная с 1908 или 1909 года уже не могли иметь шансов на успех.

Никак нельзя согласиться с учебниками советского времени, утверждавшими, что «царизм стремился свести Думу до уровня одной из правительственных канцелярий». Уже хотя бы потому, что Николай II не мог питать подобных иллюзий по поводу своенравной Думы. Зато совершенно очевиден главный промах императора по отношению к Думе. Проявив выдающуюся государственную мудрость в октябре 1905 года, он после этого затаил досаду на то, что в стране теперь есть еще одна власть. Да, новая власть что-то у него отняла, и он в ряде случаев был бессилен против этой власти, но как государственный человек, он должен был переступить через свою досаду. Увы, эта досада отразилась в ряде его ошибок по отношению к Думе.

Можно сказать шире: взаимоотношения царя и общества, особенно во время мировой войны – цепь встречных трагических ошибок. Б.Н. Миронов, автор монументального двухтомника «Социальная история России. XVIII – начало ХХ в.» (СПб, 2003) замечательно выразил (т. 2, стр. 161) внутренний нерв этих взаимоотношений: «До последнего момента Николай II и бюрократия пытались по возможности обойтись без помощи уже существующих общественных организаций, а оппозиция – при всяком удобном случае норовила унизить коронную администрацию и верховную власть».

Раз уж войны не удалось избежать, император был обязан использовать уникальное единодушие, охватившее подавляющее большинства депутатов – от правых до трудовиков. Под флагом защиты родины Дума могла на время забыть старые счеты к престолу и перейти к конструктивному сотрудничеству (к «дружной работе», как тогда говорили) с прочими ветвями власти. Увы, Николай решил – и именно в связи с войной! – сделать годичный перерыв в работе Думы. Это было в его власти и это был стратегический просчет.

Недоверие обидело и озлобило депутатов. Антиправительственное большинство, которое появилось в ней с возобновлением работы Думы в июле 1915 года, не оказалось бы столь многочисленным, не будь этой обиды. Государственная Дума постепенно становится фактором дестабилизации воюющей страны. Честолюбивые и самонадеянные лидеры думского Прогрессивного блока жаждали заменить собой негодное, по их убеждению, правительство и даже военное командование. Начиная с 1 ноября 1916 года Дума вообще отказалась от «деловой работы» и погрузилась в крайне неосторожную политическую дискуссию. Думское большинство потребовало и добилось отставки председателя Совета министров Бориса Штюрмера, вслед за чем выразило недоверие новому главе правительства, Александру Трепову (причем к Думе в этом недоверии присоединился Государственный Совет). Забыв о законопроектах, либеральные депутаты принялись, как за 10 лет до того, произносить поразительные по безответственности речи. «Глупость или измена?» – риторически вопрошал, любуясь собой, Милюков. Красуется и Керенский. 14 февраля 1917 года он произносит с думской трибуны: «Исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало». В каком парламенте воюющей страны было возможно такое? Газеты радостно подхватывали эти слова – журналисты и тогда были не умнее, – эти слова читали в окопах.

Не будь последующих событий, опрокинувших историческую Россию, подобные речи сегодня воспринимались бы, наткнись мы на них в анналах Думы, куда спокойнее. Но ряд историков убедительно показывает, что речи были не случайны, поскольку верхушка Прогрессивного блока была вовлечена в заговор по подготовке дворцового переворота, и подобные речи произносились, чтобы подготовить страну. Во время войны!

Добавляют также, что заговорщики спешили, желая опередить указ царя об «ответственном правительстве» (т.е. о судебной ответственности кабинета). Этот документ уже был подписан императором и лежал в столе у недавно (20 декабря 1916 года) назначенного министра юстиции Н.А. Добровольского. Указ должен был быть обнародован на Пасху, 2 апреля27. 

Впрочем, бесспорной картины заговора нет. То, что группа людей воспользовалась теми или иными событиями, еще не доказывает, что она эти события подготовила – что бы потом ни говорили они сами, их друзья и враги. 

Канун революции, 1916 год – трудная для понимания пора. По всем статьям выглядело, что это время уверенной стабилизации и накопления сил. Было полностью отлажено производство боеприпасов, покончено со «снарядным голодом», на фронте прекратились отступления, в результате «Брусиловского прорыва» полторы тысячи километров фронта проходили уже по территории Румынии и Австро-Венгрии, были «расшиты узкие места», как тогда говорили, в подвозе военных материалов от союзников: вступил в строй порт Романов-на-Мурмане (нынешний Мурманск) и Мурманская железная дорога, с пуском моста через Амур открыта дорога Чита-Хабаровск, так что Транссибирская магистраль проходила теперь полностью по русской территории. Год выдался на редкость урожайным, возросло поголовье скота, особой нехватки рук деревня не испытывала. Несмотря на войну, был зафиксирован прирост населения. Внешне выглядело, что все российские политические силы, включая (так казалось до 1 ноября 1916 года) Прогрессивный блок, резко сбавили свою активность вне Думы. О том, чтобы они могли двигать массами и готовить их выступления, по общему убеждению, не могло быть и речи. Будущий главный (тогда еще очень мелкий) бес, сидя в Цюрихе, писал о мертвенной политической тишине, сковавшей воюющую Европу.