Дочери принцессы

– Хватит! Так проблемы не решаются. – Она замолчала и взглянула на отца и Али. – Эти крики! Слуги могут все услышать. Вот тогда мы действительно встанем перед необходимостью выбора.

Нура была единственным ребенком женского пола, сумевшим завоевать любовь нашего отца. Отец знаком велел всем замолчать.

Карим взял меня под руку, и мы вернулись на наше место.

Отец и Али остались стоять, оба они молчали.

С тех пор как книга была опубликована, страх лишил меня сил. Теперь, впервые за многие недели, я почувствовала себя необычайно бодро. Я понимала, что мужчинам меньше всего хотелось передавать меня властям.

Далее собрание протекало куда более спокойно. Серьезно обсуждался вопрос о том, как сохранить мое инкогнито. Мы понимали, что в королевстве будет немало разговоров и рассуждений относительно личности принцессы, описанной в книге. Моя семья решила, что простым людям Саудовской Аравии никогда не разгадать тайны, поскольку они не вхожи в наш семейный круг. Никакой реальной опасности со стороны мужчин многочисленного рода аль-Саудов также не грозило, поскольку женщины и их занятия тщательно укрывались от их глаз.

По мнению отца, угрозу представляли близкие родственницы, поскольку они иногда принимали участие в тесных семейных собраниях.

В какой-то момент даже возникла паника, поскольку Тахани вспомнила о том, что была еще жива одна наша старая тетушка, которая имела самое непосредственное отношение к скорбному браку и разводу Сары. Нура успокоила ее страхи, признавшись в том, что недавно тетушке был поставлен диагноз старческого слабоумия, что так часто случается у пожилых. Еще она сказала, что тетушка уже разучилась логически мыслить, тем более выражать свои мысли вслух. Если же по какой-то случайности она все же прослышит о книге, все, что бы она ни сказала или ни сделала, не будет воспринято ее семьей всерьез.

Все с облегчением вздохнули. Что касается меня, то я не боялась старой женщины. Она сама всегда отличалась от других. И ее резвый характер был мне понятен лучше, чем кому бы то ни было. Моя уверенность основывалась на прошлых беседах с ней, когда на ухо она шепнула мне, что поддерживает меня в моей борьбе за малые женские права. Эта тетушка похвасталась мне, что была самой первой в мире феминисткой задолго до того, как европейские женщины до этого додумались. Она сказала, что в первую брачную ночь своему напуганному мужу твердо заявила, что деньгами в семье, полученными от продажи овец, будет распоряжаться она, поскольку умеет оперировать цифрами в уме, а ему для этого требовалась палочка, которой можно было рисовать на песке. И это было еще не все. У мужа ее никогда не возникло мысли взять себе вторую жену, он часто поговаривал, что одной тетушки ему хватало с избытком.

Смеясь беззубым ртом, тетушка поведала мне, что секрет женской власти над мужчиной состоит в ее способности поддерживать «кожаную палку» мужа в состоянии готовности. Тогда я была юной девушкой и не имела ни малейшего представления о том, что она подразумевала, говоря о «кожаной палке». Позже, повзрослев, я часто улыбалась при мысли о том, как, должно быть, сотрясался их шатер от сладострастных утех, которым они предавались.

После безвременной кончины ее мужа тетушка мне призналась в том, что ей очень недостает его нежных ласк и что память о нем не позволяет ей подпустить к себе другого мужчину.

На протяжении многих лет я ревностно оберегала ее счастливую тайну, полагая, что подобное признание заденет тетушку за живое.

В течение нескольких часов моя семья листала страницы перевода, успокаивая себя тем, что, кажется, больше нет никого в живых вне непосредственного семейного круга, кто мог бы знать о прошлых семейных драмах и склоках, обнародованных в книге.

По лицам родственников я видела, что все они испытывали чувство явного облегчения. Кроме того, я уловила признаки легкого восхищения тем, что мне так ловко удалось изменить детали излагаемых событий, отведя подозрение от порога собственного дома.

Вечер завершился тем, что отец и Али предупредили сестер не рассказывать мужьям о том, по какому поводу собирал их отец. Кто может с уверенностью сказать, что у какого-нибудь мужа не возникнет желания поделиться услышанным с сестрой или матерью? Сестрам было велено сказать мужьям, что семейный совет был посвящен сугубо личным женским проблемам, которые не стоят и доли внимания их мужей. Отец мне строго-настрого запретил «выходить» на публику и признаваться в моем «преступлении». Тот факт, что книга является повестью о моей жизни, должен был оставаться тайной за семью печатями и не выходить за пределы семьи. Отец напомнил мне о том, что в противном случае я не только испытаю на себе ужасные последствия содеянного, домашний арест или возможное тюремное заключение, но что все мужчины семьи, включая моего собственного сына, Абдуллу, будут презираемы и с позором изгнаны из патриархального общества Саудовской Аравии, в котором ничто не ценится так высоко, как способность мужчины справляться со своими женщинами.

В знак послушания я опустила глаза и обещала повиноваться. В душе я улыбалась, потому что сегодняшним вечером сделала для себя грандиозное открытие: Мужчины моей семьи были отныне связаны со мной одной цепью, и их власть будет так же верно сковывать их, как она лишала свободы меня.

Пожелав доброй ночи отцу и брату, я подумала про себя: абсолютная власть отравляет владеющего ею человека.

Не дождавшись моей крови, Али при расставании был груб, чувствовалось, что он недоволен. Ничего не желал он так страстно, как увидеть меня под домашним арестом, по он не мог рисковать своей мужской гордостью, которая неминуемо была бы уязвлена, всплыви наш секрет на поверхность, ведь он кровными узами был связан со мной.

Я особенно тепло распрощалась с ним, шепнув на ухо:

– Али, ты должен запомнить, что подчинить себе можно не всякого, кто закован в цепи.

Это был величайший триумф!

***

По дороге домой Карим был молчалив и подавлен. Он курил одну сигарету за другой и трижды громко отругал филиппинского водителя за то, что тот не смог угодить своему хозяину. Я прислонилась лицом к окну автомобиля, но не видела ничего, что проносилось мимо нас. Я готовилась ко второму поединку, потому что понимала: гнева Карима мне не избежать.

Закрывшись в спальне, Карим схватил страницы книги и начал вслух читать те отрывки, что особенно оскорбляли его: «Внешне он казался мудрым и добрым; но в душе он был хитер и эгоистичен. С отвращением обнаружила я, что это был не мужчина, а только его оболочка».

В душе моей шевельнулось сочувствие: кто из людей не испытает боли и ярости, если принародно было заявлено о слабых сторонах его характера. Подавив жалость, я заставила себя вспомнить о тех поступках моего мужа, что доставили мне столько боли и печали, так ярко запечатленных в книге.

Я растерялась, не зная, то ли засмеяться, то ли заплакать.

Но Карим своим напыщенным поведением решил эту дилемму за меня. Муж мой замахал руками и затопал ногами. Это напомнило мне египетский кукольный спектакль, что на прошлой неделе я видела во дворце моей сестры Сары, веселое представление с разодетыми в саудовские одежды марионетками. Чем внимательнее я смотрела на Карима, тем более напоминал он мне Гоху, любимого эксцентричного персонажа арабского мира. Гоха, скачущий по сцене, всегда уходящий от сложных ситуаций, был воплощением хитрости, самолюбования и каприза.

Поддавшись желанию рассмеяться, я скривила губы. Теперь с минуты на минуту я ждала, что мой муж бросится на пол и даст выход своему темпераменту совсем как ребенок. Он выругался и покраснел от стыда, и я подумала, что, возможно, он злился оттого, что не способен справиться с собственной женой.

Глаза Карима зажглись ненавистью, и он смерил меня свирепым взглядом.

– Султана! Не смей улыбаться, я на самом деле зол.

Все еще борясь с противоречивыми эмоциями, я повела плечами:

– Ты ведь не можешь отрицать того, что все, о чем ты читаешь, правда?