История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

У насъ въ ХѴIII в. эта поэзія имѣла большой успѣхъ: и если «серьезная» лирика (ода), уступая натиску времени, теряла свой возвышенный, строго-величавый характеръ и, наполняясь новымъ содержаніемъ, приближалась къ "поэзіи дѣйствительности", то еще большую свободу, въ этомъ направленіи, имѣла "легкая поэзія".

Популярность ея y насъ въ XVIII в. Вліяніе этой поэзіи на Пушкина. Взглядъ на поэзію.

Время Екатерины, время беззаботнаго, изысканнаго прожиганія жизни, вѣроятно, особенно способствовало популярности y насъ этихъ стихотворныхъ бездѣлушекъ, переводныхъ, подражательныхъ и оригинальныхъ. Такими "бездѣлушками" увлекался и отецъ Пушкина, и дядюшка его Василій Львовичъ, небезызвѣстный, въ то время, поэтъ; въ отцовской библіотекѣ мальчикъ нашелъ почти полный подборъ подобныхъ произведеній; ими онъ зачитывался, ихъ выучилъ «наизусть». Немудрено, что рано стали грезиться ешу шаловливыя нимфы, фавны, сатиры… Поэзія олицетворилась для него въ видѣ античнаго бога Феба, — или «музы-вакханочки»: онъ бредилъ греческой миѳологіей и легко усвоилъ избитые термины классической и псевдоклассической поэзіи: «лира», «пою», поэтъ-"жрецъ" и пр.

Подъ вліяніемъ этой жизнерадостной, беззаботной поэзіи, онъ даже въ сочиненіяхъ Вольтера не усмотрѣлъ серьезнаго содержанія, и оцѣнилъ только его остроуміе, его блестящій тонкій цинизмъ. За вольтеровскимъ смѣхомъ онъ не подмѣтилъ того безпросвѣтнаго пессимизма, который за нимъ скрывался. Да это и понятно: въ этотъ періодъ жизни Пушкинъ былъ далекъ отъ «пессимизма»: «эпикуреизмъ» классической и псевдоклассической поэзіи, — вотъ, что его плѣняло.

Творчество Пушкина въ лицеѣ. Его философія.

Онъ продолжалъ «творить» и въ стѣнахъ лицея. Прекрасно усвоилъ онъ ученіе «эпикурейцевъ» и не разъ въ своихъ раннихъ юношескихъ стихахъ рекомендуетъ себя поклонникомъ этой утѣшительной системы. За это онъ называетъ себя «мудрецомъ», "апостоломъ мудрой вѣры", "лѣнивымъ философомъ", "поэтомъ сладострастья", "сыномъ нѣги"… Охотно расточаетъ онъ наставленія, въ родѣ слѣдующихъ: "наслаждайся, наслаждайся! чаще кубокъ наливай, страстью пылкой утомляйся и за чашей отдыхай!" "любви нѣтъ болѣ счастья въ мірѣ" "безъ вина здѣсь нѣтъ веселья, нѣтъ и счастья безъ любви"; ловить "рѣзвое счастье", расточать безъ боязни "жизни дни златые", «играть», забывая печали, искать истины "на днѣ бокала", — вотъ, что совѣтовалъ друзьямъ юный "парнасскій волокита". Этотъ "безпечный Пинда посѣтитель" тогда легко смотрѣлъ на свою поэзію: муза его — «вакханочка», его "цѣвница" — "мечтаній сладостныхъ пѣвица", его посланія "летучія", стихи его "вѣтренные", веселиться — его «законъ»… Онъ "только съ музой нѣжится младой", своимъ произведеніямъ онъ не придаетъ особаго значенія, — они "плоды веселаго досуга", "не для безсмертья рождены, для самого себя, для друга, да для Темиры молодой". Онъ самъ откровенно указываетъ, откуда пришли къ нему эти беззаботныя настроенія — онъ себя называетъ "наслѣдникомъ поэзіи" Лафора, Шолье, Парни. Ихъ онъ именуетъ "врагами труда, заботъ, печали"; эти "сыны безпечности лѣнивой" были ему «любезны»; "муза праздности счастливой вѣнчала ихъ", "веселыхъ грацій перстъ игривый" "оживлялъ ихъ младыя лиры", — и нашъ молодой поэтъ, по его словамъ, увлекаемый ими, "крался вслѣдъ за ними", покоренный ихъ легковѣсной славой. [8] Изъ русскихъ писателей особенно увлекалъ юношу Батюшковъ, который въ первомъ періодѣ своего творчества былъ такимъ же беззаботнымъ пѣвцомъ эпикуреизма.

Содержаніе его поэзіи.

Цѣлый рядъ произведеній Пушкина, въ которыхъ дѣйствующими лицами являлись пастухи и пастушки, нимфы и сатиры, былъ результатомъ этого преклоненія передъ Парни и КR.. [9] Даже мрачной, холодной поэзіей Оссіана увлекся онъ въ передѣлкахъ Парни. [10] Произведенія автобіографическаго содержанія проникнуты такимъ же безоблачнымъ настроеніемъ: вино, любовь и дружба, — вотъ, единственные мотивы этихъ произведеній; къ нимъ относятся всѣ многочисленныя посланія его къ друзьямъ и красавицамъ, мимоходомъ плѣнявшимъ его легко-воспламеняющееся сердце.

Фантазія поэта.

Надо, впрочемъ, добавить, что многія изъ тѣхъ шумныхъ и широкихъ развлеченій, которыя воспѣвалъ Пушкинъ во время пребыванія своего въ лицеѣ, относились къ области "фантазіи". Онъ самъ не разъ признается, что въ ранней юности былъ большимъ "фантазеромъ-мечтателемъ"

— восклицаетъ онъ въ одномъ произведеніи; себя онъ называетъ "невольникомъ мечты младой", говоритъ, что "мечта — младыхъ пѣвцовъ удѣлъ". Въ мечтахъ онъ обладалъ тогда "всѣми радостями земными". Юношу тянуло въ очарованный міръ фантазіи, туда, "гдѣ міръ одной мечтѣ послушный". Что это былъ за міръ, — мы видѣли: дѣйствительная жизнь была куда скучнѣе и скромнѣе, — тѣмъ "прекраснѣе" былъ "міръ мечты": онъ казался ему роскошнымъ садомъ, гдѣ не переводятся цвѣты — увядаетъ одинъ, расцвѣтаетъ другой… Хлои смѣняются Доридой, любовь — виномъ. Юноша-поэтъ, окрыляемый фантазіей, видѣлъ себя въ роскошномъ хороводѣ красавицъ, въ кругу друзей, гдѣ царятъ тонкія анакреонтическія настроенія. Отуманенный этой оранжерейной атмосферой, не имѣвшей ничего общаго съ дѣйствительностью, онъ пѣлъ восторженную пѣснь безмятежному эпикуреизму…

Эпикуреизмъ Пушкина послѣ лицея.

Позднѣе, когда онъ кончилъ лицей и вступилъ въ жизнь, этотъ «эпикуреизмъ» выразился въ самомъ безшабашномъ прожиганіи жизни, — тогда поэтъ пересталъ воспѣвать безтѣлесныхъ Хлой и Доридъ, сталъ воспѣвать живыхъ женщинъ и живую любовь, мало общаго имѣющую съ тѣмъ отвлеченнымъ, фантастическимъ чувствомъ, съ которымъ онъ носился въ лицеѣ.

Но, повторяю, никогда Пушкинъ не былъ въ исключительномъ подчиненіи y однихъ настроеній, — если "эпикурейскіе" мотивы были типичными для этой эпохи, то нельзя умолчать и о другихъ, замѣтно опредѣлившихся въ этотъ періодъ въ его творчествѣ.

Вліяніе войны 1812-14 гг. на творчество Пушкина.

Отечественная война даже съ нѣжной лиры Жуковскаго сорвала нѣсколько могучихъ аккордовъ. Тѣмъ понятнѣе "героическія" настроенія y болѣе разносторонняго и впечатлительнаго Пушкина. И вотъ, рядъ прочувствованныхъ патріотическихъ произведеній написано имъ въ честь войнъ 1812-го и 1814-го годовъ. [11] Но эти попытки «парить» во слѣдъ Державину остались въ его творчествѣ одинокими.

Элегическіе мотивы въ поэзіи лицейскаго періода.

Необходимо отмѣтить также присутствіе въ его поэзіи лицейскаго періода элегическихъ мотивовъ. Эти мотивы клиномъ врѣзаются въ его эпикурейскія настроенія. Они вызваны былш чувствомъ чистой любви, которая впервые охватила Пушкина въ стѣнахъ лицея. Этому чувству посвящено нѣсколько произведеній, грустныхъ и возвышенныхъ по настроенію. [12] Несчастная любовь отравила его радость, — онъ теперь называетъ себя на жизненномъ пиру "гостемъ угрюмымъ", "душа y него больная"; "одной слезы" оказалось достаточно, чтобъ "отравить бокалъ"; "уснувъ лишь разъ, — на тернахъ" онъ проснулся…

Реалистическій элементъ въ поэзіи этого періода. "Городокъ".

Характерно, что уже въ эту пору ранняго творчества начали опредѣляться y Пушкина симпатіи къ тому художественному реализму, которыя впослѣдствіи упрочили за нимъ славу "поэта дѣйствительности". Такъ, въ стихотвореніи «Городокъ» поэтъ сумѣлъ удачно изобразить трогательную прелесть русскаго захолустья: веселый садъ, съ старыми липами, цвѣтущей черемухой и березами, домикъ "въ три комнаты", тишина, лишь изрѣдка прерываемая скрипомъ телѣгъ… И жизнь такъ же тиха, «безпорывна» въ этой идиллической обстановкѣ,- разсказы словоохотливой старушки и добродуншаго инвалида-старика пріятно разнообразятъ эту «святую» тишину. Въ этой жизни ничего нѣтъ напоминающаго мотивы и картины псевдоклассической поэзіи, — это — неприкрашенная русская правда, всю красоту которой Пушкинъ, очевидно, сумѣлъ прочувствовать еще юношей.