Наследники Мальтуса

1. Мальтузианцы перед оппозицией

Уже через несколько лет после опубликования книги Мальтуса один из видных политических писателей того времени, англичанин Чарлз Хэлл, доказал ложность утверждения, что высокая смертность населения вызвана природными причинами. Главное, подчеркивал он, заключено в устройстве общества. В Англии 8/10 населения потребляет лишь 1/8 часть производимой продукции, остальное отчуждается теми, кто обладает властью над бедными. Страна, как он считал, могла бы прокормить 140 млн. человек — во много раз больше людей, чем в то время проживало на Британских островах.

Книги, критикующие ложную философскую основу мальтузианства, стали выходить в Англии и других странах одна за другой. «Верно, что человеческие существа физически способны к численному росту, который может обгонять производство продовольствия. Но это столь же верно по отношению к овцам и шелкопрядам. Однако с тех пор как люди управляют разведением такого рода существ, делая это сообразно с возможностями обеспечить их питанием, почему они на таких же принципах благоразумия не могут управлять своим собственным ростом? Решением проблемы является распространение знаний, но этому препятствуют богатые с их институтами». Так писал в одном из своих сочинений Уильям Томпсон (1824 г.).

Довольно резкой критике философия мальтузианства была подвергнута в книге американского ученого Генри Джорджа «Прогресс и бедность» (1880 г.). Нищета, голод, бедность, подчеркивал он, обусловлены не законами природы, а «хищническими интересами отдельных людей и несправедливостью власти». Теория Мальтуса, верно подметил Джордж, защищает интересы класса, обладающего «могуществом богатства».

Столь же резкой критике подверг философию Мальтуса итальянец Франческо Нитти, чья книга «Народонаселение и общественный строй» вышла в русском переводе ровно через 100 лет (1898 г.) после опубликования первого издания «Опыта». Рост населения определяется не природой, а обществом, говорит Нитти. Голод, войны, другие социальные бедствия являются последствиями не природной избыточности населения, а «в большинстве случаев зависят от неудовлетворительной общественной организации». Это заключение пополнило арсенал аргументов, раскрывающих несостоятельность мальтусовской философии.

Главный удар по философии мальтузианства был, однако, нанесен с другой стороны. К тому времени (рубеж XIX и XX вв.) уже не только существовала, но и превратилась в могучую силу марксистская идеология.

Марксизм вскрыл полную несостоятельность истолкования изменений в жизни общества, исходя лишь из побуждений и воли людей. Этой ложной, идеалистической философии марксизм противопоставил трактовку общественных явлений с позиций исторического материализма, который в качестве исходного момента общественного развития рассматривает объективные материальные условия жизни общества. Применительно к народонаселению это означает, что одного лишь желания упорядочить размножение людей недостаточно — необходимы для этого объективные предпосылки, а они в конечном счете определяются способом производства, точнее, уровнем развития производительных сил и характером господствующих производственных отношений. Иными словами, каков общественный строй, таково и направление изменений в народонаселении. Следовательно, суть вопроса совсем не в том, созрело или еще не созрело сознание членов общества для активного ограничения потомства или вообще отказа от него, на что ориентирует мальтузианство.

Перерастание капитализма свободной конкуренции в монополистический капитализм, дальнейшее резкое обострение всех противоречий буржуазного строя, положившее начало империалистическим войнам, заметному подъему рабочего и национально-освободительного движения,— все это наглядно подтверждало научную достоверность выводов марксистского учения об исторической обреченности буржуазного общества, необходимости коренного преобразования господствующих в нем отношений, резче оттеняло несостоятельность, антинаучность мальтузианских ссылок на природу как направляющую силу общественного развития.

Все это заставляло наиболее ярых мальтузианцев искать новые аргументы для подтверждения правильности «природного закона», а когда их не было, возвеличивать Мальтуса без особых объяснений.

2. В поисках «новых» аргументов

Одним из первых взялся за эту задачу маститый немецкий политэконом Зигфрид Будге. В объемистой книге «Закон народонаселения Мальтуса и теоретические проблемы политической экономии в последние десятилетия» (1912 г.) он доказывал, будто «закон» Мальтуса не есть чистый закон природы, что он якобы одновременно является и социальным законом, поскольку половая любовь, выраженная им, направляется не только природой, но и волей человека. Заключение, заметим, само по себе правильное. Но далее выявляется, что «воля» у Будге ограничена лишь рамками индивидуальных решений, оторвана от социальной жизни, социальной психологии. При объяснении причин снижения рождаемости в Европе Будге даже не коснулся общественных истоков этого явления. Он констатировал: рождаемость снижается «в точности по Мальтусу». «В точности», как пояснил Будге,— это значит соответственно снижению смертности. Поскольку смертность при этом истолковывается лишь как биологическая категория, выходит, что в основе демографических процессов лежит все тот же «природный закон». Попытка Будге подмешать в этот закон социальной краски и таким образом подтвердить «научность» теории Мальтуса, представить «по-новому» его закон народонаселения не удалась, поскольку социальное в данном случае выражено, по существу, все тем же биологическим.

Первые десятилетия XX в., когда предпринимались такого рода попытки взять под защиту теорию Мальтуса, были годами бурного подъема производства на основе широкого внедрения электричества, развития химии, биологии. Связанные с этими успехами достижения агротехники позволили получать невиданные ранее урожаи. Население же в странах, где Мальтус предвещал голод и болезни из-за чрезмерного увеличения числа жителей, росло медленнее, чем объем средств существования. Например, согласно опубликованным в свое время данным по шести странам — США, Канаде, Аргентине, Австралии, Индии и Франции, население этих стран к 1910 г. увеличилось в сравнении с 1880 г. на 32%, а производство пшеницы за это же время возросло на 88%. Конструкция, построенная Мальтусом на прогрессиях, рушилась. И ее поспешили изъять, как это сделал, например, американский ученый Уоррен Томпсон.

В пространной работе «Народонаселение: исследование сущности мальтузианства» (1915 г.) он объявил, что даже сам Мальтус придавал прогрессиям не столь уж большое значение. Отмежевавшись от прогрессий, Томпсон сосредоточил усилия на попытке доказать «неопровержимость» мальтузианского общего закона народонаселения. Согласно этому закону, писал он, часть жителей испытывает и всегда будет испытывать голод. Плоды цивилизации, по Томпсону,— бесполезные плоды. Как бы ни увеличивался объем добываемого продовольствия, количество голодающих останется якобы прежним, ибо чем больше средств существования, тем будто бы быстрее плодятся «низшие классы». Эти суждения подводили к идее «самообнищания».

Еще откровеннее в защиту «классического» мальтузианства выступил американский демограф Эдвард Ист, автор трактата «Человечество на перепутье» (1923 г.). Он первый среди буржуазных идеологов ухватился за факт ускорения прироста населения Земли, названного впоследствии демографическим взрывом.

Заметим, что было бы ошибкой не видеть тяжких социально-экономических последствий демографического взрыва в условиях капитализма. Однако возможна крайность и другого рода: излишняя его драматизация. В 20-е годы, когда демографический взрыв был еще за горизонтом, первым, кто ударил в массивный колокол по поводу быстрого размножения землян, был именно Ист. Его книга во многом предвосхитила позднейшие мальтузианские писания о демографическом взрыве.