Тень «Курска» или Правды не узнает никто

И вот в гости к провидцу приехала очередная группа православных верующих, среди которых был и полковник запаса Владимир Ткаченко, бывший инженер-ракетчик, доктор технических и кандидат физико-математических наук, два десятка лет проработавший в «почтовом ящике», разрабатывавшем суперракеты стратегического назначения. Десять лет назад он был ярым атеистом, делал научные доклады о вреде религии, но вскоре узнал, что у него запущенный рак с обширными метастазами и скоро он умрет. «Ноги сами принесли меня в храм Всех Святых на Славянской площади. Вошел, встал перед какой-то иконой. И стал молиться. Ни одной молитвы, конечно, не знал — просто просил: „Господи, прости и помоги!“ Прихожу домой, а тут мне звонит один из друзей — он работает в Академии медицинских наук. Говорит: „Я узнал координаты врача, которая травами лечит рак“. И я как-то сразу совместил свой поход в церковь и эту информацию. У меня ни малейшего сомнения не было, что молитва моя услышана. И потом с такой же верой поехал к этой травнице. Когда через полгода пришел на прием к „приговорившим“ меня докторам, они обалдели: „Этого не может быть!“ Стали расспрашивать: „У кого я лечился, что за методика?“ А я им: „Бог вылечил“. Интересно то, что они даже спорить со мной не стали…»

С той самой поры бывший атеист и ракетчик стал верующим человеком.

Поэтому, когда группа крупных ученых из Минатома — докторов наук, академиков и член-корреспондентов РАН — решила создать Межрегиональный научно-технический союз и выбрала его своим президентом, он захотел сначала получить на такое большое дело благословение старцев. Съездил в Троице-Сергиеву лавру к Кириллу и Науму, а потом отправился на остров Залит в Псковскую область к протоиерею отцу Николаю.

«…Приезжаем на остров, — рассказывает он. — Место, я вам должен сказать, райское: зеленый островок, на нем рыбацкая деревушка… И удивительный воздух — свежий, морской. Я все поражался: откуда такой на озере? Пришли к старцу. Он живет на краю поселка в древней избушке, утонувшей в зелени. Пока мы стояли и ждали, я насчитал 17 лип. И ещё запомнилось: стая белоснежных голубей на крыше… Короче говоря, стоим, ждем — нас человек десять там набралось, у каждого какие-то свои вопросы. И тут выходит его келейница, матушка Валентина, пухленькая такая невысокая женщина, и говорит: „Болеет батюшка. Не тревожьте его, пожалуйста. Встать он не может. Но не беспокойтесь: без помощи он никого не оставит. Вы напишите ему записки с просьбами, я отнесу и вам передам его ответы“. Все стали писать, и мы тоже написали, что ждем благословения. Ждем, волнуемся. Наконец доходит очередь и до нас. Выходит келейница: „Батюшка вас благословляет…“ Мы, понятно, благодарим и уже собираемся уходить, а она добавляет: „Но ещё просил вам передать, что скоро Россия вынесет большую скорбь. Будет сильный взрыв на ядерном объекте в море с большими жертвами“. И ещё раз повторила: „12 августа будет взрыв на ядерном объекте в море…“

— Ну, и как тебе наша «сплетница»? — остановился за моей спиной куда-то проходивший в это время Гусаков.

— Да вот, — показал я на развернутые страницы, — завтра в море взрыв произойдет.

— А-а, ты об этом пророчестве… Ну, если бы все опубликованные нами предсказания сбывались, то уже бы ни меня, ни тебя и ни самих этих предсказателей и на свете не было. Так что ты особенно всему этому не верь, хотя это иной раз и любопытно, — и, увидев в коридоре кого-то из нужных ему сотрудников, он крикнул: «Алексей, погоди минуточку!» — и вышел из комнаты, а я продолжил листать подшивку.

«И все-таки, — промелькнуло где-то в подсознании, — надо будет завтра посмотреть новости. А вдруг старец не ошибается?..»

В конце дня в редакции состоялся небольшой импровизированный сабантуй по случаю возвращения из командировки широко известной всем своими сексуальными мемуарами Машки Исламовой. Откуда-то появилось шампанское, тонкие стаканы и чашки, коробка конфет…

— Я вижу, у нас новичок? — отхлебнув из стакана глоток шампанского, заметила она меня. — Новый член-корреспондент…

— Но-но-но-но! — пригрозил ей пальцем Гусаков. — Смотри у меня! Он ещё не прошел испытательного срока.

— Вот тут его как раз и надо хватать! — хищно улыбнулась она. — А когда заматереет, тогда его голыми руками уже не возьмешь, поздно будет.

— Ничего, обойдешься, — хмыкнул Гусаков. — В твоем арсенале и так на пустоту не пожалуешься…

Посидев минут двадцать в компании с Исламовой, народ начал потихонечку разбегаться и, воспользовавшись случаем, улизнул от греха подальше и я.

Погода на улице стояла чудесная. После нескольких, испорченных надоевшими дождями, сырых и холодных дней было приятно пройтись по московским улицам, бесцельно заглядывая в наполненные ненужными, но красивыми вещами витрины многочисленных шопов, разглядывая стоящие у обочин и на тротуарах блестящие иномарки и бросая украдкой взгляды на длинноногих, броско одетых девиц. Не думая ни о каком конкретном маршруте, я шел, сворачивая в первые попавшиеся переулки, и какое-то время спустя, сам не заметив, как, увидел себя стоящим перед Курским вокзалом. «Вот ведь, — подумалось мне тогда с усмешкой, — прав был Веничка Ерофеев, когда утверждал в своей поэме „Москве — Петушки“, что куда ни нацеливайся, а все равно окажешься на Курском вокзале».

Устав от чуть ли не двухчасовой пешей ходьбы по городу, я остановился перед лотком с газетами и минут пять размышлял, не купить ли мне чего-нибудь почитать в дорогу. Но, видимо, норматив по листанию газет был уже мной на сегодня выполнен, да и трагедийно-черные шапки передовиц, чуть ли не в унисон выстреливающие вопрос: «Подтвердит ли нынешний август свою катастрофическую репутацию для России?», — скорее отталкивали, чем располагали к чтению, а потому, в конце концов, я отошел от стола с разложенной на нем прессой, купил в ближайшем киоске банку пива «Очаковское» и вошел в метро. Лучше бы мне, конечно, было выходить не к Курскому вокзалу, а к Ярославскому, Ленинградскому или Казанскому, тогда бы я без всяких пересадок доехал по прямой линии сразу до своей станции «Фрунзенская», а теперь мне надо было или ехать по кольцу вперед до «Парка культуры», где я перейду на сокольническую линию и, проехав одну остановку, буду дома, или же возвращаться на одну станцию назад до «Комсомольской» и там пересаживаться на ту же сокольническую и ехать по прямой до «Фрунзенской», а нет — так переходить сейчас на арбатско-покровскую линию и доезжать по ней до станции «Арбатская», чтобы уже там — перейти на «Библиотеку имени Ленина» и добраться до нужной мне «Фрунзенской». Необходимость совершения многовариантного выбора почти всегда загоняла меня в тупик, выбивая из-под ног чувство уверенности в себе и окружающем мире, который, несмотря на стрелки указателей, начинал вдруг казаться расплескавшимся во все стороны света океаном. Возможно ли выбрать единственно верное направление, если вокруг — ни границ, ни осей координат, ни видимых ориентиров?..

Именно с таким чувством я и стоял теперь посередине кишащего людьми зала «Курской», вертя головой по указателям переходов, до тех пор, пока, двинувшись наконец в сторону перехода на кольцевую линию, не оказался вдруг в центре галдящей стайки ребятни восьми-девятилетнего возраста.

— Дети, дети, осторожно! — прозвенел поверх стоявшего галдежа и крика показавшийся мне знакомым голос и, повернув голову, я увидел Ленку.

Она тоже меня узнала, и на какое-то время мы замерли посреди людской толчеи, осознавая смысл произошедшего. Однако, она быстро взяла себя в руки и возобновила руководство своим галдящим воинством:

— Так, внимание всех сюда! Всех, я говорю, слышите? Быстренько выстроились попарно! Нефедов, Лопусов — вас это касается в первую очередь… Не отвлекаясь по сторонам, спокойненько, подходим все к эскалатору и, держась за перила, становимся на ступени. Понятно? Идемте за мной, — и она повела выстроившихся в колонну ребятишек в сторону перехода на станцию «Чкаловская».

— Лена! — спохватился я, кидаясь следом. — Подожди!