Совершенно несекретно

Накануне, где-то около полуночи, у меня на даче раздался звонок Геннадия Эдуардовича Бурбулиса, который пригласил меня срочно приехать в Кремль. Через час я был у него в кабинете, где встретил С.М.Шахрая и В.С.Старкова, Речь шла о подготовке акции на утреннем заседании съезда — о выступлении Б.Н.Ельцина и последующем уходе из зала его сторонников. Мы поговорили о тексте выступления, и я предложил в нем пожестче выделить требование о проведении референдума. В конце концов, народ и только народ, избравший президента и народных депутатов, вправе решать, кому в данной ситуации он доверяет судьбы страны и реформ.

Совершенно очевидно, что расстановка сил в обществе — явно в пользу президента, а на съезде — столь же явно против него. Это несоответствие могло быть высвечено только на референдуме. Но идущие за Хасбулатовым депутаты, понимая, что в народе у них поддержки маловато, панически боялись всенародного волеизъявления и поэтому в Конституции закрепили право только съездом решать вопрос о проведении референдума.

А между тем нам нужно было договориться, чтобы после выступления Б.Н.Ельцина демократические депутаты покинули зал, В случае если и Хасбулатов тоже уйдет, мне следовало объявить перерыв на съезде.

Утром, перед съездом, я попросил руководителей демократических депутатских групп переговорить с коллегами и подготовить их к выступлению президента и к проведению последующей акции. Нам важно было еще и определить истинную расстановку сил на съезде, чем подтвердить нашу надежду на то, что у нас будет такое количество голосов, которое заблокирует дальнейшие изменения в Конституции. Однако некоторые наши сторонники восприняли такую активность с сомнением: нужно ли, дескать, тут идти на обострение?

Выступление Бориса Николаевича прозвучало как гром среди ясного неба. Оно транслировалось по Российскому телевидению и радио и воспринималось как обращение не столько к депутатам, сколько ко всему народу, которому Борис Николаевич открыто заявил, что Верховный Совет стремится узурпировать все его права и полномочия, но не собирается нести ни за что ответственность; президенту созданы невыносимые условия для работы; реформы блокируются их противниками. Короче, нам, сторонникам президента и реформ, окончательно стало ясно: единственный выход из возникшего кризиса — проведение всенародного референдума. После выступления и встречи с депутатами-единомышленниками Борис Николаевич уехал на АЗЛК.

Таким образом, президент ответил Хасбулатову на его происки тем же, чем привык пользоваться тот — неожиданностью поступка. Хасбулатов в первый момент растерялся и обратился к съезду:

— Уважаемые народные депутаты, заявление президента считаю оскорбительным как в отношении съезда, так и в отношении Председателя Верховного Совета. — В зале поднялся шум, кое-где раздались аплодисменты. — Я считаю для себя дальше невозможным выполнение обязанностей Председателя Верховного Совета, поскольку мне нанесено оскорбление высшим должностным лицом государства. Я прошу принять мою отставку… — Хасбулатов встал и двинулся к выходу.

Зал снова зашумел.

Я потянулся к микрофону и объявил перерыв. Но не тут-то было. Хасбулатов каким-то звериным чутьем почувствовал все последствия такого развития событий, мгновенно вернулся и грубо бросил мне:

— Никаких перерывов. — Тут же повернулся к Ярову: — Юрий Федорович, займите мое место. Перерыв определяет съезд. Пожалуйста, Яров, садитесь. Подождите, Сергей Александрович, не дергайтесь, я вам не поручал делать перерыв. Садитесь, ведите, Юрий Федорович!

Съезд продолжил работу, хотя после ухода сторонников Ельцина в зале осталось 715 депутатов. Так, по крайней мере, показала регистрация, которую провел Ю.Ф.Яров.

С этой минуты у оппозиции началась настоящая война с президентом, продолжилась и невидимая война между нами — мной и Хасбулатовым. Видимо, он какое-то время колебался, стоит ли прямо на съезде добиваться моего освобождения от должности первого заместителя или подождать.

Думаю, сомнения Руслана Имрановича отпали сразу, как только он догадался, что я активно участвовал в подготовке президентской акции — ведь охрана Архангельского подчинялась Верховному Совету, а значит, Хасбулатову, и там, конечно, давно были взяты под контроль все мои перемещения: во сколько уехал, во сколько приехал, Однажды, когда очередная наша встреча — Гайдар, Бурбулис, Козырев, Полторанин — была назначена у Полторанина на архангельской даче, на подъезде к дому я встретил сотрудника охраны, вышел из машины и направился к нему, чтобы узнать, с какой чести мы удостоились его присутствия. И пока шел, ясно услышал, как он по рации передал: «Подъехал Филатов». И все же я, поздоровавшись, спросил: «Не случилось ли чего? Почему вы здесь?» На что сотрудник пробурчал невразумительное: «Обход. Проверка». И ретировался.

Первым выпадом со стороны Хасбулатова на съезде было переадресование всей почты с моего стола на стол Воронина. Так я фактически остался безработным, и мне следовало ждать других недружественных действий. Очень многие депутаты видели и понимали, что происходит в наших отношениях — председателя и его первого заместителя. Да и не только депутаты — стали поступать телеграммы от людей, которые обо всем догадывались, следя за дневниками съезда по телевизору.

Вот одна из таких телеграмм: «Сергей Александрович, держитесь. Избиратели вместе с вами. В отставку по собственному желанию не уходите. Начнем борьбу с мафией. = По поручению избирателей — Петухова. НННН 1451 24.12 0037»

Мне и, по-моему, Хасбулатову тоже в то время казалось: кто первый поднимет вопрос о взаимоотношениях — а нужно было этот вопрос ставить шире как вопрос о будущем парламента, демократии, государства, — тот и проиграет. Во всяком случае, ко мне приходили и мне звонили очень многие депутаты и недепу-таты и в один голос просили, убеждали, требовали, чтобы я не выступал и не поднимал этот вопрос первым.

Так и сидели мы рядом с Хасбулатовым в нервном напряжении, но выступление я заготовил, отчего вдвойне тягостно было наблюдать за всем происходящим молча. Сегодня я продолжаю мучить себя вопросами: может быть, нужна была открытая атака против мастера интриг и лжи, может быть, она принесла бы победу и остановила надвигающееся безумие? Ведь будущее уже тогда виделось темным и драматичным — в противостоянии президента и оппозиции, которую фактически возглавил Хасбулатов.

Депутаты демократических фракций еще весной начали готовить материал для создания комиссии Верховного Совета по нарушениям, допускаемым Хасбулатовым в практике работы председателем, но теперь это все отодвигалось в сторону.

А тут еще заговорили о некоем компромате на меня, и я понимал, что это — проверка реакции съезда, проба на излом, разведка боем. В зависимости от реакции на этот оговор появится план действий. С обвинениями в мой адрес выступил депутат В.Исаков, материалы, я в этом не сомневаюсь, ему подбирал Ю.Воронин. Речь шла о некоторых моих распоряжениях, которые расценивались Исаковым как нарушение законности первым заместителем Председателя Верховного Совета.

Не стал я ему отвечать с трибуны, а попросил это сделать письменно председателя комитета Верховного Совета по законодательству М.А.Митюкова и начальника юридического отдела Верховного Совета Р.М.Цивилева, после чего считал инцидент исчерпанным. Однако Исаков попытался еще несколько раз поднять эту тему в надежде обратить на нее внимание съезда и, может быть, дать ей скандальное продолжение. Ну а когда и Хасбулатов не преминул высказаться по этому поводу, пришлось — для равновесия — несколько слов и мне сказать от микрофона в президиуме. Вскоре, впрочем, тема эта так и заглохла сама собой, ибо юридически я был чист.

Итогом этого горького съезда стали смена премьера, на съезде были ограничение полномочий президента, значительное «очищение» палаты Верховного Совета от демократической части депутатов и подготовка плацдарма для продолжения наскоков на реформы и президента. Следующий съезд был намечен и заявлен на апрель 1993 года.