История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

Гоголь заграницей. Идеалы древней Руси и міросозерцаніе Гоголя.

Гоголь заграницей выжилъ только мѣсяцъ, — онъ соскучился по родинѣ, изъ которой бѣжалъ, да и тоска попрежнему его мучила здѣсь: его юную душу попрежнему мучилъ разладъ. Въ письмѣ изъ-заграницы онъ пространно исповѣдуется передъ матерью. Онъ сѣтуетъ, что Богъ, "создавъ такое единственное, или, по крайней мѣрѣ, рѣдкое въ мірѣ сердце, какъ его, создавъ такую душу, пламенѣющую жаркою любовью ко всему высокому и прекрасному, облекъ ее въ такую грубую оболочку. Это бореніе тѣла и духа, такъ мучительно выразившееся въ юной душѣ Гоголя, — было главнымъ содержаніемъ духовной жизни древней Руси; многихъ оно вело тогда къ аскетизму, подвижничеству, отреченію отъ земли. Это роковое наслѣдство досталось въ удѣлъ Гоголю. Юношей, еще мало вѣдающимъ жизнь, онъ узналъ уже тѣ духовныя страданія, которыми жили и питали свою душу подвижники древией Руси. Подобно имъ, Гоголь-юноша больше всего интересуется своей душой, копается въ ней, бичуетъ себя за ея недостатки. Онъ спрашиваетъ Бога, зачѣмъ Онъ допустилъ въ его душѣ такую страшную смѣсь противорѣчій, упрямства, дерзкой самонадѣянности и самаго униженнаго смиренія…

Гоголь на службѣ. "Вечера на хуторѣ близъ Диканьки".

Душевная борьба помѣшала ему заинтересоваться заграничной жизнью, и потому никакихъ особыхъ впечатлѣній его поѣздка ему не принесла. Вернувшись въ Петербургъ въ первыхъ мѣсяцахъ 1830 года, онъ поступилъ на службу въ департаментъ удѣловъ. Эта казенная служба слишкомъ отличалась отъ того "служенія" родинѣ, о которомъ мечталъ Гоголь, — естественно, что онъ не чувствовалъ себя удовлетвореннымъ. Даже жалованья чиновничьяго ему не хватало на существованіе. Приходилось давать частные уроки, заниматься гувернерствомъ и заказной литературной работой. Въ поискахъ средствъ къ существованію, Гоголь остановился на счастливой мысли пустить въ литературный оборотъ свои знанія малороссійской жизни. Онъ замѣтилъ, что петербургская читающая публика, подъ вліяніемъ господствующихъ въ тогдашней литературѣ романтическихъ вкусовъ, обнаружила интересъ къ знакомству съ жизнью различныхъ народовъ ("couleur locale"), — она узнала кавказскихъ горцевъ по Марлинскому, Пушкину и Лермонтову, крымскихъ татаръ и бессарабскихъ цыганъ — по Пушкину. Немного познакомилась она съ Малороссіей по произведенію Пушкина: «Полтава». Гоголю суждено было полнѣе и глубже ознакомить ее съ поэтической стороной жизни Украйны. Въ поискахъ "хлѣба", принялся онъ за сочиненіе своихъ "Вечеровъ на хуторѣ близъ Диканьки" — и, неожиданно для себя, завоевалъ этими веселыми поэтическими разсказами не только "хлѣбъ", но и «славу»… Этимъ разсказамъ онъ никогда не придавалъ большого значенія, такъ какъ его мучительная душевная борьба въ нихъ не отразилась, — ему дороже былъ его неудачный "Гансъ Кюхельгартенъ" — произведеніе, въ которое онъ вложилъ всю свою душу.

Работа Гоголя надъ повѣстями.

Впрочемъ, если онъ самъ мало интересовался своими бытовыми разсказами, онъ писалъ ихъ очень добросовѣстно: онъ не довольствовался своими знаніями Малороссіи, своей богатой фантазіей, — для своихъ разсказовъ онъ старательно собиралъ факты и матеріалы; мать его, друзья и знакомые, оставшіеся на родинѣ, доставляли ему въ столицу свѣдѣнія, пополняющія его знанія малороссійской жизни. [84] Эти матеріалы, дѣйствительно, сослужили Гоголю большую службу, — они придали его веселымъ разсказамъ ту этнографическую полноту и содержательность, которыя отмѣчены были сразу русской крвтикой.

Гоголь въ апогеѣ славы. Вліяніе Пушкина на а) литературное развитіе Гоголя;

Высокую художественность гоголевскихъ разсказовъ оцѣнили выдающіеся русскіе писатели того времени: Жуковскій, Пушкинъ, Плетневъ, Дельвигь. Они сблизились съ нимъ и ввели его въ кругъ тогдашнихъ русскихъ литераторовъ. Попалъ Гоголь и въ салонъ фрейлины Смирновой, гдѣ собирались лучшіе русскіе умы того времени и выдающіеся иностранные дипломаты. Пушкинъ былъ душой этого салона. Подружился онъ съ Віельгорскими. Въ 1832 году Гоголь ѣздилъ на родину и по дорогѣ остановился въ Москвѣ; здѣсь онъ сошелся съ Погодинымъ, Шевыревымъ, семьей Аксаковыхъ. "Послѣ долгихъ неудачъ Гоголь вдругъ испыталъ какое-то фантастическое, волшебное счастье: онъ сразу почувствовалъ себя перенесеннымъ въ высшія сферы литературнаго міра (Шенрокъ). Несомнѣнно, подъ впечатлѣніемъ удачи, Гоголь забылъ надолго свои душевныя страданія, къ тому же онъ всецѣло подпалъ подъ вліяніе Пушкина, [85] который съ любовью занялся литературнымъ и умственнымъ развитіемъ талантливаго «самородка». Онъ указывалъ Гоголю, что надо прочесть, объяснялъ Гоголю характерныя черты его таланта и рѣшительно повелъ его на путь художественнаго реализма. "Изображеніе отрицательныхъ сторонъ русской дѣйствительности" — вотъ дорога, которую указалъ Гоголю Пушкинъ.

b) философское; с) политическое. Блестящій періодъ творчества Гоголя.

Въ уравновѣшенной душѣ нашего великаго поэта не было мѣста для той борьбы, которая мучила Гоголя: мы видѣли, что Пушкинъ сумѣлъ и въ жвзни, и въ творчествѣ примирить плоть и духъ. Неизвѣстно, открывалъ ли Гоголь передъ Пушкинымъ тайники своей души но, несомнѣнно, если бы онъ это и сдѣлалъ, онъ не встрѣтилъ бы сочувствія себѣ со стороны "пѣвца земли". Вѣроятно, оказалъ вліяніе Пушкинъ и на политическое міровоззрѣніе Гоголя. "Націоналистъ" по убѣжденіяяъ, вѣрящій въ Россію и примирившійся съ русской дѣйствительносгью, Пушкинъ такіе же взгляды привилъ Гоголю. Сдѣлать это тѣмъ болѣе было легко, что Гоголь самъ шелъ къ такому міросозерцанію. И вотъ, взгляды "оффиціальной народности", отчасти «славянофильство» были прочно усвоены Гоголемъ. Вѣра въ незыблемость "православія, самодержавія и народности" вошла въ его міросозерцаніе. Впрочемъ, подобно Пушкину, онъ не примкнулъ цѣликомъ ни къ правительству, ни къ славянофиламъ, не сдѣлался пропагандистомъ ихъ взглядовъ, по крайней мѣрѣ, въ первый періодъ своей жизни. Нѣсколько въ сторонѣ остался Гоголь отъ философскихъ и политическихъ настроеній эпохи. Подъ вліяніемъ своихъ новыхъ петербургскихъ друзей-писателей, онъ съ головой окунулся въ литературную жвзнь; онъ сталъ теперь серьезнѣе смотрѣть на занятія литературой; издавъ свои «Вечера» въ свѣтъ въ 1831 году, подъ псевдонимомъ "Рудаго Панька", онъ въ 1832 году, по совѣту Пушкина, берется за сочиненіе большой бытовой комедіи изъ русской жизни. Кромѣ того, старательно изучаетъ русскую литературу, старается выяснить себѣ сущность и цѣли искусства, занимается исторіей [86]… Вообще семь лѣтъ (1829–1836), проведенные имъ въ Петербургѣ въ обществѣ Пушкина, были блестящей порой его жизни и творчества: въ этотъ періодъ времени развернулся его таланть, — онъ написалъ "Вечера на хуторѣ", въ 1835 году «Арабески», «Миргородъ» (въ этотъ сборникъ вошла и повѣсть "Тарасъ Бульба"), "Повѣсть о томъ, какъ поссорился Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ", "Старосвѣтскіе помѣщики", "Записки сумасшедшаго", «Женитьбу», «Ревизора» (написанъ въ 1835 г., поставленъ на сцену 19 апрѣля 1836 г.), задумалъ и началъ "Мертвыя души", критическія и теоретическія статьи о русской литературѣ и искусствѣ,- словомъ, сказалъ почти все, что онъ имѣлъ сказать, и затѣмъ только передѣлывалъ передумывалъ и дополнялъ сказанное или задуманное раньше" (Котляревскій). Его творческій геній роковымъ образомъ померкъ со смертью Пушкина.

Гоголъ-профессоръ. «Ревзоръ». Отношеніе Гоголя къ своему произведенію.

Въ эти семь лѣтъ многое перемѣнилось въ жизни Гоголя, — онъ изъ чиновника сдѣлался педагогомъ — преподавателемъ исторіи въ Патріотическомъ институтѣ, потомъ даже профессоромъ всеобщей исторіи въ С.-Петербургскомъ уннверситетѣ. Этотъ выборъ карьеры оказался очень неудачнымъ, — къ отвѣтственнымъ обязанностямъ профессора Гоголь былъ не подготовленъ, одного таланта и блестящаго воображенія было мало тамъ, гдѣ не было знанія, — немудрено поэтому, что годъ его профессорства былъ очень ему тяжелъ. Эта новая неудача была большимъ ударомъ для впечатлительнаго самолюбія писателя. Но она имѣла и хорошіе результаты, — она приковала Гоголя къ литературѣ. Онъ испробовалъ нѣсколько путей, вездѣ терпѣлъ неудачи: оставался одинъ — писательство. Но любопытно, что не своими литературными успѣхами недоволенъ былъ онъ: друзья-писатели, петербургскіе и московскіе, носили его на рукахъ; публика читала нарасхватъ его произведенія; критика русская, вообще недоброжелательная, тоже заинтересовалась новымъ свѣтиломъ, — но Гоголю всего этого было мало. Судя по его письмамъ, онъ все еще мечталъ о какомъ-то "большомъ дѣлѣ". [87] Пушкинъ указывалъ ему, что это "большое дѣло" можно было сдѣлать литературой, что обличеніе недостатковъ родной русской жизни — тоже дѣло немаловажное, но, должно быть, ему не удалось разубѣдить Гоголя. Вотъ почему и «Ревизоръ», [88] имѣвшій большой успѣхъ и въ то же время вызвавшій озлобленіе въ широкихъ кругахъ русской публики, принесъ Гоголю больше горя, чѣмъ радости. Произошло это потому, что "на сцену Гоголь смотрѣлъ не какъ авторъ заурядной театральной пьесы, котораго полное торжество заключается въ радушномъ пріемѣ и рукоплесканіяхъ публики, но съ затаеннымъ страхомъ и глубокою скорбью за судьбу своего созданія, въ которое онъ положилъ свою душу, свои лучшія, благороднѣйшія стремленія" (Шенрокъ). Театръ ломился, когда давали «Ревизора», но многіе осуждали пьесу за дерзкую критику русской жизни. Гоголь былъ пораженъ тѣмъ, какое впечатлѣніе произвела на русское общество его пьеса: "Господи Боже! — жаловался онъ. — Ну, если бы одинъ, два ругали, ну, и Богъ съ ними, a то всѣ, всѣ!" Измученный и потрясенный своей «неудачей», Гоголь уѣзжаетъ за границу, чтобы тамъ отдохнуть и успокоиться. Онъ убѣдился теперь, что та публика, которой онъ съ юности рвался «служить», не понимала его, относилась къ нему враждебно… Къ тому же, и самъ Гоголь разочаровался въ той пьесѣ, которая недостаточно ясно выразила его основную мечту, — онъ хотѣлъ "проповѣдывать", «морализировать», когда писалъ своего «Ревизора», a оказался «обличителемъ». Произошло это потому, что "великій художникъ, — воспитанникъ Пушкина, побѣдилъ въ Гоголѣ «моралиста». Увлеченный сюжетомъ «Ревизора», сюжетомъ, который былъ ему подаренъ Пушкинымъ, Гоголь предоставилъ свободу своему юмору, — и, въ результатѣ, получилась сатира, поражавшая въ сердце всю тогдашнюю русскую дѣйствительность, съ ея централизаціей, съ ея чиновничествомъ и произволомъ. [89] Гоголь не мѣтилъ такъ глубоко, — онъ ничего не имѣлъ противъ строя тогдашней русской жизни, — онъ хотѣлъ лишь изобличить пороки отдѣльныхъ лицъ, которыя своими личными недостатками вносили дисгармонію въ систему, вообще превосходную, не нуждающуюся въ реформахъ. Говоря словами Капниста онъ стоялъ на той точкѣ зрѣнія, которая утверждала, что "законы святы, да исполнители — лихіе супостаты", что вся бѣда не въ порядкахъ, a въ душевныхъ качествахъ отдѣльныхъ людей. Эта точка зрѣнія на русскую жизнь проводилась и Карамзипымъ, и Жуковскимъ, и отчасти Пушкинымъ… Жандармъ, появляющійся въ концѣ комедіи съ извѣстіемъ, что настоящій ревизоръ пріѣхалъ и зоветъ къ отвѣту порочныхъ чиновниковъ, игралъ въ глазахъ Гоголя слишкомъ большую роль, — онъ оправдывалъ строй русской жизни, указывалъ, что порокъ наказывается и въ Россіи. Но эта мораль пьесы оказалась слишкомъ блѣдна, — ея никто не замѣтилъ, ея не поняли, — и это было больно Гоголю.