Случайный президент

— Вы поняли, кто это был?

— Я понял лишь, что это были люди, связанные с силовыми структурами. У меня в кармане лежало удостоверение афганца. Их главный забрал у меня удостоверение и говорит кому-то из своих: «Все, ты тут больше не щелкай ему возле уха затвором — это наш мужик, он прошел все». (А я, скажу вам честно, прошел весь Афган, у меня есть боевые ордена и медали.) Тогда они перестали испытывать меня на прочность и начали просто рассуждать: или убить, или Бог его знает что с ним делать... А главный их… Я не знаю, кто это был, но голос его очень похож на голос Авсянского — это главный специалист Совета безопасности, теперь он вместе с Виктором Шейманом в Республиканской прокуратуре работает.

— Вы написали заявление в прокуратуру. Прокуратура занималась расследованием?

— Мне позвонили Иван Бранчель, замначальника отдела по организованной преступности, и старший следователь по особо важным делам Чумаченко (первый возглавляя следственную группу, занимающуюся расследованием объединенных в одно производство дел оператора ОРТ Дмитрия Завадского и убийства Глеба Самойлова, второй входил в ее состав). Вызвали они меня в прокуратуру и говорят: «Вот погляди, кто тебя бил — эти, эти, эти...» И показывают мне множество фотографий. Я двоих опознал — тех, кто меня тащил в машину с улицы — они тогда не были в масках. Потом мы провели также опознание голосов — по плейеру. Одним из опознанных мною (и по голосу, и по фотографии) был Игнатович.

Грачева, опознавшего своих похитителей, уволили с работы и едва не затолкнули в психушку. Дело до суда также не дошло. Даже на закрытом суде Валерию Игнатовичу не вменяли похищение и избиение руководителя контрольно-ревизионной службы Министерства культуры.

Что же касается Татьяны Бондарчук, то она по-прежнему «королева белорусского цирка». Получается, что слухи о том, что она являлась держательницей публичного дома для высокопоставленных белорусских чиновников, не подтвердились. Да и кто рискнет их проверить?

х х х

Тем не менее свидетельств о причастности высших должностных лиц к похищениям и убийствам людей, все больше. В пользу этой версии свидетельствуют даже те, кто молчал долгие годы.

Хронометраж видеозаписи бывшего начальника минского СИЗО-1 Олега Алкаева составляет шесть часов. Алкаев подробно рассказывает белорусским правозащитникам все, что знает об исчезновениях белорусских политиков.

О Юрии Сивакове:

— По моему мнению, Сиваков пробивал дорогу лично себе. По отношению к президенту он, бывало, вел себя даже покровительственно. Президент его и выгнал. А когда Сиваков понял, что никуда уже не выплывет, — сломался. Он загнанный человек. Он где-то все уже, может, записал, и только за счет этого его еще держат. Ничего такого нового он не откроет, разве что более детально расскажет и назовет заказчиков. Исполнителей мы найдем.

Сиваков спрашивал меня, можно ли организовать тюрьму человек на 20. Кого он собирался держать в этом «зиндане»? И потом, когда пишут постановление об аресте, там указано, где будет содержаться арестованный: в СИЗО N8 в Жодино или в СИЗО N1 в Минске. А тут что писать, если такая тюрьма нигде не числится? «Содержать задержанного в личном следственном изоляторе Сивакова»? Значит, это будет делать уже не следователь. И вся эта идея вовсе не для официальных действий. И потом, даже убивать ведь не будешь на улице… Но я знаю точно, что такая тюрьма была. Она нигде не значится, нигде не числится. Сиваков ее открыл в нарушение всех законов. Я знаю начальника той тюрьмы. Однажды он ко мне обратился с просьбой: подыскать ему несколько человек в сотрудники. Я ему их нашел. Я даже знаю, где она находилась. Поверьте, места в Беларуси достаточно. Это не так далеко от Минска. Очень удобное место.

У Сивакова в окружении были одни военные, не милиционеры. Вообще, это тенденция: Лукашенко окружил себя военными. Шейман — танкист, Сиваков — военный, Павличенко — замполит. Люди, которые руководствуются не законами, а приказами. В милиции все-таки даже если последний дурачок стоит на улице с дубинкой, а к нему подъедет министр и скажет: «Пойди вон того прохожего стукни дубинкой по голове», — он не стукнет. А военный — стукнет. И в подразделении наружного наблюдения, которое создал Шейман, все военные. Поэтому я сразу подумал о Павличенко, когда узнал, что за Захаренко следили на красной «БМВ». Наружное наблюдение — служба деликатная. Там люди все — неприметные, и машины у них такие же. Но все сотрудники — высшей квалификации. Вот меня бы из-за объемов даже не взяли в «наружку», потому что я два раза появился — меня уже запомнили. А тут — красная «БМВ»! Все знали, что на красной «БМВ» разъезжал Дима.

Министр хотел объединить два подразделения — мое и Дмитрия Павличенко — в одно, чтобы узаконить официальные убийства, которыми я занимался, и неофициальные. Вот, мол, вы два друга, идите и «мочите». Меня просили подружиться с Павличенко. И даже, насколько я знаю, министр хотел передать функции расстрелов СОБРу. А еще он мне все руки выкручивал: мол, почему не пользуетесь крематорием для захоронений расстрелянных? Да потому и не пользуемся, что там, у стен, будут круглосуточно дежурить родственники. Да и хоронили мы, как положено людей хоронить. Странно: я многих министров повидал. Ни один из них вообще этой темой не интересовался — все они как-то пытались ее обходить. Никто никаких вопросов не задавал.

24 мая 1999 года Юрий Сиваков приехал в СИЗО. Тогда как раз осудили одного офицера внутренних войск за покушение на убийство — 6 лет ему дали. Звонят мне из аппарата Сивакова и говорят: «Завтра вы должны привезти этого человека в кабинет к министру». Я ответил: «Для этого есть конвойное подразделение ГУВД». Нет, в самом деле, как я его повезу — без соответствующих документов, без разрешения Верховного суда? Не хотелось позориться перед сотрудниками. Меня потом «на ковер» замначальника ГУВД вызвал. Но я заупрямился. И вот вечером сообщают, что завтра министр сам приедет. Мы всю ночь работали: навели порядок, покрасили, побелили. Министр приехал, был очень доброжелателен. Походил-походил, потом говорит: «Ну хотя бы сюда ты можешь его привести?» По закону к себе в кабинет я могу кого угодно, любого заключенного приводить. И вот, помню, первые слова Сивакова тому осужденному офицеру внутренних войск: «Ну что ты натворил?» А тот отвечает: «Вы же знаете: если бы хотел убить — убил бы». Я тогда еще не въехал ни в суть вопроса, ни в суть ответа. Потом они еще поговорили. Осужденный просил квартиру для семьи. Министр сказал ему: «С квартирой проблемы, а общежитие твоей жене дадим». В общем, они поговорили, осужденного увели, потом министр уехал, поблагодарив меня. Расстались мы очень хорошо. Именно в тот день он спросил меня, почему мы не пользуемся крематорием. Обещал помочь организационно. Это было 24 мая, а 7 мая пропал Захаренко. Я все объяснил насчет крематория (что это может привести к расшифровке), и он перед уходом сказал, чтобы я подумал и внес свои предложения. А спустя какое-то время его зам, Кадушкин, спросил меня: «Ты обдумал предложение министра?» Я ответил, что обдумал, но в условиях Минска сегодня нет никакой возможности пользоваться крематорием».

О Валерии Игнатовиче:

— Он в Ханкале мародерством занимался. Если чечены узнают, что он в Ханкале грабил (он, кстати, сам об этом в камере рассказывал определенным лицам), то ему все равно голову не сносить. Не только руки отрежут, но и все остальное. Он в Ханкале брал золото, бриллианты в чеченских домах. Награбленным, кстати, потом расплатился за автомобиль с бывшим сослуживцем, который в Израиль уезжал. Но Игнатович никем не командовал — он не был лидером группы, не мог решать, кого ему брать, кого не брать.

На допросах, я знаю, он вообще ничего не говорил. Я его в камере посещал, мы разговаривали, даже про Чечню. Он голодал, правда. Помню, когда Наумов однажды пришел, то сказал: «Вы там поосторожнее с ним. А то он вроде и голодает, но в Чечне по 90 километров в день по горам пробегал». Но к делу Завадского, я уверен, он непричастен. Если бы была малейшая информация, я бы ее знал. Просто Александр Григорьевич поклялся, что найдет виновного, вот Игнатовичу и «нагрузили» Завадского. Расстрел — процедура долгая. В течение года человек пишет кассации. Кто знает, что он там может написать? Возможна утечка информации. Поэтому с ним был заключен договор.