Революционное богатство

Как и критики науки из лагеря феминистов и прочих, постмодернисты также правы, когда говорят о том, что научные истины не являются абсолютно нейтральными. В конце концов, деньги часто определяют сферы и цели исследований, выбор темы, которой займется ученый, гипотезы; которые он выдвигает, и даже язык, на котором он сообщает о полученных результатах.

Но это именно тот случай, когда аргументы оказываются не столько «наполовину истинными», сколько «наполовину ложными». Нам говорят, что все истины относительны, а потому ни одно объяснение чего бы то ни было не может быть лучше другого. Однако вопрос следует сформулировать так: «Лучше для чего?» Если мы хотим полететь на самолете в Мюнхен или на остров Мауи, то кого хотим увидеть в кабине самолета — компетентного, опытного пилота или лучшего в мире флориста-аранжировщика?

Когда постмодернисты говорят о том, что все истины — научные или иные — субъективны и существуют только в головах людей, они впадают в наивный солипсизм студента-второкурсника. По их теории выходит, что их собственные утверждения точно так же субъективны и неверифицируемы. Даже если бы они были истинными, мы продолжали бы жить так, словно их не существует. Попробуйте расплатиться деньгами, которые существуют лишь в вашем воображении!

В сущности, постмодернистская теория не только пытается дискредитировать науку. В крайней своей форме она подрывает все критерии истины, поскольку ставит под вопрос само понятие истины. И вот тут-то она смыкается с армией мошенников-коммивояжеров, глав культов мистификаторов и всех тех, кто в максимальной мере пользуется нашей доверчивостью и кто на вопрос «Почему вам можно верить?» не может дать лучшего ответа, чем: «Потому».

Экомиссионеры

Как мы видели, наука подвергается и атаке членов экологических движений, которые все более отчетливо приобретают религиозный характер.

Вот что пишет профессор Роберт Н. Нельсон из Мэрилендского университета: «К концу XX века в западном обществе возник религиозный вакуум… Его заполнило движение защитников окружающей среды. Для многих его последователей оно стало заменой исчезающего христианства и прогрессивных убеждений…»

Хотя движение по защите окружающей среды полагается на научные данные, оно, как указывает Нельсон, «в значительной мере проникнуто миссионерским духом». Более того, сам его язык очевидно религиозный: «спасение» Земли от насилия и загрязнения; строительство «храмов» в пустыне; создание нового Ноева Ковчега со своими законами типа «Акта об исчезающих видах»; следование «зову» сохранять оставшиеся дикие места; защищать то, что осталось на Земле от Сотворения.

Сердцевиной учения экологистов, указывает он, является «новая история грехопадения, утраты человечеством прежнего более счастливого, более естественного и невинного образа жизни — секулярная версия библейского предания об изгнании из Эдема».

В конечном счете, заключает Нельсон, «несмотря на современную упаковку, движение по охране окружающей среды ближе всего к старомодному религиозному фундаментализму».

Тайное знание

Если бы только этим исчерпывались угрозы науке — этому краеугольному камню наукоемкой экономики, — наша озабоченность уже была бы оправданна. Но назревает новая, гораздо более серьезная угроза, которая может вложить в руки ненавистников науки очень действенное оружие. Эта атака нацелена не на научную методологию как таковую, а на два этических элемента, которые с ней ассоциируются: это убеждения в том, что знание, продуцируемое наукой, должно свободно циркулировать и что ученые должны быть свободны изучать все что угодно.

Свободная циркуляция научных открытий находится под критическим огнем и бизнеса, и правительств. Все больший объем научных исследований либо финансируется, либо осуществляется корпорациями, которые ради коммерческих целей стараются запатентовать открытия или придать им статус секретности. В это же время правительства, реагируя на реальную опасность терроризма, требуют, чтобы все больше открытий сохранялось в секрете — уже в целях безопасности.

Быстро приближается эпоха «сверхмогучего индивида» — террориста, преступника или параноика, вооруженного средствами массового уничтожения. Хотя все понимают, что СМИ и Интернет не должны более публиковать учебники по изготовлению бомб и манипуляциям с отравляющими веществами, продолжаются тревожные дебаты о том, в какой мере наука должна быть закрыта для всеобщего доступа.

С одной стороны, ввиду угрозы-терроризма сейчас необходима регистрация лабораторий и надзор за исследовательской деятельностью. Так считает нобелевский лауреат Дэвид Балтимор, возглавляющий Калифорнийский технологический институт. Однако он же говорит следующее: «Самое опасное — это секретность», отмечая, что биологическое оружие разрабатывалось именно в условиях жесточайшей секретности.

Балтимор председательствовал на «круглом столе» в Национальной академии наук США, который был посвящен теме свободы научной коммуникации. «Чрезвычайно трудно принимать решения о том, что некоторые исследования опасны и должны подвергаться цензуре», говорит он; например, продолжается, «различие между защитным и вредоносным использованием биологических агентов, в сущности, является результатом не самой информации, а ее использования. Нужно уметь защищаться от биотерроризма, но, обладая этим умением, вы оказываетесь сами способны осуществлять биотеррористические акции».

Одно дело — предотвращение распространения сведений о новых открытиях, но еще больше опасений вызывают предложения о запрещении исследования в целых научных областях. Некоторые из таких предложений исходят от самих ученых, приводящих в подтверждение своих взглядов апокалиптические пророчества.

Билл Джой, главный специалист компании «Сан Майкросистемс», оказался в центре громкого скандального обсуждения, выступив с призывом к науке «отставить» исследования, которые могут привести, по его мнению, к установлению доминирования над человеческой расой сбежавших из лаборатории представителей характеризующихся «деструктивной саморепликацией» видов, порождаемых развитием генетики, роботехники и нанотехнологии. К 2030 году, предсказывает он, компьютеры могут оказаться умнее людей, во всяком случае, достаточно умными, чтобы самовоспроизводиться и захватить власть.

Еще более устрашающие сценарии будущего предлагает член британского Королевского астрономического общества Мартин Риз. В книге «Наш последний час» Риз описывает некоторые эксперименты Судного дня, которые действительно обсуждаются физиками и которые, считает он, в случае, если ситуация выйдет из-под контроля, не только сотрут человечество с лица земли, но вместе с ним уничтожат саму Землю и космос. Правда, другие ученые называют этот прогноз полной ерундой.

Утверждая, что мы даже не способны оценить степень риска, Риз предлагает различные меры, которые необходимо принять, прежде чем браться за любые опасные эксперименты, и не только в физике.

Риз цитирует разумную мысль физика Франческо Калоджеро, который предлагал выставить друг против друга две команды физиков — «красную», которая будет выдвигать аргументы, говорящие об опасности предлагаемых экспериментов, и «синюю», которая будет доказывать обратное. Риз предлагает привлекать общественность для санкционирования спорных экспериментов.

Однако, как он сам же указывает, попытка избежать риска рискованна сама по себе: таким образом «крайние меры предосторожности могут вообще парализовать науку». А вместе с ней, добавим мы, и наукоемкую экономику будущего.

Самокритика является сердцевиной науки. Наука и ученые не могут и не должны быть выведены из зоны общественной критики. Наука сама по себе является общественной деятельностью, в большой (и недооцениваемой многими учеными) степени зависящей от идей, способов познания и встроенных в культуру убеждений. И ученые не могут только сами быть судьями своей науки, поскольку, как и все остальные, не могут быть бескорыстными.