В июне тридцать седьмого...

А что же русская интеллигенция? Её передовые светочи? Вместо того чтобы быть посредником между самодержавием, властью и народом, революционерами от народов — в поисках компромиссных решений, конституционной монархии (как первый шаг к демократии это было бы прекрасно!), в поисках мирного решения развития демократической государственности, вместо всего этого призыв к борьбе и крови, в конечном счёте к революции. И это после всей нашей предыдущей истории! После Разина, Пугачёва, Болотникова, всяческих бунтов и погромов, которые ни к чему не привели, кроме взаимного ожесточения.

Стоит только вспомнить Некрасова: «...Дело прочно, когда под ним струится кровь!» Что-то не видно этого дела — доброго дела! — скреплённого русской кровью. А Чернышевский: «К топору зовите Русь!» Дозвались... Вон как порезвился мужицкий топор в вашем Батурине. А знаменитый Буревестник?

«Буря! Скоро грянет буря!..» И грянула. Сегодня сотрясает эта сатанинская буря многострадальную Россию.

В общем, я хочу сказать: все революционные силы России, наша «передовая» интеллигенция, едва возникнув в тёмной безграмотной стране, провоцировала народ на активные насильственные действия — слева. Своим «правдивым» словом она на протяжении двух поколений воспитывала их, совершенствовала. Тип русского революционера рос на глазах общества: декабристы, народники, первомартовцы, анархисты, уже в наше время — эсеры, наконец — процесс завершился! — большевики.

И вот уже их партия рвётся к политической власти, чтобы вести борьбу за русский социализм, вернее, возглавить в России социалистическую революцию.

Кто же они, большевики? Что это за новый — окончательный, стопроцентный — тип русского революционера, созданный отечественной историей, а ещё точнее — самодержавием справа и «революционной, передовой» и ещё как угодно русской интеллигенцией слева?

И вот теперь о конкретном представителе этой новой разрушительной породы людей, с которым, как я уже писал, у меня была встреча.

Григорий Каминский, студент Московского университета, кажется, медик. Недоучившийся, конечно, студент — революция призвала на улицы и площади из академических аудиторий. Красавец, копна густых волос, жгучие глаза (есть в них некий блеск, какой бывает в глазах кокаинистов), артистизм в манерах и в поведении, эрудиция, напор, огромная жизненная энергия. И — потрясающе молод. Двадцать один — двадцать два года, не больше. Приехал в Тулу месяц назад, возглавил местную большевистскую организацию. А она накануне Февральской революции была разгромлена, жалкая кучка. И вот — прямо на глазах — растёт, приобретает авторитет, завоёвывает, как они говорят, пролетарские массы. С крестьянами хуже, но и в деревне большевики не дремлют. И всё он, Каминский. Все крутится у них вокруг него, бывалые заматерелые подпольщики, прошедшие не через одну царскую каторгу, в рот смотрят этому мальчишке. Знаешь, Арнольд, есть в этом студенте какая-то магия, чёрные чары. Я много раз слушал его на митингах. Он блестящий оратор и полемист.

11о именно для сегодняшней русской толпы на улицах и площадях. Он знает психологию этой толпы, её примитивные чувства и стремления. И его уже знают в Туле: «Каминского! — кричат на всех митингах и собраниях, где выступают большевики. — Даёшь Каминского!» В первые дни, случалось, стаскивали его с телеги или помоста, теперь — на руках носят к трибуне. И тут надо признать: большевики — народная партия, вернее, толпе импонирует их погромная программа, их лозунги, насквозь проникнутые русским бунтом. Другое дело, что с этими лозунгами и программой станет, если, упаси Боже, большевики захватят власть, к чему они стремятся совершенно откровенно.

И вот, наблюдая, изучая Григория Каминского как врага своего дела и той России, которую я хотел бы увидеть в будущем, я для себя попытался определить основные черты этого нового в нашем обществе человека, а через него и черты поколения молодых русских революционеров, исповедующих большевизм.

Получилось, Арнольд, у меня следующее.

Главное в Григории Каминском — абсолютная, всепоглощающая преданность идее, которой он служит. И здесь он до конца честен, искренен, не знает — увы, увы! — компромиссов. За свою идею он готов, не дрогнув, отдать жизнь. В этом люди типа Каминского сродни первомартовцам, таким фанатикам, как Желябов, Перовская, Кибальчич. Резюме: главное в характере Григория Каминского — он фанатик своей идеи.

Из этой черты как бы логически следует вторая его черта. Он, а значит, они — не знают сомнений. Они, только они, большевики, правы, всегда и во всём, и даже нет смысла добиваться в споре, в дискуссии с ними изменения их позиции, предлагать компромисс. Бесполезно! Стена! В этом я окончательно убедился сегодня, пытаясь растолковать Каминскому, в чём могут быть трагические для России последствия заблуждения большевиков. Все напрасно. Я разговаривал с пустотой...

Наконец, последнее. Григорий Каминский, как истинный большевик, свято верит, что путь к светлому, достойному свободного человека будущему нашего отечества пролегает только через насилие, через революцию и иного не дано. Мы с: тобой много говорили об этом. Моя точка зрения тебе известна: эволюция вместо революции, постепенность, никакого насилия. Ибо пролитая кровь неизбежно и неотвратимо ведёт к новому, более страшному кровопролитию.

И ты представляешь, какая разрушительная, чёрная сила заключается в большевизме, если соединить фанатическую преданность идее с основным методом достижения её — через насилие и революцию? Сегодня Григорий Каминский так и сказал мне: социализма невозможно достигнуть без крови и насилия. Сказал, может быть, другими словами, но суть такова. Они, не дрогнув, к своей цели пойдут по трупам, а витать над их железными колоннами в этом марше будет всеобщая любовь к будущему свободному, в их понимании, человечеству, и этой любви нет дела до тех индивидуумов, тела которых кромсают победные сапоги.

Да, сейчас невозможно Гришу Каминского, красавца-юношу, недавнего студента-медика с почти нежным интеллигентным лицом, представить в подобных победных колоннах. Но мы с тобой, Арнольд, изучали логику, а у неё неумолимые законы...

Всё. Заканчиваю это нерадостное письмо. Только последнее. Ты и из парижских газет, в том числе русских, знаешь, что происходит у нас. Я, может быть, лишь дорисовал картину. Главное — показал тебе силу, которой нам в борьбе за русскую демократию предстоит противостоять. Я остался здесь — для этого противостояния. Нас немало, патриотов России. Да поможет нам Бег.

Письмо будет идти долго, окольным путём, через Финляндию и Швецию, но, надеюсь, дойдёт. Посему — жду от тебя ответа.

Всем-всем привет! Если встречаешь князя Андрея Александровича Воловского — кланяйся ему от меня и скажи, что мы с ним ещё обязательно доспорим о скифах в каком-нибудь уютном кафе на Елисейских Полях.

Обнимаю — твой П. Мигалов».

Глава шестая

НАКАНУНЕ

Дядя Гриши Алексей Александрович Каминский оказался человеком удивительным. Он был младше Наума Александровича на несколько лет, во время русско-японской войны воевал в пехоте, под Мукденом, где осколок снаряда угодил ему в ногу, в полевом госпитале молодой врач в окровавленном прорезиненном фартуке отпилил ему ногу под самое колено почти без наркоза — начиналась гангрена.

К семье — жене, женщине суровой и крикливой, тёще, старухе ещё более суровой и крикливой, и к чадам своим — в ту пору их было пятеро — вернулся Алексей Александрович с деревянным протезом вместо левой ноги, в потрёпанной солдатской шинели, с Георгиевским крестом, с китайским подарком — диковинным драконом с выпученными зелёными глазами и хвостом из разноцветной пакли. Вернулся убеждённым ненавистником существующего политического строя России и личным врагом русского самодержца Николая Второго.

В кругу семьи в первый же день по прибытии, выпив чарку и грохнув кулаком по столу, Алексей Александрович, отставив в сторону деревянный протез, на который с полуужасом и полувосхищением взирали самые малые его дети, сказал в полной торжественной тишине: